И наконец-то дождь кончается. Седая пелена облаков сходит с неба, обнажая иссине-черный купол. Город с наслаждением вдыхает ледяной воздух.
* * *
Пэйн отбрасывает горячий кольт и тяжело опускается на выступ. Всё это уже давно превратилось в какую-то длинную бесконечную погоню. Время потеряло свой счет, дни стали неотличимы от ночей и бесконечный ливень без устали стирает кровь и любые краски с этого города. Кажется, это был конец. Или затяжная передышка.* * *
Мона пересекает темный коридор, поднимается по лестнице и толкает тяжелую полуоткрытую дверь, ведущую на крышу какого-то высотного здания. Резкий порыв бьёт в лицо и треплет волосы, но она только медленно улыбается этому пронизывающему до костей ветру. Им уже не нужно говорить, чтобы понять друг друга. Мона присаживается рядом и, проследив за его взглядом, всматривается в кристально-чистую луну. Затем она достает из кармана пачку сигарет. - Я давно бросил. - Поэтому ты держишь в руках зажигалку? Зажигалка. Единственное напоминание о той жизни, когда всё имело вкус и цвет, а время - свой счет и значение. Дорогая игрушка, подаренная лучшим другом в тайне от Мишель. Она всегда лежала в кармане, он просто не успел ее выложить. И теперь, время от времени, она мучает его воспоминаниями, и тень улыбки, касаясь его лица, на миг возвращает в прошлое... Внезапный порыв ветра сбивает пламя, и он снова оказывается в Нью-Йорке. Взгляд вновь бесцельно блуждает по небосклону. - У меня есть полпачки отменных сигарет, у тебя - огонь. Мы как недостающие кусочки пазла - созданы друг для друга, - усмехается Мона. Макс улыбается, поднося зажигалку. Она подкуривает две сигареты и протягивает ему одну. Он с удовольствием берет её, чувствуя на языке привкус помады. - Спасибо, - просто говорит Макс, затягиваясь так, словно никогда не бросал этой губительной привычки. - За это не благодарят, - возражает Мона. Спустя секунду она жалеет о резком тоне и подсаживается ближе. - Прости. - За это не просят прощения, - отвечает Пэйн и снимает куртку. - У тебя ледяные пальцы. Надень. Она подчиняется. На несколько минут воцаряется тишина. Они просто сидят, как пара, прожившая вместе полвека, и следят за тем, как переплетается дым их сигарет. Им не хочется обсуждать всё то дерьмо, что пару часов назад с ними происходило. В этом нет никакой необходимости - все точки были расставлены, выбор сделан. Спешки нет, они по праву заслужили этот отдых, ведь, кто знает, быть может, это последний отдых в их жизнях. Так же молча они раскуривают вторую, потом третью сигарету. Неторопливо, растягивая удовольствие, будто это была последняя в мире никотиновая доза. Хотя, скорее, потому, что с последней затяжкой исчезнет и причина, по которой они просто сидят на крыше и просто смотрят в небо, игнорируя полицейские сирены где-то на другом конце города. Мона первая нарушает молчание. - Знаешь, когда я зашла в комнату и увидела тебя, лежащего на полу в луже крови, во мне как будто что-то перевернулось. Я вдруг поняла, что всё это слишком далеко зашло. Я хотела поговорить с тобой об этом потом, у особняка, но ты был слишком увлечен погоней за правдой... - Которая оказалась никому не нужна. Слишком дорогая ненужная правда. Я почувствовал то же самое. Немного позже, когда увидел тебя, лежащую на полу в луже крови, - Макс внимательно смотрит на Мону, не веря в то, что совсем недавно он был готов отдать всё, лишь бы разгадать загадки Владимира. - Как жаль, что для того, чтобы понять истинное положение вещей нам нужно было потерять друг друга. Таким людям нельзя играть в карты. Снова воцаряется молчание. Дым последней сигареты кажется много более приятным, чем любой до этого. Макс стирает ладонью кровь с виска и задает главный вопрос: - Что дальше? - Я устала. Мне больше не хочется вести такой образ жизни. Макс кивает. Мона прижимается щекой к его груди и слушает, как стучит сердце. Проходит ещё чёрт знает сколько времени, прежде чем они, не сговариваясь, поднимаются. Пэйн подходит к краю и долго смотрит вниз, прежде чем швырнуть в бездну зажигалку. Внутренние монологи, угнетающие и самокритичные, больше не тревожат его. Он берет её за руку, и они спускаются вниз.* * *
Шоссейная дорога черной лентой-проводником блестит вдали, освещаемая восходящим солнцем. Мотор ревет, Мона безмятежно спит рядом. Макс улыбается и сильнее давит на газ. Сотни миль отделяют их от границы, но это - слишком малая дань. Можно забыть всё, что угодно. Время лечит, и любовь больше не причиняет боль. И наконец-то относительность Эйнштейна становится предельно понятной.