На соседние кресла на большой высоте

Крис Эванс всегда подозревал, что милая привычка Капитана выходить из самолётов, забыв парашют, объясняется тем, что любой исход лучше, чем болтаться в консервной банке между землёй и небом. Что ж, чувака можно понять. В конце концов, он в самолёте не только разбился, но ещё и утонул. У Эванса нет такого оправдания, он просто считает полёты противоестественным для всякого разумного человека состоянием. И не понимает, зачем переться куда-то, куда нельзя доехать на машине, ну или на поезде. Европа? Зачем нам Европа? Настоящие патриоты культурно развиваются в техасской пустыне и в Лувр не суются. Хотя нельзя не признать, что в некоторых европейских странах есть своя прелесть. В Румынии, например. Хорошо, что главная прелесть этого маленького, но гордого государства уже давно вывезена в Штаты и сидит сейчас рядом – буквально рукой подать. Плохо, что они оба в этот момент находятся на чёрт знает какой высоте. Крис с усилием отвернулся от профиля соседа, так и не снявшего выпендрёжные солнечные очки, и уставился вперёд, пытаясь ускорить самолёт усилием воли. Получалось плохо. Эванс начинал подозревать, что его собственные пальцы, мёртвой хваткой ухватившие подлокотники кресла, каким-то странным образом замедляют это железное недоразумение, но успокоить руки не мог. Оставалось сосредоточить мысли на скорейшем прибытии в точку Б. Видимо, усиленные мозговые волны что-то сдвинули в окружающем пространстве, потому что казалось бы полностью отрешившийся от мира Себастиан внезапно повернулся, снял солнечные очки и принялся разглядывать Криса с весёлым изумлением: - Эванс, вспомни, что ты Капитан Америка. Что бы сказал Стив Роджерс, если бы увидел, как ты бледнеешь лицом и ломаешь невинные подлокотники? - Роджерс, чтоб ты знал, руководствуется в своей жизни христианскими добродетелями, поэтому не судит ближнего своего. Особенно за то, над чем ближний не властен. В любой другой ситуации Крис мысленно исполнил бы короткий, но энергичный танец радости из-за того, что поглощённый собой, своим телефоном, своим плеером и своими мрачными и наверняка кровавыми размышлениями Себастиан соизволил обратить на него внимание. Самолёт провалился в воздушную яму, внимание встало поперёк горла. - Тише, тише, - побелевшие от напряжения пальцы накрыло прохладной ладонью, царапнуло кольцом. – Ты ведь в курсе, насколько редко падают эти штуки? У тебя больше шансов захлебнуться собственной правильностью или оказаться придавленным своим же сияющим нимбом. - Ты уверен, что это как раз тот случай, когда стоит выложить всё, что ты обо мне думаешь? Ты молчал почти четыре года, что изменят ещё четыре часа? Или фонтан откровений – это твой способ борьбы со страхом? Смешок раздаётся неожиданно близко, щекочет шею. Крис боится повернуть голову, но всё же поворачивает. Невозможные глаза Себастиана Стэна – самый крупный план. Невозможные руки Себастиана Стэна… стоп! - Эй, руки убери! Ты что вообще творишь? Кресла в салоне бизнес класса не могут пожаловаться на размеры, но Себастиану явно не хватает места в своём. Иначе зачем бы ему убирать подлокотник и перебираться в кресло Криса? Прижиматься горячим боком, скользя левой рукой куда-то за спину, а правой поглаживая внизу, цепляя джинсовую ткань. Когда горячие губы прикасаются к шее, Эванс понимает, что не только кресла могут похвастаться размерами. Себастиан накрывает ладонью, оценивает, мурчит одобрительно. Да, он что-то творит, однозначно! Обдаёт ухо влажным дыханием, шепчет: - Я, может, сегодня добрая фея, отвлекаю тебя разговорами и успокаиваю дружескими прикосновениями. Представь себе, что я Баки, и вытаскиваю несчастного тебя из очередной передряги. А потом обнимашки! Основной инстинкт потому и основной, что поборет страх смерти одной левой. Кстати, секс в туалете самолёта – это очень романтично. - Послушай, злобная фея, я понимаю, что фильм «Эммануэль» когда-то оказал значительное влияние на твои неокрепшие мозги, но ты себя давно в зеркале видел? А меня? А санузел самолёта давно посещал? А школу? Ты понимаешь, что если взять двух немаленьких мужиков, типа нас, поделить массу каждого на плотность и сложить полученные величины, то суммарный объём как раз будет примерно равен свободному от унитаза объему туалета? Ты, конечно, дитя многих талантов, но я сомневаюсь, что тебе подвластно расширение пространства. - Эванс, ты понимаешь, что сейчас вышел из образа необременённого лишними познаниями красавчика, который не догоняет диалоги Старка и Беннера? - А ты понимаешь, что к моему страху полётов сейчас добавил ещё один? Умереть, не успев заняться с тобой любовью? - Лю… - Молчи! – ладонь Криса метко накрывает губы. Рука у него большая, так что над пальцами видны только изумлённые глаза. Глаза, распахнутые так широко, что в кои-то веки на радужке не лежит тень ресниц. Кожей Крис чувствует губы, так и оставшиеся приоткрытыми в удивлённом «лю». Чувствует влажное прикосновение языка прямо в центре ладони. Крис Эванс не смог бы так убедительно сыграть Стива Роджерса, если бы не был способен собраться в нужный момент и приложить максимум усилий к нужной точке. В этот раз той самой точкой оказался так кстати подвернувшийся воротник мягкой клетчатой рубашки Себастиана Стэна. За который оказалось весьма удобно подцеплять, вытаскивать из кресла и тащить за собой. В конце концов, Крис очень давно учил физику и чувствовал, что его выкладки и расчёты нуждаются в срочной проверке. Стены туалета оказались отличной опорой, тесно прижимая их друг к другу и помогая устоять, когда колени вдруг начали превращаться в студень. Эванс вообще не любил вставать с места во время полёта, в кресле всё же безопаснее, поэтому сейчас так ухватился за Стэна от страха, не иначе. А вот почему Себастиан, который никогда ничего и никого не боялся, вцепился в Криса, как утопающий… Гладить друг друга, стукаясь локтям обо все окружающие поверхности, оказалось возбуждающе. Целоваться, когда тела так тесно прижаты друг к другу, что не отстраниться, оказалось невозможно хорошо. Себастиан ласкается всем телом, как гигантский тёплый кот. Или как удав – Крис не может решить, но он везде, обвивает, накатывает волнами. Гул двигателей самолёта уже нельзя отделить от гула крови, проносящейся по телу и скапливающейся в стратегически важных местах. Себастиан Стэн – и вы больше ничего не боитесь. Разве что того, что он сейчас исчезнет, утечёт сквозь пальцы, растает улыбкой Чеширского Кота. И ничего больше нельзя, только стянуть лишнее, сталкиваясь пальцами, прижаться теснее, подчиниться движениям чужой ладони на члене. Больше всего Крис удивляется тому, что туалет не развалился, когда внутри зажглась сверхновая, рвано дышащая ему куда-то в шею, обмякающая в руках. Смешок в ухо: - Помогло? Больше не страшно? Пальцы на подбородке с ямочкой, разворачивают, принуждают посмотреть в глаза: - Страшно. Что мы приземлимся, и то, что на тебя нашло, схлынет. Ты наденешь свои дурацкие очки, сядешь в такси и уедешь. И мне придётся ждать нового чёртова перелёта, чтобы пригласить тебя на свидание. - В такси? Хммм, а у тебя точно нет ещё и автомобилефобии? Как добрый, отзывчивый человек я просто не смогу оставить тебя на милость жёлтого четырёхколёсного монстра. - Похоже, у меня есть всего одна фобия – остатьсябезсебастианастэнафобия. Когда самолёт заходит на посадку, Себастиан держит руку Криса между своих ладоней. Это совсем не страшно.