***
Его слова, его взгляд, затуманенный болью и ненавистью, – единственное, что приводит ее в чувство после столь долгого забытья. – Не думал, что мою семью погубит подлая девчонка, – яд сквозит в его словах, когда он буквально выплевывает их и медленно прикрывает железную калитку. Даже слишком медленно, позволяя Ванессе проскользнуть сквозь щель и зацепиться дрожащими пальцами за пиджак. – Разреши мне увидеть ее, прошу, – молит она, теребя грубую ткань, и опускается на колени, будто хищник, наконец-то поверженный перед своей жертвой. – И зачем? – его голос холоден, он наклоняется к ней так, что их лица оказываются на одном уровне. В его глазах Ванесса не видит ничего, кроме презрения и плескающейся в черноте боли. Она омывает края радужки, перекрашивая ее в еще более черный цвет, хотя, казалось бы, темнее может быть только преисподняя. Но Ванесса открыто смотрит в нее, хоть и чувствует, как его руки, словно тиски Дьявола, сжимаются на ее плечах. – Чтобы все исправить, – выдыхает Ванесса, но сэр Малкольм лишь отталкивает ее, заносит руку для удара, но не бьет, смотря, как взгляд девчонки меркнет на секунду. Как же он ее ненавидит в этот момент. Это чувство сжирает его изнутри, медленно глодает его потрепанные временем кости и упивается кровью, которую пустило в агонии сердце. Из-за Мины, из-за ее слез, из-за всего, что произошло и разрушило мир и покой его семьи. Его рука тянется к ее подбородку, пальцы сжимаются, притягивая ее к себе так близко, что горячее дыхание обжигает губы. – Убирайся, Дьявол, – шипит Мюррей и, выпустив ее из захвата, уходит.***
Сэр Малкольм и не думает, что увидит ее вновь, прикованной к койке в психиатрической клинике Лондона. Лишь просьба дочери толкает его навестить ту, кто своим грехом очернила имя его семьи. Но даже один взгляд на нее, истерзанную то ли бесполезным лечением, то ли безымянной болезнью, которую никто не может определить, - не вызывает в нем жалости. Это чувство стало ему чуждо, а уж она и подавно его не заслуживала. Только вот с его появлением в ее палате, если четыре серых стены с железной кроватью посередине вообще можно так назвать, Ванесса, словно чувствуя его прибытие, открывает глаза и слегка поворачивает голову к двери. Как она только помнит направление – загадка. – У Вас 5 минут, сэр, – слышит она как сквозь сон, слова тут же сливаются с каким-то шумом, что-то скрипит и стукает. Это продолжается несколько секунд, пока рядом с ее постелью не вырастает стул, а в нем не появляется темный силуэт. Он склоняется к ней, пытается заглянуть в глаза, но Ванесса вдруг отворачивается, пальцы сжимают белую простыню. А Мюррей продолжает смотреть на лежащую перед ним девчонку, он не говорит ни слова, только смотрит, пристально, не отрывается ни на секунду, следя за ее чернеющими глазами. В них он ясно видит страх и испуг, но это его не особо волнует, наоборот, он наслаждается тем, что видит. – Все-таки есть справедливость. Это последние слова, которые она от него слышит.***
Странно, что именно в его образе Он приходит к ней по ночам. Когда она не может заснуть, когда боль скручивает исхудавшее за столько лет девичье тело, Он оказывается рядом, сидит с ней на кровати и смотрит на нее. Ванессе в такие моменты хочется исчезнуть из-под Его взора, но из-за отсутствия сил она лишь крепко зажмуривает глаза и начинает считать. В голове отчетливо звучит внутренний голос, но он тут же переплетается с Его: – Прими меня. Ванесса лишь плотнее прижимает ладони к ушам, чтобы не слышать этого, но слова становятся громче, и уже спустя несколько секунд в голове звучит не шепот, а протяжный крик. И только один раз она не выдерживает, резко садясь на кровати и выплевывая собственную желчь в ночь. – Убирайся! Ты… не он. Перед ней сидит не тот, кто презирает ее, не его взгляд она видит на себе. В его-то не было ничего кроме презрения, а Он… Он смотрит на нее с наслаждением и какой-то только ему одному известной радостью. Его слова льются из его уст, напоминая отравленное вино. Он сам протягивает ей бокал, сам же и наполняет его и подносит к потрескавшимся губам. Один глоток, но лишь по своей воле. Ванесса пытается всмотреться в Его взгляд, понять, на что же она обрекает себя, но запах вина, терпкий и сладкий, так манит, что она не может устоять. Опьянящая жидкость мгновенно обжигает горло, стремясь проникнуть в самую глубь. А Ванесса уже не помнит ничего, только свое хриплое дыхание и скрип железной кровати, когда Он наполняет ее снова и снова.***
Мисс Айвз. Долгое время он не слышит о ней ничего, пока она вдруг не появляется на пороге его дома, промокнув до нитки. Он бы не позволил ей даже переступить его, но одно имя, слетевшее с ее посиневших от холода губ, заставляет его распахнуть дверь пошире, впуская вместе с ней и призрачный холод. – Мине нужна наша помощь. Именно с этой фразы начинается их диалог о смерти и искуплении, о поиске виноватых и умении выкладывать дорогу из трупов к горизонту. Даже в этот момент ни один из них не может забыть прошлого, но приходится спокойно его отпустить. Ради той, кто когда-то объединяла их всех. Цель, порой, оправдывает средства. И их союз становится лишь одним из них. С тех пор сэр Малькольм и мисс Айвз часто находятся в компании друг друга, несмотря на такие же частые попытки ее избежать. Только вот это не получается ни у одного из них. И Мюррей, как бы он не ненавидел ту, кто отравила мирное существование его семьи, принимает ее в своем доме и жизни, надеясь, что когда они вернут его дочь, эта грешница исчезнет, как и обещала. Хотя, когда он смотрит на нее сейчас, он часто ловит себя на мысли, что его ненависть давно прошла, и что он сам оказался таким же грешником, как и она. Они, оказывается, были похожи больше, чем он думал. В своем грехе. – Да святится имя Твое, да придет царствие Твое… Проходя мимо отведенной ей комнаты, Малькольм часто слышит отголоски ее шепота в ночи, отрывки ее молитвы. Он, даже не видя ее, может представить, как она стоит у кровати, опустив голову, и шепчет божественные слова. Только вот слышит ли Он грешницу? Мюррей уже давно понял, что Бога нет, по крайней мере, в его жизни. Крик звоном обрушивается на тишину. Не думая, Малькольм отворяет дверь, но порог комнаты переступить не решается. Его внимание тут же привлекает исчерченное страхом лицо Ванессы, которая сидит на полу. Ее губы все повторяют слова молитвы, она крепко сжимает перед собой руки и смотрит куда-то на стену. Обернувшись, Мюррей замечает крест, но тут же вновь переводит взгляд на сидящую на полу женщину. Она словно смотрит сквозь него, и в ее пустых глазах нет ничего, кроме страха. В свете свечей они кажутся совершенно черными. – Ванесса, – не знает, когда он в последний раз обращался к ней по имени, да и было ли такое вообще. Ванесса все таким же невидящим взором смотрит на него, но замечая его взгляд, в котором нет того привычного с давних пор презрения, отшатывается в сторону, словно от удара. – Ты не он… – с ее губ срывается едва уловимый шепот, но Малкольм видит, как черты ее лица вдруг искажаются, а улыбка растягивает покусанные губы. Однако она тут же исчезает, а Ванесса, оттолкнувшись от пола, приподнимается и, немного дрожа, делает несколько шагов прямо к нему. Их разделяет пара дюймов. – Ты ведь за этим пришел, снова, – каждое слово приближает ее еще ближе, а Мюррей все никак не может понять, что последует за ними. Ее огромные глаза, кажется, заглядывают ему в душу, если таковая вообще у него имеется. Но они точно смотрят в самую глубь, и создается такое впечатление, что кто-то отчаянно цепляется за него пальцами, пока он в действительности не чувствует тонкие пальцы на своем затылке. Она притягивает его к себе, их губы оказываются в миллиметре друг от друга. – Ты ведь за этим пришел, – повторяет Ванесса, ее горячее дыхание обжигает кожу, а в следующее мгновение кипящей лавой прокатывается по опаленной плоти. Она целует его, страстно, отчаянно, сплетая их языки и желая почувствовать его вкус. Ее пальцы обхватывают его шею сильнее, она даже не замечает, как борода колет кожу. Секунда, две, время, кажется, ускоряет темп, пока не обрывается, когда он вдруг отталкивает ее. Не устояв на ногах, Ванесса падает на пол, но тут же поднимает свой взор на стоящего перед ней мужчину. Он оттолкнул ее. В его глазах она вдруг видит то, что у Него не видела никогда. Быть может, презрение? – Сэр Малькольм… – голос трещит, когда она осторожно произносит его имя, желая посмотреть на реакцию. Дьявол бы рассмеялся ей в глаза, хотя, кажется, и сейчас она слышит Его смех. Глупое дитя… Он эхом отдается в сознании, заставляя сжать пальцы в кулаки с такой силой, что костяшки белеют. – Кого ты видела, Ванесса? – она не замечает, как Мюррей внезапно оказывается совсем рядом, и дергается в сторону от испуга. Но он не позволяет, его руки крепко сжимают ее плечи, чуть приподнимая и приближая к себе. Он смотрит ей прямо в глаза, пытается прочитать в них ответ, но видит только непонимание и отрешенность, сквозящую во взгляде. – Кого? Скажи мне! – он не собирается отступать и легко встряхивает ее, заставляя взглянуть на себя. Малкольм вдруг чувствует, что Ванесса слабеет в его руках, она позволяет ему притянуть себя и, положив ладони ему на грудь, прижимается к нему, словно загнанный зверек. Сам того не понимая, он ослабляет хватку и обнимает ее, тяжело выдыхая задержанный в горле воздух. – Я не знаю, – ее ответ едва слышен, но последующие слова звучат еще тише, – да святится имя Твое, да придет царствие Твое… Мюррей хочет еще что-то спросить, сказать, но слова под действием молитвы застревают в горле. Он лишь поднимает Ванессу на руки и опускает на стоящую в метре от них кровать. Ее пальцы нехотя выпускают его пиджак, когда он укладывает ее. Ванесса все еще шепчет молитву, снова и снова, даже когда ее веки закрываются от усталости под тяжестью сна. – Господи, помилуй наши души грешные, – ее последние слова, прежде чем она проваливается в сон, а губы остаются чуть приоткрытыми. Грешники, вот кто они на самом деле, думает Мюррей, садясь на кровать и натягивая на подрагивающие плечи Ванессы одеяло. Но есть ли у них души? Он внимательно смотрит на заснувшую девушку, чуть склоняется и проводит ладонью по распущенным волосам. Помнит, как в последний раз делал так в детстве, когда она оставалась у них в доме и они с Миной вместе засыпали, когда было уже далеко за полночь. Тогда такого вопроса даже не возникало. А сейчас? Сейчас казалось, что у грешников души быть не может. Уж точно не у них двоих. И это было единственным, что сейчас их объединяло.