Он видел Деву Марию.

Этим вечером на Главной улице Касл Рок было многолюдно, но не шумно. Шериф Алан смотрел из окна участка, как сновали туда-сюда горожане, то и дело проходя мимо нового магазина. Не стало для него невероятным событием и появление там внешне спокойного преподобного Вильяма Роуза, более известного как Пароход Вилли, и одной из самых преданных ему фанатичек, Нэн Робертс. Эти двое вышагивали словно спасители мира сего, и у них были листовки в руках, так что Алан насторожился. Ничего криминального в расклеивании этих безобидных бумажек Закон не предусматривал, однако от самого процесса распространения могло многое случиться. Склоки между убежденным баптистом Роузом и настоятелем местного католического храма Святой Изабеллы, отцом Брайамом, не утихали, а наоборот – разгорались с каждым днем. Листовки служили маслом в этот огонь. Пэнгборн заметил, что Нэн перехватила из рук своего пастора часть пропагандистского материала и удалилась куда-то вон из поля его зрения. На Площади Роуз остался один – его высокая, тощая фигура явственно выделялась среди остальных прохожих, да и гонора в этой фигуре было на троих. Вилли покрутил головой, потоптался на месте… и тоже пропал, напоследок взмахнув кипой листовок в своей руке так, что они едва не вылетели. И чего в этот раз он не заплатил своим печатным органам, думал Алан. Хотя, вполне возможно, что основной состав войска Объединенной баптистской церкви блуждает где-то в окрестностях и окраинах с такими же ярко раскрашенными плакатами. «Казино Найт» - игральные кости и дьявол». Где бы ни были эти смутьяны, в какой закоулок бы не заглянули – час или два спустя на это место наведывались католики и яростно сдирали листовки с деревьев, стендов, углов и стен. При таких обстоятельствах шерифу стоило бы попросту не обращать внимания, закрыть на это глаза, сидеть в участке и, смеясь, почитывая масштабные холивары (иногда они выходили на несколько страниц) между этими фанатиками в местной газетенке. Но оставаться в стороне не получалось. Пароход Вилли ведь не только таким образом выражал свое недовольство ситуацией. Он и в полицию ходил исправно, как в свою церковь, и бедняге Пэнгборну приходилось выслушивать часами это недовольство. Что поделаешь – ведь существовал в конституции двадцать четвертый раздел. Закон об азартных играх. Именно по этой причине преподобный уперто считал себя правым, но увы, закрытия «Казино Найт» так и не добился. Инициатор оставался доволен, как слон, да и кто-кто, а отец Джон Брайам только радовался неудачам Вилли. И как раз в этот теплый – даже душный, что неотвратимо вело к грозе – вечер этот ирландец неспешно направлялся… куда же? Да-да, именно к пабу. Подобное заведение в Касл Рок существовало, пусть и крошечное, так что Джонни, будучи ирландцем, никогда не пропускал и дня, чтобы туда не сходить. На его широкой груди вызывающе блестел массивный крест, голубые глаза блестели. Впрочем, настроение у святого отца было просто замечательным – куда еще лучше? У еретиков задницы взорвутся, и еще долго будут бомбить, когда откроется казино, и черт подери, никакой Вилли не сможет это грандиозное событие остановить. Но самое невероятное было в том, что всего лишь несколько шагов отделяло его от назойливого баптиста, а совсем рядом, на шероховатой стене аптеки, была налеплена свежая листовка. «Грех и разврат в Касл Рок» - гласили крупные, алые буквы на ней. Отец Брайам расплылся в широкой улыбке – нечасто такое с ним случалось – и очень медленно сдернул эту бесполезную вещь со стены. Его пальцы смяли ее, затем распрямили вновь и разорвали на мелкие кусочки, которые сразу растрепал по асфальту порывистый ветер. Отец Брайам задумчиво поправил крест и сорвал следующую. Их еще полдюжины было на этой стороне улицы, так что он подумал, что прихватит парочку с собой в паб — вдруг случится такое, что там не окажется туалетной бумаги. И видит Бог, он мог спокойно и дальше творить свое пакостное дельце, если б не голос, раздавшийся точно гром с ясного неба: — Ах ты греховодник! — Это бы не кто иной, как Пароход Вилли. — Посланник дьявола! Джонни рассвирепел вмиг и уже собирался скомкать остатки труда печатных баптистских органов и затолкать это все дело Вилли в рот, но в этот момент в его еще свежей голове появилась одна идея, или предупреждение. Поэтому он сказал: — И что ты сделаешь? Преподобный — его бледные щеки по обыкновению начинал заливать румянец — решительно шагнул вперед. Комплекцией он явно уступал более крепкому ирландцу, и пусть даже был выше его, ничего предпринимать не стал. Действительно, при свете дня, когда жители города все еще бродили по улицам, было бы странно, если б Вилли начал драку, или его оппонент пустил в ход кулаки. Так что, сблизившись на достаточное расстояние, проповедники только обменялись полными ярости взорами, а потом отец Брайам промолвил, презрительно скривив обветренные губы: — Паршиво день закончился, надо ж было в дерьмо наступить! С этими словами он поддал ногой валявшуюся в пыли измятую листовку, и вдобавок ко всему хорошенько ударил коллегу по руке ребром ладони так, что он от неожиданности рассыпал остатки баптистской пропаганды. Рот Парохода Вилли от удивления открылся, но прежде чем тот успел хоть что-то сказать в свою защиту, Джонни уже удалился, гордо подняв голову. — Две пинты ржаного пива, — сказал он уже в пабе. — Сегодня выдался тяжелый день, однако, вечер оказался просто превосходным. На следующий день уже все прихожане – паства и того, и другого прихода – были осведомлены о случившемся, знали, что прошлым вечером предводитель католиков Касл Рока встретил на улице Уильяма Роуза, наговорил ему гадостей и даже унизил физически. Долго еще последний тряс поврежденной рукой – на самом деле, отделался он небольшим покраснением в области повреждения – и вопил, что дело так не оставит. Альберт же Джендрон, один из приближенных Джонни Брайама, ходил с многозначительной улыбкой, а встретив в очередной раз на своем пути Нэн Робертс, слегка задел ее плечом. На что в ответ получил кучу интересных выражений, многие из которых потом взял на заметку. Но самый эмоциональный инцидент произошел немного погодя, таким же пасмурным вечером, когда лил дождь, не переставая, и грохот раздавался на всю округу. Казалось, сам Сатана спустился на скованный им мир, чтобы проведать, что да как. Преподобный Роуз только вернулся из церкви и, даже не сняв пиджака, поднимался наверх с газетой. В его голове еще водили хоровод множество цитат из Библии, а так же он был недоволен тем, что в гостиной, несмотря на яркую лампу, было слишком темно. Так вот, он уселся в кресло, как вдруг дверь распахнулась – скорее всего, с пинка – и в помещение вошел отец Брайам собственной персоной. Вилли даже удивиться не успел, как неожиданный посетитель с грохотом закрыл эту самую дверь за собой. В воздухе запахло ржаным пивом. Джонни оказался пьян, как портовый грузчик. — Так ты называл меня Вавилонской шлюхой, — сказал он, проглатывая слова. Темно-синие глаза, что раньше выглядели голубыми, целенаправленно сверлили вытянувшееся лицо Парохода Вилли. Креста на нем не было, светлые волосы взлохматились. — Я называл тебя папской подстилкой! — Владелец дома вскочил из своего уютного кресла, ошеломленный и застигнутый врасплох, ибо при нем не было даже Библии. Она лежала в спальне, двумя комнатами дальше. К тому же он не понимал: почему? зачем? для чего? Торжество, вместе с другими чувствами, захватывало сознание преподобного – вот оно, истинное лицо католика! Будет о чем пастве рассказать, даже целую проповедь можно им преподнести. «Алкоголь приводит к греху», или что-то подобное. Привести в пример тот паб, куда постоянно ходит Брайам, а следовательно… — В чем твоя истина, а, преподобный Вилли? — с интересом вопросил ирландец. Он с трудом поплелся в глубину гостиной, и, не обнаружив ничего, на что можно было без сомнения сесть, поместил свой зад в то же самое кресло. Вышеупомянутый баптист потрясенно развернулся к собеседнику; он потерял дар речи. Католик, будучи совершенно один, посещает приход своих противников, еще и в таком мерзком для Бога состоянии. — Зачем ты сюда пришел?.. — Я решил начистить твою пижонскую морду, — тепло произнес Джонни. Лицо Уильяма Роуза снова пошло красными пятнами. Однако, он завизжал, будь здоров. — Ах ты приспешник Сатаны! Делаешь такие мерзкие вещи… — он не в силах был продолжать и так и остался хватать воздух полуоткрытым ртом. — Защищаться будешь, еретик поганый? — еще теплее, почти ласково поинтересовался Брайам. – Или мне так тебя побить? — Грех! Иди прочь отсюда, нечести... Не дав договорить этому любителю растянуть события, ирландец с быстротой ласки, несвойственной для человека в таком состоянии, подскочил и двинул как следует кулаком ему прямиком в скулу. Болезненный вскрик последнего потонул в раскате грома, ибо перед этим молния своим сиянием нарисовала на полу и шторе гостиной сияющий зигзаг. Костяшки приятно заныли – отец Брайам давно не дрался, и ощутил от этого восторг в полной мере. К его огорчению, Пароход Вилли совсем не умел защищаться, так что происходящее походило на избиение, поэтому нападающий приостановился в тот момент, когда нанес очередной удар, и Роуз бессильно сполз по стене на пол. — Эй, Вилли, — произнес он. — Я лишь хочу, чтоб ты извинился за папскую подстилку. И не мешал мне с казино. — Еще чего… - прохрипел Вилли. Он вдруг быстро выпрямился, затем вцепился в воротник рубашки противника. — Более того, даже признаюсь, что и Вавилонской шлюхой тебя называл, да-а. — Ух ты! — восхитился отец Брайам. — Да ты и захват делать умеешь. Я думал, ты только рот в своей церквушке открываешь, ну и еще где-нибудь, стоя на коленях. Преподобный аж задохнулся от такого. Это помогло проклятому католику высвободиться, и тот победно вскрикнул, улаживая Роуза на пол сокрушающим толчком. Сидя сверху на оппоненте, придавив его к ковру ста девяностами фунтов живого веса, Джонни откровенно наслаждался сим прекрасным моментом. Хилые баптисты, вообще ничего не могут, кроме чесания языками. Еретик он и есть еретик, как его ни поверни. Он для верности перекрестился перед тем, как в очередной раз стукнуть Вилли головой об пол. Несчастный от этого едва не потерял сознание, ощущая, как расплываются перед глазами сверкающие звезды. Хотелось только громко, не останавливаясь, звать Нэн – женщина в данный момент, скорее всего, находилась у себя дома и готовилась ко сну, как ни в чем ни бывало, и у преподобного было очень много времени, чтоб поразмыслить: способен ли Брайам в таком состоянии на убийство, или же довольствуется бессознательностью своей жертвы? А так же: неужели никто так и не вмешается в сей возмутительный процесс? — Католики, — только и проронил он. — Убийцы! — Это мы – убийцы?! Роуз кое-как перевернулся на спину, потому что Джонни вдруг решил слезть с него. Нос у него слегка покосился и казался совсем алым в тусклом освещении гостиной, но все же кровь остановилась почти сразу. Он, помимо своей воли, издал короткий стон. — Убийцы и служители дьявола, — сказал Уильям Роуз. —Ну, конечно, как еще вас назвать, потому что ты пришел в мой дом, чтоб убить меня. Разве не так? Не в силах подняться на ноги от обилия принятого внутрь алкоголя, Брайам, помедлив, отрицательно покачал головой. — Неправда. Я пришел сюда, чтоб разобраться с тобой, потому что меня доконали твои нападки. Твои и твоих долбаных гестаповцев. Вилли с силой втянул воздух через поврежденный нос, вышло у него это с трудом; кровь снова заструилась по губам и подбородку. — Ты поступал со мной не легче. Этим утром, к примеру. — Согласен, — Брайам и не пытался больше подняться, только отполз в угол, подальше от Парохода Вилли, и вытянул перед собой ноги. Баптист все еще жутко бесил его, но ему ужасно нравилось это красное пятно у него на лице и кровь, текущая почти непрерывно. Так что он продолжал на это смотреть, хоть и неохотно. Какая-то его часть уже стремилась вернуться обратно, к своим, и рассказать, какой же трус этот Роуз, и как приятно было пройтись по его крысиной роже. Джендрон, этот будет доволен. — Слушай, Джонни, — Роуз рассмеялся, произведя при этом некоторое хлюпанье своим пострадавшим носом. Это действо ирландец расценил как желание безумного предводителя баптистов получить еще. — Если хочешь меня убить, давай. Давай сделаем это сегодня. Ты – или я. Господь решит, кому выжить, а кому умереть. Пора положить конец пустым бредням. Брайам оцепенел. Он хотел было сообщить Пароходу Вилли, что никогда в жизни не желал его убить, и даже сейчас о таком не помышлял, но передумал. — ...мы запрем эту дверь, и входную, — продолжил тем временем тот, — и отбросим всякое оружие... ты понимаешь, о чем я, Джонни? Мы оба Христовы войны, так или иначе, и я никогда не хотел лишить тебя жизни. Выбить все дерьмо – это да, грешен. Каюсь. Но сегодня ты пришел ко мне сам, а значит, такова воля Бога. Признаюсь, в свою победу я верю меньше, чем в святость и чистоту девушки Марии. — Я всегда считал, что ты безумец, Пароход Вилли... — отец Брайам не имел представления, что делать ему дальше в подобной ситуации, но зато разглядел в тусклом свете горящие глаза противника и мертвенную бледность, заливающую лицо, столь ненавидимое ирландцем. В конце концов, я сильнее, подумал он. Я просто вырублю его, а наутро дурные, греховные мысли улетучатся из сознания этого недоноска. — …но твоя идея мне нравится. Если сможешь встать, считай, я принял условия. Вряд ли продержишься рекордные пять минут, подумал он, но почему-то не произнес это вслух. Сама мысль о драке с преподобным казалась ему смешной, а тут этот заморыш предлагает ему смертельную схватку! Или может, под полами кремового пиджака спрятан финский нож, или что там еще. Или он заключил сделку с Сатаной. — Моя идея, — задумчиво повторил Вилли. — Идея убить тебя. Остаток фразы потонул в грохоте с серых небес, тонущих в обилии громоздких туч. Начался настоящий ливень. От калитки прихода отделился высокий, тонкий силуэт и подобрался ближе к дому. Лилэнд Гонт не мог пропустить такого шоу, а точнее, именно он являлся продюсером и режиссером оного. Ехидно хихикая, мужчина потер руки друг о друга, снова произведя этим змеиное шипение – эх, что за драма разыграется наутро, когда настоятели Собора Царицы Святой Водицы и Объединенной баптистской церкви оба окажутся мертвы! Что же будет с теми, кто их так искренне любит… Сэлли, Лестером Праттом, Нэнси. — Пути Господни неисповедимы, — сказал отец Брайам тем временем, резво поднимаясь на ноги. — Быть может, я пощадил бы тебя и даже оставил в живых. — О, какая щедрость. То же самое могу сказать и тебе, Джонни. Отцу Брайаму казалось, что прошло уже очень много времени с того момента, как он вместо того, чтобы пойти после паба домой, заказал еще пару пинт, а после этого отправился навестить Парохода Вилли, подрисовать ему мордашку, так сказать. Его встретила теплая гостиная, приятная атмосфера и абсолютно не готовый к схватке противник. Потрясающе, просто потрясающе. — Джон, Джон, что ты делаешь… Женский голос?.. Откуда здесь женщина, Господи? Она пряталась… Брайам огляделся, но никакой женщины в помещении не заметил. Не было ее! — Джон, мой мальчик, когда ты стал настоятелем в Соборе Святой Изабеллы, — в голосе невидимой женщины тем временем прозвучало разочарование. — Я не думала, что так пагубно это отразится на твоей несчастной душе. Что же я наделала?.. — Кто вы такая? — вопросил ирландец, оборачиваясь на диван. Голос теперь звучал оттуда, а преподобный Роуз молча сидел там, где и раньше был. И впрямь – за диваном, опустив прелестные руки на его спинку, стояла красивая, но бледная девушка с впалыми щеками и миндалевидными глазами. В ее взоре застыла печаль, темные волосы были разделены на две половины по обе стороны от лица. Кристально чистая слеза медленно ползла по правой щеке, во всем ее образе было что-то очень узнаваемое. — А ты думаешь, кто я? — спросила она. — Не мне ли ты молишься, Джон, когда сердечко пошаливает? Не меня ли поминаешь? Отец Брайам широко раскрыл рот – теперь пришла его очередь удивляться. Он всплеснул руками… схватился за сердце… потом сжал руки в молитвенном жесте у груди. Ну никак не укладывалось в голове то, что он сейчас видел. Сама Дева Мария явилась пред его недостойными очами, когда он в таком состоянии… — Дева Мария!! — его слегка задыхающийся голос прорезал тишину гостиной, словно очередной раскат грома. — Прости меня, я вовсе не хотел убивать Паро… преподобного Роуза! — Не стоит так кричать, голос сорвешь, а он тебе еще для проповеди нужен, — промолвила в ответ красавица, и потом она улыбнулась сквозь слезы. Улыбка ее осветила душу отца Брайама, и тот встал перед женщиной на колени, и слезы умиления, радости, восторга потекли по его лицу. Туман, называемый алкогольным, развеялся вмиг. — Неужто, я умираю? — размышлял он вслух. Сердце его колотилось как бешеное. — Я ведь не так уж и много выпил, совсем чуть-чуть, ведь завтра еще служение, а Джендрон мне говорил, что четыре пинты за вечер до добра не доведут. Думаете, Пароход Вилли в данный момент тоже созерцал дивной красоты женщину? Ошибаетесь, если так предположили. Этому баптисту явился сам Иисус – в красных одеяниях, величественный и такой понимающий. «Нет, ты не спишь, Вилли, - сказал он снисходительно, кладя свою священную руку на плечо его, - это не сон, друг мой. Если ты замыслил убийство, то скажу тебе, что Царства небесного убийцы не наследуют.» Вилли только вытаращил глаза и кивал на каждое Его слово, отчего-то сожалея, что рядом нет Нэн Робертс, но завтра весь приход узнает, что их пастор видел Иисуса. Мистер Гонт же улыбался, и он стоял в двери гостиной, наблюдая за этими двумя. Первым очнулся ирландец. Очнулся он с ножом в руке. Напротив него сидел, привалившись к стене, Уильям Роуз – с закрытыми глазами, как тряпичная кукла. Нож отца Брайама по самую рукоятку утопал в груди коллеги, свободная рука лежала на его плече. Из окна брезжил рассвет, стекло влажно сверкало первыми лучами солнца. Джонни вспомнил слезы на ресницах Святой Девы, ее тихий голос, сожалеющий, полный разочарования. И она стояла перед ним как простая женщина. Жаль дотронуться до ее руки он не додумался, а теперь его рука сжимала рукоятку оружия, смертельно ранившего Парохода Вилли. Этого проклятого баптиста. Как же это вышло, Господи?! Он никогда никого убивать не собирался, чтил все заповеди... — Я видел Деву Марию. И ты знаешь, пора нам уже прекратить это. Давай сосуществовать мирно, Вилли. Вилли молчал. Не в силах смотреть на это мраморное, умиротворенное лицо, Брайам заплакал, утирая слезы окровавленной ладонью. К черту казино, к черту проповеди, пустые споры и драки, так сумбурно пронеслись в его голове мысли, а после этого, как кончилась мысленная вереница, отец Джон Брайам подумал, что есть еще возможность помириться с Вилли. Потом он покончил с собой.