'turning a blind eye

До Кёнсу не видел своей жизни без… нет, он просто не видел своей жизни в дальнейшем. Его преследовала мысль о том, что он попросту исчезнет, растворится в складках простыни, будет развеян ветром, словно пепел. Его не будет. Единственное, что держало – баночки с разноцветными таблетками, интернет и маленькое, далеко не всем понятное слово, выжженное на черепной коробке, светящееся ярким, ослепляющим цветом, стоит только пареньку закрыть глаза. Дистимия. Глупо, не правда ли? Он сам бы посмеялся, если бы мог. Будни, да и не только, наполнены бессмысленным смыслом, заключавшемся в ноутбуке, плотно задёрнутых шторах, чёрном одеяле, кофе и общением с людьми, которые, наверно, идиоты, раз тратят своё время на это. И Кёнсу это не нравилось. Ему вообще ничего не нравилось. Вылазки из дома не были для него чем-то ужасным, нет, но люди, что ходят там, за окнами, такие нарочито счастливые, что хочется выколоть себе глаза. В университете все обходят его, словно прокажённого, стараясь не сталкиваться с этим "жутким взглядом". Друзья? Нет, никогда не было и не будет. Он вечно метался между желанием удавиться и желанием удавить кого-нибудь. Таблетки сохраняли баланс, делая парня ещё более безвольным, чем в те моменты, когда рецидив накрывал с головой, и его отвозили в белое ослепляющее помещение с мягкими стенами. Кёнсу думал о том, почему его не изолировали от общества, почему он ходит по этой грешной земле и никак, чёрт возьми, не может сдохнуть. Он не ждёт от себя ничего, но продолжает тешить своё сознание глупыми мечтами. Единственные дни, которые хоть как-то меняют положение вещей – встречи с лечащим врачом. Именно тогда Кёнсу испытывает такое напряжение, что хочется кричать, что он что-то чувствует. Нерешительность захватывает с такой силой, что ему становится ещё хуже, но в то же время и лучше, ведь перед ним, чёрт возьми, ангел во плоти. До решает, что этот врач не то чтобы лечит, а, скорее, калечит, приглаживая ярко-красную шевелюру, так несвойственную кому-либо из мира медицины. Парню кажется, что в глазах напротив горит огонь, сжигающий пустоту, выдирая воздух из лёгких. - Как твоё самочувствие? – Кёнсу вздрагивает и переводит взгляд на бейджик, прикреплённый к нагрудному карману. "Пак Чанёль" – слишком сладко. - Я в порядке, но всё ещё хочу удавиться или выкинуть эти чертовы таблетки в унитаз, а потом раздолбить его чем-нибудь тяжёлым до основания, - выливает До, не отводя взгляд от позолоченных букв. Чанёль записывает, постукивая ногой по полу: Кёнсу дёргается. - Когда это начало? – Пак отрывается от листа. - Что началось? – До не понимает. - Ты дёргаешься, не замечал? – уголки губ приподнимаются, а паренёк вздрагивает. - Это моя ошибка, я просто не спал последних дня четыре. - Тебе нужно спать, Кёнсу, - глубокий голос заплывает в уши, затуманивая сознание. - Тебя надо лишить лицензии, потому что ты ни на что не способен, - выплёвывает тот в ответ, округляя глаза от собственной глупости, хватает свитер и вылетает из кабинета. Ему не стыдно, но противно. Снова. Чанёль громко выдыхает под звук закрывшейся двери: ему хочется придушить этого маленького ублюдка, да вот только, кажется, простое прикосновение сломает ему, если не систему, то кости точно. Пак наблюдает его полгода, но изменений никаких. Он задумывается о последней фразе своего пациента. Серьёзно так и основательно, уходя из клиники немного позже остальных. Он сидит, уже в "гражданском" вместо белого халата, и, откровенно говоря, хлещет виски, потому что хочет хоть как-то помочь До Кёнсу, который такой красивый во всех смыслах и такой несчастный, что хочется закрыть его собой ото всех и каждого, правда он и сам с этим справляется на "пять". Это его болезнь, а Пак Чанёль хочет, чтобы он оставался таким, но зачем, не понимает. Далеко за полночь, Кёнсу обнимается с кружкой кофе, лёжа на животе: ему грустно, как и остальные двадцать четыре часа, что заполняют сутки. На бесконечных вкладках какие-то статьи из медицинских хроник и прочий бред: наверно, кому-то действительно хуже, чем ему. Звонок в дверь не отрывает парня от своего занятия, он лишь кутается с головой в одеяло, затаскивая с собой ноутбук: ему страшно. Ключ скрипит в замочной скважине, и До понимает, что это никто иной, как Чанёль, потому что у него есть ключ от квартиры, потому что так спокойнее всей клинике в принципе. Кёнсу вскакивает с кровати и замирает, крепко сжимая кружку с кофе в руке: горячо, но безопаснее. Пак делает глубокий вдох и медленно открывает дверь, боясь лишний раз пугать парня, что, скорее всего, под кроватью или в шкафу. В этот раз До оказался другим совершенно, выплёскивая в лицо доктора горячий и сладкий кипяток, тут же отбрасывая кружку в сторону и с распахнутыми глазами наблюдая, как шоколадные капли осыпаются на белую водолазку, делая её такой же грязной, как и душа у Кёнсу. Чанёлю больно, но он лишь смахивает горячие капли и достаёт платок из кармана брюк. Чанёль злится, а злиться на пациента – непозволительная роскошь. Худощавый паренёк летит на кровать, ноутбук падает на пол, ему хочется возмутиться, но страх перекрывает кислород не хуже сомкнутых на его шее длинных пальцев с серебряным кольцом на безымянном правой. - Ты идиот, я ненавижу тебя, ты же хотел сдохнуть, так почему бы не исполнить желание своего пациента, а, До Кёнсу, что ты думаешь? – шепчет Чанёль, обхватывая коленями бёдра парня. До закрывает глаза, обнажая на внутренней стороне век заветное слово, губы приоткрываются в немом крике, теряя алый цвет. Он хочет, чтобы конец наступил как можно быстрее, но происходит совсем обратное, когда лёгкие получают такой обжигающий кислород, а губы раздирают на части другие, такие требовательные, с привкусом кофе и крови. Кёнсу не помнит ничего – Чанёль помнит всё. Всхлипы, слёзы, хрупкое, ломающееся тело, вена на шее, ключицы, обтянутые бледной кожей – он терзал, царапал, кусал и целовал, кажется, до безумия, словно болен сам. Он уже не отрицал того, что болен больным. Болен До Кёнсу. - Это не больно, тебе не будет больно, это не та боль, она не такая сильная, - огонь в глазах странным образом убеждал. - Делай со мной всё, что хочешь, - прошептал Кёнсу. Нарочито нежно, медленно по бёдрам, прикусив нежную кожу на выпирающей косточке, а после внутри, хватая жар, выдыхая пламя. Резко, до крови, Пак вторгся и разорвал связь с реальностью. Приятно, долго, грубо, быстро, вдалбливая податливое тело в простыни – хотелось орать о том, как это невообразимо ужасно и прекрасно одновременно. Чанёль нещадно заламывал руки парня, терзал губы, не давал дышать – ему хотелось ломать и крушить. Кёнсу кричал, упиваясь тем, чего никогда не чувствовал, подаваясь вперёд и выгибаясь до хруста в позвоночнике. Это действительно была не та боль, эту боль хотелось ощущать каждой клеточкой тела. Ещё один полумесяц на плече и Чанёль падает на парня, тяжело дыша, обхватывая его талию руками и прижимая к себе так сильно, что снова спирает дыхание, но обоим наплевать. - Ты больше не будешь видеть его, Кёнсу, я уверен, - Пак тянется к губам парня, чтобы оставить первый и последний по-настоящему нежный поцелуй, чтобы в последний раз насладиться этими подрагивающими ресницами, чтобы в последний раз просто погладить по голове, как делал раньше на приёмах. Кёнсу и правда не видит слово, закрывая глаза. Он больше не видит Чанёля, который уволился, уехал, исчез, не оставив ни телефона, ни адреса. У До новый лечащий врач. Таблеток стало больше. И теперь ему действительно нечего терять.