_____
[1] Клингонский язык — искусственный язык, разработанный лингвистом Марком Окрандом по заказу Paramount Studios для одной из инопланетных рас в вымышленной вселенной культового сериала «Звёздный путь». [2] На’ви — вымышленный язык, разработанный профессиональным лингвистом Полом Фроммером по заказу James Cameron’s production, подразделения Lightstorm Entertainment, для фильма Джеймса Кэмерона «Аватар». [3] «Божественный язык» — искусственный язык, изобретенный Люком Бессоном для фильма «Пятый элемент» и значительно обогащённый актрисой Милой Йовович.Часть 1
17 июня 2014 г. в 15:53
Пачка с ароматическими свечами приземляется аккурат рядом со мной (хорошо хоть на голову не упала), когда я копаюсь в кухонном шкафчике с фонариком в зубах, пытаясь разыскать среди барахла, лежащего там, мелок «Машенька». Любые тараканы вот уже лет десять как чхали на разрисованную им мебель, но сейчас кажется, что он — единственное моё спасение.
Как ни странно, находится он не в шкафчике и даже не на кухне. Находится злополучный мелок в выдвижном ящичке старого серванта, одиноко стоящего во дворе в ожидании своей последней перестановки — на помойку.
Чёрный складной столик высотой мне по колено обнаруживается где-то в глубинах кладовки, после чего торжественно устанавливается в гостиной (если только я не перепутала комнаты, хотя сейчас это не суть важно). Не без помощи подручных средств, имитирующих циркуль и линейку, «Машенькой» на нём быстро рисуется почти ровная пентаграмма, на концах звезды которой устанавливаются ароматические свечи, а в центр помещается чашка с травами. Постоянно сверяясь с книжкой, я читаю заклинание на ломаной латыни и бросаю ещё одну щепотку травы в чашу, в результате чего получаю такое светошоу, что, кажется, Muse со своими гигами захлебнулись бы чёрной завистью.
Когда образовавшиеся в результате яркие пятна перед глазами постепенно исчезают, а дымовая завеса более-менее рассеивается, я, исступлённо кашляя, вижу перед собой… ничего. И даже не потому, что в комнате, равно как и во всём доме, нет ни капли электричества, чтобы можно было включить свет и увидеть что угодно. А потому, что ритуал, похоже, не сработал.
Для приличия выжидаю две минуты, после чего описываю про себя сложившуюся ситуацию самыми нелестными выражениями на странной смеси клингонского[1] и на’ви[2] (с лёгкими добавками «божественного языка»[3]) и уже тянусь хотя бы передвинуть столик в дальний угол, чтобы потом в потемках через него же не кувыркнуться, когда слышу в комнате тихий шорох. Посветив фонариком в сторону, откуда, по моим предположениям, донёсся звук, вижу фигуру в плаще и при галстуке.
Последовавший вслед за этим вопль, похоже, до жути пугает приснувшего в темноте попугайчика, потому что в клетке слышится сначала грохот, сопровождаемый звоном висящего рядом с жёрдочкой колокольчика, а затем возмущённое «Ложись спать, дура, проспишь ведь!» (научила на свою голову).
Замолкаю я ровно в ту же секунду, как только понимаю, что это ритуал только что сработал. И, не теряя времени, громко и смачно… выражаю своё мнение на столь бесшумное появление. Уже на родном русском, который в этом отношении всё-таки богаче.
Званый гость начисто игнорирует моё весьма эмоциональное мнение и переходит сразу к делу:
— Зачем звала меня ты? — вопрошает он с важным видом, тщательно замаскированным под тотальный пофигизм.
— Я… э… свет, — мямлю я, вмиг распрощавшись со всем боевым настроем, с каким проводила ритуал вызова Ангела Божьего. Внезапно наполовину разрядившемуся фонарику становится скучно у меня в руках, и он, задорно подмигнув лампочкой, вываливается из моих расслабившихся на секунду рук, выбирая единственную мягкую посадку в пределах видимости — а именно мою ногу.
Чудом вспомнив, что при ангелах выражаться нецензурно как минимум неприлично, я незаметно для себя перехожу на эсперанто и думаю, что пора бы начинать учить те языки, на которых разговаривают люди. Иначе не за горами то время, когда я начну изъясняться в двоичной системе счисления.
— Свет того… выключили, — поясняю я, после того, как, вдоволь напрыгавшись на одной ноге, возвращаю фонарик в руку. — Даруй мне свет, о, Ангел Божий, короче говоря.
Кастиэль — а звала я именно его, так как никто другой больше не откликается даже на ритуал призыва (как будто меня все дружно внесли в чёрный список ангельского радио) — тяжко вздыхает и воздевает карающую длань по направлению к люстре.
Десять секунд.
Тридцать секунд.
Минута.
Ничего не происходит.
Кас прищуривается и исчезает из комнаты, оставив меня недоумённо оглядываться по сторонам. Не успеваю я поинтересоваться, куда пернатый свалил, как слышу грохот в кладовке и спешу туда. Ангел стоит там посреди разбросанных коробок (прощай, наведённый два дня назад порядок) и тянет руку к электросчётчику на стене. На этот раз лампочка на потолке подаёт слабые признаки жизни в виде пары искр на вольфрамовой нити, но кроме этого результат снова нулевой. И даже отрицательный, судя по коробкам и пропахшему дымом дому.
— И как это понимать? — я задираю бровь, но в темноте это вряд ли видно.
— Русские работники электрических сетей, — теперь под ангельским пофигизмом прячется недоумение и обескураженность. — Страшная сила, с которой даже ангельское моджо не в состоянии справиться. Покуда они положение не исправят, не будет света.
— Ну просто очешуеть! — фыркаю я, и тут же на меня падает с верхней полки давным давно забытая толстенная хрестоматия, оставшаяся у меня ещё с чудесных школьных лет. Ловлю её лишь чудом, а когда оборачиваюсь обратно к Касу с просьбой хотя бы фонарик зарядить, чтобы не так скучно было, обнаруживаю, что ангел успел скопперфильдиться. И снова по-английски. — Тоже мне, пернатый жопозад, — бормочу я раздосадовано. — Как демонов одного за другим выпиливать, так пожалуйста, а как с русскими электриками воевать, так нифига.