Алое на сером

У машины не поднимается верх, и Индия мокнет под дождем. С силой стискивает руками руль, но все равно дрожит. Дождь шумит так сильно, что она не слышит своих собственных мыслей, зато различает его шаги в двух-трех метрах позади. У него тяжелые ботинки с железными набойками и сумка через плечо. В сумке - нож с зазубринами и бутылочка хлороформа - стандартный набор. Индии не нужно оборачиваться, чтобы видеть это. Она наблюдала за ним целую неделю и потому знает: он повторяется. Каждый раз одно и то же, даже скучно. - Хэй, милая, - он скалит желтоватые зубы и буравит ее колким взглядом. – Подвезешь? От него несет потом, желанием и кровью. Наверное, думает, что после прошлого раза, той рыжей девчонки-автостопши, вытер все. Ошибается. Под ногтями, почерневшими от грязи, ее кровь, плоть, сладковатая гниль. Такое водой не смоешь. - Залезай, - улыбка в ответ, короткая и острая; предупреждение, которого он не понимает. – Холодно. Машина трогается громко, с визгом, и мчит сквозь плотную водную пелену. - Хорошая тачка, - его опухшая, будто слоновья ладонь скользит по мокрому, сверкающему корпусу. – Отцовская? - Дядина. Прошел уже год, но Индия все еще помнит: взгляд, прикосновения – все. Привкус безумия на губах - в поцелуе, которого не было. Чарли все еще с ней. В ней. Въедается в клетки, в саму сущность и не дает успокоиться, остановиться, уснуть. Прекратить наконец убивать. - Красавица, - пальцы на обшивке сиденья, в опасной, катастрофичной близости от ее бедра. Индию мутит, мир перед глазами идет кроваво-красными кругами, но она сдерживается, знает, что главное в охоте – выжидать, выбирать самый подходящий для нападения момент. Мобильник, заботливо прикрытый дождевиком, оживает, взрывается криком, но Индия и не думает отвечать на звонок. Это, конечно, мать. Хочет денег, внимания, защиты – черт разберет, чего еще. Чего-то эфемерного, дикого - того, что Индия никак не сможет ей дать. - Телефон звонит. Его рука скользит ей под юбку, и Индия с изрядным омерзением ее отталкивает. Ее терпение, дутый пузырь с белесой жидкостью где-то под коркой, опасно набухает, грозит вот-вот лопнуть. - Знаю. Ей в ребра упирается нож – не тот, что она ожидала, с длинным тонким лезвием в зазубринах, а совсем другой – короткий и затупленный, больше похожий на кинжал. - Сиди смирно, детка. Индия поворачивается к нему, улыбается чуть заискивающе и надменно, а затем, не давая и шанса опомниться, бьет по тормозам. Насильник летит вперед и сильно ударяется о приборную доску, в то время как саму Индию удерживает ремень безопасности. Нож, кажется, все же касается ее ребер, но она этого не замечает. Кровь вскипает. Из наблюдателя она в мгновение превращается в хищника. Все мужчины, которых она убила, одинаковы. Всегда одно и то же. Уверенность в собственном умственном и физическом превосходстве, невнимательность, нежелание понять, а главное – принять, что охоту могут вести и на них. Индия размахивается и бьет молотком ему прямо по макушке. Мобильник снова звонит, раздражающе громко, и на этот раз она отвечает. - Индия… - хрипит голос матери. – Индия, детка, черт тебя дери. Этот ублюдок Чарли вернулся. Ты оставила подонка в живых или он восстал из мертвых, мне плевать. Он здесь, он пришел за мной! Ты должна, просто обязана мне помочь! С губ Индии срывается вздох и короткое «ладно». Ее охота сорвана, насильник получил короткую отсрочку. Он не приходит в сознание, пока она всовывает ему в рот кляп и обматывает лицо добрым метром скотча, не сопротивляется, пока она везет его в багажнике, и не подает никаких признаков жизни, когда Индия выбрасывает его в канаву. Она не проверяет, жив ли он. По правде сказать, ей плевать.

* * *

Индия не верит в привидений, но берет с собой осиновый кол. Так, на всякий случай. Она почти уверена, что ее мать все-таки сошла с ума от пережитого год назад, и никакого Чарли в доме нет, во всяком случае, живого. Хоть дядя и был первым извращенцем, из которого Индия вышибла дурь, она была уверена, что сделала это качественно. Подрастеряв мозги, в прямом смысле слова, мало кто способен жить, ходить, дышать и, уж конечно, убивать. Если, конечно, этот кто-то не чертов бессмертный вампир. Но и на этот весьма ничтожный случай у нее кое-что припасено. С колом в сердце уж точно никто не походит, она уверена. Дом встречает ее слепыми окнами и кладбищенской тишиной. По сути, дом и есть одно большое кладбище, но это не так уж и важно. Во всяком случае, не сейчас. - Я надеюсь, что ты все-таки сдох, Чарли. Убивать тебя еще раз – выше всяких сил, - шепчет она в темноту, чувствуя, как дыхание стынет. Первым делом Индия проверяет место захоронения – клочок земли у одного из больших серых камней. Чисто. Никаких следов восстания мертвецов. Уже после, немного задержавшись на импровизированной могиле с присохшими, оставленными ею еще в прошлое посещение, цветами, Индия поднимается в дом. Мать кричит ей со второго этажа, и она покорно поднимается. По ее ногам струится кровь, но Индия предпочитает этого не замечать. Поцелуй ножа был легок и короток, не мог же он вот так убить ее, верно? Эвелин не походит на женщину, напуганную до полусмерти. Напротив, у нее посвежевший, молодой вид, разве что, самую малость нездоровый, с лихорадочным румянцем и пылающими глазами. - Я не могу спать, не могу есть, не могу покидать эту треклятую комнату, - заявляет она, едва завидев дочь. – Этот ублюдок даже здесь меня достает. Стучится в окна, представляешь? Индия подходит к окну и, осторожно одергивая шторку, смотрит вниз. Стучится в окно второго этажа. Конечно, почему бы и нет. - Ты хоть понимаешь, что, оставшись без половины головы, он никак не мог вернуться? – Индия обходит мать сзади и касается руками ее волос, перебирает их, гладит. – Что с такими повреждениями люди не живут? - О, ты недооцениваешь своего дядю, милая, - последнее слово как плевок, без тени теплоты. Индия наматывает волосы Эвелин на руку и с силой тянет. В ее венах течет злость, но она не опаляюще горячая, а ледяная, словно корка льда в осеннее утро. - Я не сошла с ума, - мать вырывается, вскакивает и, немного порывшись в стенном шкафу, извлекает на свет молочного цвета коробку, аккуратно перевязанную желтой лентой. Земля уходит у Индии из-под ног. Впервые она верит, что Чарли может быть жив. - Прислали вчера вечером. Девятнадцатые, а? Эвелин смеется, надрывно, зло, горько, а вот Индии не до шуток. Прошлогодний дядин подарок, чудесные бордовые туфли, испробовали на вкус десятки дорог и порядком истрепались. Она и подумать не могла, что Чарли продолжить слать ей новые даже с того света. Черт. Дрожащими руками она берет коробку, прижимает ее к себе, словно самое дорогое из сокровищ, но уже через мгновение роняет ее. Боль в районе ребер становится почти нестерпимой, вся рубашка цвета забродившего домашнего вина, пропитывается, наливается кровью. Везде одна кровь – на животе, ногах, белоснежной коробке с новой парой туфель. - Ты что, ранена? – в глазах матери не сочувствие, скорее - любопытство. Она не предлагает вызвать скорую, не предлагает прилечь, она просто смотрит и ждет. Кажется, когда-то, в какой-то другой, почти нормальной жизни, Эвелин говорила, что ждет не дождется, когда ее милая Индия наконец умрет, перестанет существовать и отравлять ее чудесную, полную радужных красок, жизнь. - Иногда спасти жизнь родной матери недостаточно, чтобы заслужить ее расположения, да? – Индия улыбается, сгибается и как будто схлопывается от боли. - Извини, - в ее глазах ни капли раскаяния, - такие, как ты или он, должны умирать. Вы - чистое зло, а в этом мире не должно и просто не может быть ничего чистого. Индия кивает, сгребает коробку с обувью и початую бутылку столового хереса и, разглядывая причудливый танец стен, спускается вниз. Ее пошатывает, но это ничего, это почти нормально. Она с трудом добредает до камня, под которым год назад зарыла того, что хотел ее больше всего на свете, и присаживается рядом, облокотившись на него спиной. Ее дыхание стынет на ветру, и ей приходится распалять его хересом и теплыми рыданиями. Дядя-извращенец, шериф - любитель маленьких девочек, хозяин комнаты пыток в подвале, автостопщик… Сколько их вообще было? Индия не может сказать наверняка. Придут ли они все за ней? Проводят ли в самое пекло ада? Ей не нужно оборачиваться, чтобы видеть его силуэт позади. Не нужно следить за каждым его движением, чтобы знать: он не обидит, не теперь. Она знала, всегда знала, что он придет. Так, наверное, и задумывалось. Конечно, если все это кто-то придумывал. - Спасибо за туфли, - Индия улыбается и рисует окровавленным пальцем узоры на земле; алое на сером – получается красиво. – Старые уж очень жали.