Спокойной ночи.

Каждый раз после очередного задания, бойни, уничтожения тучи акум, иногда и встречи с семейством стигматовых, после захвата чистой силы ну или на худой конец понимания того, что не стоило «в эту гребаную дыру мироздания» тянуться, а бывало и после провала операции, которых, к счастью, было мало. Когда все были уставшими, разбитыми, собирались завалиться отдыхать, зализывая раны или будучи практически невредимыми. Еще находясь в какой-нибудь богом забытой деревушке с небольшим рядом деревянных домов, в глуши леса или уже в купе мирно катящегося по рельсам поезда по дороге в Орден, а может и просто при отсветах искорок от костра на еще порядком сырой земле звучало неизменное: - Спокойной ночи, Юу. Но это только если они вдвоем. Рыжему же дороже выйдет. Первыми, как всем известно, убирают свидетелей. То есть его дружков, которые по святой наивности считали своим другом и Канду. Вторыми и самих учинщиков беспорядков, и Лави об этом прекрасно знает. Не дурак ведь, каким хочет казаться. Так что никогда. Ни при ком. Только наедине. Например, после долгих разговоров по ночам, можно сказать, даже откровений. Черт знает, с чего это началось, но обоих это вполне устраивало. Самурая впервые не выбешивало чье-то присутствие в его комнате. Рыжему нравился допуск к эдакому человеку-загадке Канде Юу. Чем, спрашивается, не секретный архив? Тайна на тайне и тайной погоняет. В бумагах начал мелькать только лет эдак пять назад. До этого – ничего. Так что прошлое грозы всея ордена для ученика историка так и осталось загадкой, ответа которой Юу никому, никогда и ни при каких условиях не думал открывать. Нечего рыться в помойке под названием «прошлое». Настоящее Канды тоже было чересчур туманным и неясным: вроде на виду все, но это только на первый взгляд. Вот и требовалось узнать человека получше, чтоб что-либо выведать. Любопытство не порок. Да и японец был не особо против: бессмертным апостолам тоже иногда бывает скучно и хочется чьей-либо компании. Кролик не лез на рожон и не нарывался особо. Наедине. При других - не в счет. Ибо свою роль каждый знал превосходно, а давать лишние поводы для сплетен не хотелось ни одному из них. Вот и появились у двух апостолов «общие привычки». И ладно еще ночные посиделки. Только вот как вошло в обиход это выражение, оба сами не слишком поняли. Но каждый раз после тихих шагов, легкого колебания воздуха от беззвучно открытой двери, после едва слышного щелчка, подтверждающего, что их уже отгораживает друг от друга ненужный кусок древесины, снова тихо звучало: - Спокойной ночи, Юу. И убить хочется за имя, да не можется. Ну, как сказать, не можется… На людях-то может и пытался, чтоб остальным неповадно было. Да только наедине уже и внимания не обращал, если тщательно забываемое уже который год, можно сказать, чужое имя снова слетало с губ рыжего оболтуса, которого уже с натяжкой можно было назвать другом. А как же не простишь, если и не заметишь даже, что произнесено? И к фразе привык. Хотя ее вот замечал каждый раз: звучала, словно ритуал какой. Даже когда много позже, после пары-тройки лет, проведенных в боях и тайных ночных встречах, после того, как к отношениям друзей добавилось что-то новое, что-то, к чему никто не стремился, но то, что все же имело место быть. После того, как затихнут отзвуки стонов, еще недавно разносящихся по комнате и разбивающихся о стены, перестанут так саднеть царапины на спине, оставленные короткими ногтями рыжей бестии, после того, как сбившееся дыхание и сердцебиение немного успокоится, снова прозвучит это: - Спокойной ночи, Юу… - и тихое сопение куда-то в шею подскажет, что вымотанный донельзя Лави таки уснул. И что прикажете делать? Правильно. Повинуясь неясному порыву, притянуть к себе довольного кролика и обнять покрепче. Тот спит, значит можно. Никаких ехидных замечаний, после которых захочется хорошо так тронуть зубной состав их произнесшего, не предвидится. Обнять да попытаться самому уснуть. Время то уже…раннее. Фраза звучала неизменно изо дня в день, вечером, ночью или уже под утро. Исключения составляли только те времена, когда двоих разделяло расстояние. Например, когда отправляли на задания в различные клочки суши, находящиеся далеко друг от друга. Но такое случалось нечасто, ибо смотритель в последнее время не рисковал экзорцистами, отправляя их куда-либо в паре или и вовсе в одиночку. Не то время, не те нравы. Убьют и не заметят. Заметное оживление Ноев, активность Графа и эволюция акум не предвещало ничего хорошего для всея Земли. Поэтому путешествовать по сине-зеленому шарику апостолам приходилось группами. И на каждый вечер приходилось одно совсем тихое и едва уловимое (мало ли услышат еще): - Спокойной ночи, Юу. Только вот не суждено было прозвучать этому еще один раз на следующий день после веселой ночки. Не суждено. Когда легкие горят и с трудом дается каждый вдох, не очень хочется говорить. А если и хочется, то невозможно: вместо слов получаются лишь болезненные хрипы. Убить бы за то, что даже сейчас себя мучает. Но и для удара рука не поднимется – и так уже при смерти, идиот. Остается только подхватить тело…кого? Напарника? Как его правильно называть сейчас? И на руках быстро доставить в относительно безопасное место, кивнув заранее Ли младшей, чтоб не волновалась почем зря. Не хочется сейчас оставлять поле боя: ситуация не из лучших; но и выбора особого не было: либо сразу дать подохнуть Лави, либо отлучиться на пару минут, оставляя разруливать все остальным. Но, как только прибыл в это самое относительно безопасное место, понял: дело дрянь. Разномастные раны покрывали чуть ли не все тело рыжего, который уже сильно побледнел от потери крови и все силился сделать очередной вдох, взглянуть на друга из-под трепещущих ресниц. Слишком много увечий, слишком. Даже кровь второго уже не помощник. Сжать бы только губы покрепче, чтоб мало ли кто не увидел, как дрожат. И следить за губами Лави, когда знакомая фраза в этот раз исполняется в беззвучном варианте. В последний раз. Не хочется думать о правде, но, когда сжимаешь в объятиях человека, успевшего уже стать настолько близким и привычным, и ловишь его последний хриплый выдох, не остается сил врать себе. Именно последний. Именно сейчас. Хочется разорвать реальность. Или засудить ее и назло судьбе выиграть дело, показывая, что «Вот! Это неправда!» Но потом все же полностью оглушает и рушит сознание факт. Последний. И хоть с запозданием на черт знает сколько времени, хоть и горько, хоть и безумно хрипло и тихо, но все же звучит ответ: - Да… Спокойной ночи, Лави.