A Gift For The Future

Сверток с подарком оказывается на удивление легким. Пол взвешивает его в руке еще раз, легко встряхивает, чиркает ногтем по матовой оберточной бумаге и с подозрением оглядывается на Джона. Тот выглядит весьма довольным собой, и Пол по опыту знает, что это плохой, на самом деле плохой знак. Он пробует сделать вид, что ни о чем не догадался. Пол на самом деле привык к своеобразным сюрпризам, и да, он не спорит как раз потому, что если Леннону что-то взбрело в голову – его не сможет переубедить ничто на свете. Пожалуй, и разъяренная Мими теперь поделать ничего не сможет. Не говоря уже о Втором пришествии. Пол разворачивает хрустящую упаковку, бережно подцепляя края бумаги и стараясь не порвать ее на уголках – ему вдруг хочется, чтобы она осталась как есть, местами помятая и неумело загнутая, но помятая именно Джоном и выбранная тоже им. Ему, в общем-то, неважно, что находится в большой и широкой коробке, которую тот вручил ему, Полу, сразу после того, как вошел в дом, не потрудившись стряхнуть с ботинок пыль. Протянув сверток с нелепым стикером поверх сгиба бумаги, Леннон сказал ему: «Я подумал, что тебе это придется впору». И Пол ощущает подвох стайками мурашек, стекающими вниз по спине. Но он по-прежнему не считает нужным возражать или начать допытываться – Джон забавен в своих подколах и попытках обратить на себя внимание, если ему того недостает. В этом своеобразие его характера, порой действующее на нервы, но не выходящее за широкие рамки, которые Маккартни установил сам. Рамки эти широкие – потому что его уже пытались неловко целовать, притиснув к стенке в закутке за кулисами, но до сих пор не решались приставать по-настоящему. Когда аккуратно снятая обертка опускается на журнальный стол, Полу остается всего лишь открыть коробку, чтобы понять и прочувствовать никуда не девшийся юношеский идиотизм Леннона. Он на пару секунд замирает, наблюдая за плохо скрытым предвкушением, с которым Джон смотрит то на него, то на одни его пальцы, сжимающие тонкий картон – и это интригует, черт возьми. Возможно, интригует даже слишком сильно. Похоже, то, что приготовил Джон для Пола по непонятному поводу, должно вывести все эти вечные подтрунивания на особенный уровень. Пока что загвоздка состоит в том, что Пол и сам для себя не решил, стоит ли ему ответить. Маккартни снимает крышку, попутно убеждая себя в том, что содержимое не сможет кардинально изменить все и сразу – но он понимает, что сильно ошибся, как только видит его. И, боже, если сравнивать с другими подколами Леннона, начав от глупых прозвищ и закончив вопросом, почему Пол не желает пригласить его на белый танец, этот подарок заслуживает безоговорочное первенство по неуместности. Это мужской корсет; Пол совсем не разбирается в видах корсетов, но ему не кажется, что женщина выбрала бы себе такой. Сшит он явно не из шелка, а из дорогого хлопка или чего-то подобного, и когда Пол дотрагивается до внутренней стороны, осязая подкладку, на ощупь она напоминает ему замшу. Его слегка настораживает отсутствие узоров на темной, почти черного цвета ткани – все оттого, что он знает, кто готовил эту «вещь» для него. Дело отнюдь не в том, что Маккартни приятнее было бы увидеть какую-нибудь модную девчачью штучку, расшитую цветами и блестками. Гораздо важнее – не только для него одного – то, что корсет больше похож на широкую разновидность пояса, которую мог бы носить мужчина, чтобы поддержать статную осанку. Его мог бы носить джентльмен, изображающий из себя денди – и получить такой от друга пусть и странно, но не оскорбительно. И теперь Пол думает, что это совершенно не похоже на насмешку. - Что за черт, Джон? У какой из своих подружек ты его одолжил? – спрашивает он, отлично понимая, что у Леннона не найдется подружки, которая согласилась бы надеть мужской корсет – разумеется, если тот не повадился ходить в травести-клубы. Полу не нужен предельно честный ответ, но он надеется, что ему хотя бы намекнут на то, что происходит. Как оказывается, Джон вовсе не собирается ему ничего объяснять. Он просто подходит чуть ближе, становясь в паре шагов от него, и выглядит при этом взбудораженным – Пол не в первый раз видит такое выражение у Леннона на лице. Это выразительная смесь нетерпения и готовности повременить, продлить ожидание, чтобы желаемое в итоге стало еще более значимым. Он смотрит Полу прямо в глаза, и тому трудно отвести взгляд по собственной воле. Держа в руках неожиданный подарок, Пол вдруг четко осознает: игра это или нет, очередная безумная выходка, после которой Джон будет мягко насмехаться над ним, или какой-то извращенный аналог ухаживания – он не против любого из этих пунктов. В конце концов, именно ему, Полу, всегда сложно вовремя отстраниться, остановиться, когда дело касается Леннона. Так было всегда – дай бог памяти, с того самого дня, как они встретились, – и он может заречься, так будет и дальше. - Просто надень его, - Джон говорит так, будто на него нежданно снизошло вдохновение. Ему определенно точно не приходит в голову, что Пол откажется делать нечто подобное. Он не упрашивает и не уговаривает, и голос его полон безмятежных ноток, но глаза задорно блестят. – Попробуй, Пол, только и всего. Пол едва сдерживает рвущийся наружу недоверчивый смешок, опасаясь, что он прозвучит немного нервно. С одной стороны, он хочет показать Джону, что тому нет смысла увиливать, что он догадался обо всем и может включиться в игру, став равным с инициатором. С другой стороны, Маккартни все еще не верится до конца, что его не разыграют, в очередной раз выставив доверчивым идиотом – пускай это и не похоже на шутку. Поэтому он неплохо изображает невозмутимость, отходит к окну и отодвигает в сторону занавеску, чтобы рассмотреть корсет внимательнее. По его краям идет отстрочка из кожи, а подкладка и впрямь сделана из мягкой замши – и ему физически хочется ощутить ее прикосновение к коже. На дневном свету видно гораздо лучше, и Пол окончательно различает цвет ткани, из которой сшит корсет. Этот оттенок темно-бордовый, теплый, как нагревшееся на солнце вино, и спокойный. Как раз такой, чтобы на мужчине предмет одежды не смотрелся слишком пошло. Шнуровка располагается сзади; это вовсе не те длинные атласные ленты, которые Пол ожидал увидеть. Вместо них в шлевках протянуты эластичные, прочные ленты; впрочем, если на корсете и нет кружевных вставок или подобных украшений, его воображение упорно продолжает подкидывать ему чересчур вульгарные образы. Вульгарные образы с его собственным ничуть не бездеятельным участием, конечно же. Молчание становится немного натянутым. Стоя вполоборота к Леннону, Пол держит в руках до странности притягательную вещь и – нет смысла скрывать от себя самого – для него не секрет, чего от него ждут. В том, что происходит сейчас, нет абсолютно никаких сложностей: потому что Джон пришел к Полу, убежденный, что его не выгонят взашей, хоть такие выходки порой вредили последнему сильнее, чем он мог признать; потому что Джон потрудился выбрать для Пола нечто нейтральное, несмотря на то, что это дикий выбор даже для него; потому что сам Маккартни, замерев на месте, не думает ни о каком отказе. То, что он имеет полное право сказать «нет», попросту не приходит ему в голову. Пол оборачивается к Джону, замечая тень легкого беспокойства на его лице, редкого и необычного. Леннон почти никогда не дает друзьям видеть себя в волнении и тревоге, делая ставку на вечную самоуверенность и на браваду, чтобы чувствовать себя защищенным. И, помня об этом, Пол решает воспринимать все (в том числе и то, что почти выходит за рамки) как должное. Просто потому, что они оба здесь, и, невзирая на неуместность, смехотворность и недопустимость ситуации, никто до сих пор не развернулся и не ушел. И никто не сказал того, о чем впоследствии можно было бы пожалеть. - Поднимемся наверх? – спрашивает Джон, и Пол, не задумываясь, кивает. И это не обычное разрешение, это приглашение, которое он должен бы обдумать – но не обдумывает, не сомневаясь в том, что в итоге Джон попросит вежливо, и он не устоит. Противиться обаянию предупредительного Леннона еще сложнее, чем обаянию нахального. Невысказанное приглашение витает между ними, пока они поднимаются по лестнице наверх, в спальню Пола, скапливается тяжелеющим, мутным предвкушением, пока Пол снимает с себя футболку, повернувшись к Джону спиной, и ослабляет шнуровку, чтобы было легче надеть корсет через голову. - Мне нужно будет, чтобы ты его зашнуровал, - произносит Пол, успевая в один миг и замереть внутренне, и удивиться своей интонации. Ему важно доказать самому себе, что все под контролем, что ведет здесь он – и поэтому сможет прекратить в любой момент, но согласие не выходит особенно смелым. Оно звучит примирительно, ведь Пол и правда не возражает, и в то же время твердо, словно у него была минутка на осознание. Джон несколько поражен его скорым ответом – это видно достаточно ясно; он на пару секунд теряется, лишаясь дара речи, потому что, по-видимому, приготовился к длительным, но плодотворным уговорам. Пол представляет себе, какой скачок сделало чужое сердце, от мягкого тембра и ожидаемого ответа ускорившееся в темпе: он не только знает Леннона как облупленного, но и сам испытывает тот же самый трепет. - Почему мне кажется, что ты мне потакаешь? – шутливо интересуется Джон. - Потому что так оно и есть, - спокойно парирует Пол, вытягивая руки вверх и надевая корсет на себя, поправляя его так, чтобы он крепко сел на талии. – Я потакаю тебе. Не желаешь ли помочь? И Джон помогает ему. Он делает шаг вперед, становясь вплотную, решительно дотрагивается до корсета, неплотно прилегающего к телу. Точно задумавшись, разглаживает ткань на боках, и лишь после этого, распутав перекрутившиеся ленты, он начинает не торопясь подтягивать шнуровку. Пол не видит его, но может поспорить, что от напускной умиротворенности не осталось и следа: пальцы, тянущие за ленты, заметно трясутся, и их дрожь очевидна для Пола. Возможно, оттого, что она скоро завладевает и им самим. - Скажи мне, если станет неудобно, - едва слышно выдыхает Джон за ним. Пол чувствует, что корсет начинает обхватывать его все туже. Ощущение это непривычное, и он никогда не желал испытать такое по своей воле – но все же неудобств, с которыми было бы нельзя смириться, нет. Стягивающий широкий пояс сидит на нем как влитой, вынуждая расправить плечи, и не мешает дышать, но делает невозможными глубокие вдохи. Гибкий корсет будто обнимает Пола, и скоро ему по-настоящему начинает нравиться некоторая скованность, с которой он свыкается уже через несколько минут. Ее хватает на то, чтобы обострить его нервные рецепторы и пустить сердце вскачь, но слегка недостает до получения полноценного возбуждения. Впрочем, за возбуждением дело в итоге не должно постоять. Леннон наконец отстраняется от Пола, в последний раз проверяя шнуровку, и его пальцы пробегают по лентам привычно, как по гитарным струнам. Он продолжает стоять очень близко, пока Пол не поворачивается к нему лицом, и затем немного отступает назад. Поблизости нет ничего, что сошло бы за зеркало, чтобы Маккартни смог оценить свой новый вид, но что-то говорит ему о том, что выглядит он неописуемо – в любом из смыслов слова. Иначе не объяснить эмоцию, незаметно изменившую каждую черту Джона. Такое выражение с натяжкой можно было бы назвать смесью изумления и неверия, все равно не попав в точку. Но Полу и не нужно гадать – он давно знаком с Ленноном и прежде часто вытаскивал его из паба навеселе, чтобы не узнать взгляд, предназначавшийся обычно какой-нибудь хорошенькой девчонке, которая поразила его своим видом. Вот только на сей раз этот взгляд предназначается не девчонке, а ему. И благодаря нему Пол готов поклясться, что смотрится он и впрямь неприлично, хотя его штаны до сих пор никуда не исчезли. Джон приближается к нему снова, так быстро, что он не успевает среагировать. Кладет ладонь Полу на предплечье, не удерживая его и не притягивая к себе, и продолжает глядеть вниз, на его корпус, затянутый в чертов корсет, который ощущается на теле так… приятно. Это непостижимо и непохоже на то, что случалось между ними раньше, но происходящее все равно нравится Маккартни – в особенности ему нравится, как сквозь кожу ладоней Джона молоточками пробивается его заметно участившийся пульс. И любые сомнения остаются позади, где-то между тяжелым выдохом Леннона и моментом, когда Пол подается ему навстречу. Этот повод к незапланированной встрече, к сближению – никакой не розыгрыш, слишком уж скверными могли оказаться последствия в случае отказа; этот корсет – всего лишь предлог, не такой безобидный, каким он казался ранее, и если бы его не было, Пол вряд ли взял бы Джона за руки. Если бы его не было, Пол вряд ли положил бы руки Джона себе на бедра, туда, где ткань корсета плавно изгибается, гранича с узкой кожаной полосой. Стоя так, они соприкасаются друг с другом почти всем телом. Пол ниже Джона всего на дюйм, не больше, их лица находятся рядом, и потому ему удобно наблюдать за тем, как трепещут ноздри бесцеремонно рассматривающего его Джона. В его интересе нет стыда, он просто творит то, что хочет, наблюдая и довольствуясь видом, и молчаливое, мирное благоговение заводит Пола. Пряча едва заметную улыбку, он ведет носом по щеке Джона, отчетливо слыша чужое дыхание, и хоть сейчас вряд ли стоит что-то говорить, предлагает: - Не желаешь рассмотреть получше? - Нет, - невнятно отзывается Джон. Чтобы рассмотреть получше, необходимо оторваться от такого Пола, отойти от него по крайней мере на пару шагов, а на это Джон неспособен. Ему сполна хватает и тех обыкновенных прикосновений, которые ему позволены; и пусть эта поза самая интимная и неловкая из всех, что он может вспомнить – из-за того, с кем он. Главное, что Пол вместе с ним. Поцелуй случается незаметно. Обманчиво-медленный и тягучий, он плавно перетекает из осторожных, изучающих касаний и длится до тех пор, пока Джону не надоедает неспешность – и он, понимая, что не стерпит больше, начинает теснить Пола к стене, пока тот не упирается в нее лопатками. Пол выглядит неимоверно притягательно с пятнами румянца, выступившими на скулах, и Джон, осознавая, что ведет себя как помешанный, вжимается в него пахом так, что от возбуждения у него темнеет в глазах. Он притискивает к стене лучшего друга, которого собственноручно нарядил в подаренный им же самим корсет, и, уже не контролируя свои действия, тыкается в его бедро вставшим членом. И Маккартни в ответ не отшатывается и не пытается вывернуться из-под него – он отвечает, прижимаясь к нему. Джона прошивает десятками, сотнями нитей-эмоций, когда Пол кладет теплую ладонь ему на затылок, приближая его лицо к своему. Он мог бы сказать, что не верит в то, что Пол-сама-правильность-Маккартни действительно тянется, чтобы поцеловать его, но ощущение губ слишком реально и долгожданно, чтобы позволить себе не поверить. И этому трудно сопротивляться – потому что Джон готов к непониманию и отторжению, но никак не к тому, что Пол так скоро поддастся ему, причем поддастся намеренно. И это буквально сводит его с ума; Пол приоткрывает губы, мягко и дразняще скользя ими по его губам, и Джон тут же ведется на очевидное подначивание, с жадностью толкается языком в его рот. Ему уже неважно, что Маккартни может подумать о нем, голова удивительно легка, как будто он немного пьян – и опасливых мыслей не остается, стоит Полу только спустить руки ему на пояс, чтобы запустить пальцы под ремень, а затем расстегнуть его и неловко сдернуть брюки с бельем вниз. Такого с Полом никогда еще не случалось: чтобы он терял бдительность настолько, что забывал, кто стоит перед ним, кто целует его; чтобы он так поздно замечал, что возбужден, причем так сильно, что кровь стучит в висках и заглушает любые посторонние звуки кроме тех, что слышны в пределах этой комнаты – и слышны ему одному. Он приспускает штаны и с себя, не останавливаясь и не переставая целовать Джона, потому что ему неохота прерываться, чтобы выпутаться из штанин. Леннон нетерпеливо толкается ему в пах, притирается сильнее – слоев одежды меньше, и это ощущается, черт подери, в разы ярче – и Пол теряет способность связно мыслить. - Двигайся, мать твою, - выдыхает он, и Джон медленно ведет бедрами, а после закидывает одну руку Пола себе за плечо, единым движением склоняется к его шее, и… Пол стонет протяжно и тихо, цепляясь скользящими пальцами за его рубашку, он пытается удержать равновесие, но колени предательски подгибаются. Его накрывает до звезд под веками, и Джона, кажется, накрывает точно с такой же силой – он вжимается в Пола, заставляя его елозить по стене, и всячески издевается над его кожей, едва ли не задевая ее зубами. Он двигается хаотично, совершает толчки, не рассчитывая ритм, а как придется, но именно отсутствие единого ритма, когда любое движение становится неожиданностью, заставляет Пола вздрагивать и подаваться за ним вслед. Оргазм подкатывает быстрее, чем обычно, и гулко звенит в ушах дробящимся эхом. И, пока он еще не стал реальностью, Пол впервые успевает прочувствовать момент – тот самый особенный момент, наступающий за доли секунды до пика удовольствия – и он понимает, каково это, когда твое тело замирает в замешательстве, пережидая краткий миг покоя перед скачком адреналина, сравнимым с нырянием в воду с большой высоты. Всполохи гаснут под веками у Джона, и он сползает на пол, утягивая расслабленного Пола за собой. Тот неудобно опускается на колени, приваливается к стене и утыкается ему в макушку подбородком, сдавленно выдыхая и не находя в себе сил, чтобы убрать руки, все еще обнимающие чужие плечи. Пола не посещают мысли, что наслаждаться такого рода прикосновениями противоестественно. Его не заботит, что об этом могут подумать их с Джоном родные и знакомые, потому что то, что произошло между ними сейчас – единственно верная вещь, к которой они шли все время, и она касается их одних. То, что случилось с пару минут назад, заставило его увидеть Джона совсем другим, да и одну из своих сторон он понял гораздо лучше. Леннон слепо тянется к нему, ловя губы наугад. Он приподнимается, одновременно ослабляя шнуровку корсета, чтобы поспешно стащить его с Пола и продолжить сидеть рядом с ним, привалившись плечом к стене. Он обнимает Пола крепче, и его объятие кажется тому отчаянным, как будто это их последний шанс побыть наедине. Эти незначительные на первый взгляд детали значат для Пола многое. И, может быть, именно поэтому ему совершенно не хочется вставать, чтобы поправить сбившиеся штаны и не хочется уйти в ванную и принять душ, который не был бы лишним. Он взъерошивает Джону и без того растрепанные волосы, дотрагивается до его виска кончиком носа, слушая выровнявшееся дыхание и выдыхая в унисон, и ему невыразимо спокойно. Им обоим спокойно – наверное, впервые с того момента, как Джон решил спьяну подкатить к Маккартни, выбрав для этого удивительно лестные, но непечатные выражения. Неизвестность привнесла в дружбу смятение, ставшее помехой доверию, которое необходимо было сохранить ради будущего группы. Теперь же их и приятелями не назовешь без запинки, но все же определенность – хотя бы в плотских желаниях – поможет переждать смущение и замешательство, которые должны возникнуть позже. По правде говоря, Пол не считает, что какое-то смущение сможет ослабить их взаимное притяжение после такого. Он уж точно не станет ничего отрицать перед самим собой, и, пожалуй, Джон не позволит ему начать сомневаться: он чересчур настойчив, чтобы так легко отступиться от того, чьего внимания наконец добился. Пол уверен, что они остаются наедине далеко не в последний раз, и ему все равно, как отец назвал бы его, если бы узнал. Но он не узнает – Пол обещает себе. На этот раз они с Джоном сами решат, что для них правильно – а что нет.