Тилль, измученный ожиданием, нервно крутил в пальцах сигарету, выпуская густую струю терпкого дыма. За дверью душевой, казалось, вода шумела минут сорок, не меньше, что просто выводило из себя. Ждать Линдеманн никогда не умел, особенно сейчас, когда кровь всё еще кипела после отыгранного концерта, когда возбуждение накалилось до предела, огненной волной сконцентрировавшись в паху. Не передать словами, какое количество концертов Тилль наблюдал за микрофонной похабщиной, устраиваемой Рихардом на сцене. Все еще перед глазами стояли картины, как Рихард холёными руками легко прикасался к стойке, прижимался к ней мощным торсом, касаясь губами микрофона, с них томно срывались слова, и глаза соло-гитариста поблескивали ликованием, ему, Линдеманну, это абсолютно точно известно. Тиллю каждый раз пригождалась его недюжинная, натренированная годами выдержка, потому что желание нагнуть Круспе на месте, не отходя от кассы, оборачивалось жаркой волной удушья.
Наконец, вода в душе перестала шуметь, и через пару минут в гримерку выплыл Рихард в одном махровом полотенце, обернутом вокруг бёдер. Линдеманн обжег его потемневшим взглядом: капли воды срывались с кончиков черных волос, щекоча гладкую кожу крепкой груди, ползли по неприлично совершенному животу, теряясь во впадинке пупка...
«Ах ты, черт бесстыжий!» — в сердцах подумал Линдеманн, сам не осознавая, какого чувства в коктейле его эмоций больше — гнева или восхищения.
Рихард знал, что Тилль будет здесь, это Линдеманн понял по сдерживаемой торжествующей улыбке, по чуть дрогнувшим уголкам губ, по насмешливому взгляду серых глаз.
Линдеманн и сам не помнил, как оказался около Круспе, когда они успели утонуть в жадном, почти зверином поцелуе. Крепкие руки Тилля скользили по вызывающе идеальному телу, ласкали каждый сантиметр, каждую клетку кожи. Линдеманн почти проваливался в оглушающую бездну своих необузданных чувств, когда слышал томные, едва различимые стоны, предательски сорвавшиеся с губ Рихарда.
Круспе, избавившись от полотенца, упирался ладонями в диван, широко, призывно расставив ноги и прогнувшись в пояснице.
— Тилль, я не могу больше ждать, — капризно сорвалось с его четко очерченных губ.
«Я тоже», — все внутри Тилля взрывалось и требовало долгожданной близости с Круспе.
Линдеманн положил тяжелую, внушительных размеров ладонь Рихарду на поясницу, лаская, перемещаясь ею к крепкой ладной заднице. Большой палец нырнул в ложбинку, дразня. Тилль довольно отметил, как от напряжения подрагивают мышцы рук, которыми Рихард вцепился в обивку.
— У меня для тебя сюрпризец, — сверкнул почти безумным взглядом Тилль, демонстрируя Рихарду смазанную ручку микрофона.
Рихард закусил губу, сорвался на нетерпеливый стон, сильнее насаживаясь на щедрые ласкающие пальцы, давая понять, что он на все согласен.
У Линдеманна потемнело в глазах, когда он ввел необычную игрушку в горячее тело, когда увидел, как Рихард дернулся от удовольствия, принимая его в себя. Веки прикрыты, ресницы подрагивают, Круспе вскинул голову, предоставив Тиллю возможность наблюдать за тем, какое наслаждение он получает, как искажаются черты лица, когда он насаживается сильнее.
— Рих, я... — начал Ландерс, по-хозяйски распахнувший дверь, но вдруг осекся на полуслове, застыв от раскинувшейся перед глазами картины.
Пауль несколько секунд наблюдал, потом попятился, желая скорее покинуть чужую гримёрку, но самообладание предательски подвело, и он закатился гортанным хохотом, портя друзьям всю малину.
***
— Чего ты хочешь, чтобы об этом никто не узнал? — зло выплюнул Рихард, нервно поведя плечом, стряхивая пепел с тлеющей сигареты.
— Хм, — Ландерс картинно закатил глаза, сдерживая глумливую улыбочку.
— Купите мне конфеты, — ответил он, борясь с приступом подступающего хохота.
— И все? — недоверчиво переспросил Тилль, сжимая в руке жалобно пискнувший поломанным пластиком мобильник.
— Да, только мне определённые нужны. Они из молочного шоколада. Называются «Обезьяний вальс».
***
Внедорожник припарковался, кажется, уже у двадцатой по счету кондитерской. Тилль грузными шагами протопал ко входу, с силой дернув ручку двери на себя, и колокольчик жалобно тренькнул, оповещая о посетителе.
Пожилая женщина поздоровалась, улыбаясь, ожидая пожеланий клиента. Линдеманн раздраженно пробежался глазами по витрине:
— Скажите, у вас нет конфет «Обезьяний вальс»? — обратился к ней Тилль.
Женщина вдруг что-то неопределенно пробулькала, стараясь не засмеяться.
— Вы не ошиблись? — спросила она, улыбаясь во весь рот. — Таких конфет вообще нет, я уж точно знаю, много лет проработала на фабрике.
Эта информация, пожалуй, оглушила несгибаемого фронтмена.
Через пару дней:
Рихард непринужденно насвистывал под нос мелодию, поднимаясь по лестнице родной парадной, пребывая в хорошем расположении духа, ведь он, наконец, возвращался домой после длинного утомительного дня. Взгляд наткнулся на неопознанный предмет, когда Круспе оказался у дверей квартиры. Коробка. Он присел, разглядывая ее. На боку написано — «Рихарду Круспе». Несказанно удивившись, он занес ее в квартиру, вскрыв на кухне канцелярским ножом. В коробке обнаружились микрофоны и несколько тюбиков разной смазки. В прилагавшейся записке почерком Флаке издевательски написано — «на случай одиноких вечеров».
Такого рева Ландерс еще никогда не слышал в телефонную трубку.
