Ее улыбка

Ненавижу этот мир. В нем нет ничего, за что я мог бы держаться. Богатства? Удел жадных. Слава? Она лишь заставляет человека гнить изнутри. Привилегии? Что за глупая причина? В конце концов, мы все равны перед Богом. Дружба? Покажите мне того, кто придумал это пустое понятие, я посмеюсь ему в лицо. Не существует настоящей дружбы. Я сам видел, как то, что считается нерушимым, рассыпалось прахом пред моими ногами. Любовь? Для меня любовь умерла так давно, что я уже и не вспомню всей ее красоты… Мой отец – человек старой закалки. Он пунктуален, как особа королевских кровей, он высокомерен как стервятник, кружащий над испускающим последний дух трупом. Он никогда не любил меня, не видел во мне сына, того, с кем мог бы проводить вечера, к кому мог бы приходить в выходные. Нет, он никогда не приходил на мои праздники. Его не было на моих церемониях, матчах, выпускном. Он словно призрак, который появляется передо мной только тогда, когда требуется напомнить, из какой я семьи. Когда он смотрит на меня, мне становится жутко. По-настоящему жутко, будто я нахожусь в клетке с голодным львом, который гордо следит за мной, возвышается, готовится к резкому и болезненному удару. Я никого не боюсь. Но из всех правил есть свои исключения. Этот человек бесповоротен как танк. Он алчен, он жесток, он бездушен. Он мой отец. Иногда мне кажется, что я родился в семье военного. Для полной картины не хватает только горничной со спичкой в руках для замера скорости моего одевания. И никакой свободы. Ни глотка, ни капли. В то время как дети моего возраста играли на улице, я изучал культуру, живопись, философию, музыку, стрельбу из лука, верховую езду и еще кучу всего, без чего, конечно же, не сможет прожить обычный ребенок. Хотя кому я вру? Я никогда не был обычным. Мама… Я не смогу подобрать слов, чтобы описать ее. Я помню ее нежные руки, которые холодными вечерами перебирали мои волосы, когда я практически без сил возвращался домой с каких-нибудь очередных уроков. Ее мягкий голос уже стерся из моей памяти, а те немногие песни, что она успела спеть для меня, потеряли суть вместе со словами, звучащими дальними отголосками в моей голове, словно запись на старой пластинке. А флакончик ее духов до сих пор хранится в самом дальнем углу шкафа, куда не догадаются заглянуть нерадивые горничные. Я украл его нагло, бесстыдно. Украл из родительской спальни, когда сил вдыхать полной грудью уже не было. Если отец узнает, он непременно разобьет его, говоря, что жить прошлым непригоже для члена семьи Акаши. А горевать по женщине, которой давно нет – глупо. А я бы резал белоснежные пальцы, пытаясь собрать осколки в одно целое. Мама преподнесла мне не только жизнь. Она подарила мне веру в свои собственные силы. В то время как отец занимался моей муштрой, она отдавала мне тепло и нежность. Она учила смотреть на других как на людей, а не как на мусор, мешающий пробиваться к победе. Она никогда не была высокомерна. Она никогда не плакала. А ее улыбка была подобна блеску бриллиантов на солнце. Однажды мама внесла в мою жизнь еще одно солнце. Большое и оранжевое. Для моих аристократических рук оно было тяжелым. Но то, как призывно она подтолкнула меня к нему, не имело цены. Она подарила мне баскетбол, тренировки до дрожи в коленях, содранные мозоли на ладонях. Она подарила мне счастье. А ее улыбка, появившаяся, когда я забросил свой первый мяч, была прекрасней разноцветной радуги. Но какая же жизнь без трагедий? Ведь мы живем в одной большой драме, затягивающей нас с головы до пят в свое черное логово. Мамы не стало… Я узнал об этом, когда был на тренировке. Обходил соперников, тренировал еще слабые руки, чтобы с легкостью подкидывать тяжелый мяч в воздух. В этот раз ему не суждено было попасть в кольцо. Звон в ушах, время словно остановилось. Я услышал какой-то вой, но не мог понять, сам ли я его издаю или что-то в моей голове. Я словно умер вместе с ней. Жизнь продолжается, хоть и не для всех. Фотография в черной рамке недолго простояла в нашем огромном доме. Отец не нашел для нее места. Возможно, он и был опечален, хотя зачем врать? Ему всегда было плевать на нас. Мы были лишь средством достижения высших целей. Из ее вещей у нас ничего не осталось, словно и не существовало никогда этой женщины. Той единственной женщины, перед которой я готов преклонить колени. Я продолжал тренироваться, изнурять себя до полуобморочных состояний. Без материнской любви мне осталось жить только по отцовскому девизу: «Ты должен быть лучшим, ведь ты – Акаши». Я рос, я учился, меня называли гением. А я беспрекословно выполнял все приказы отца. Изучить несколько языков? Обязательно! Быть лучшим в учебе? Для меня это как дышать. Быть гением в баскетболе? Я сровняю с землей любого, кто встанет на моем пути. Я не прошу многого в ответ. Только дайте мне забыться… Я продолжал играть на фортепиано. За моей спиной стояла строгая учительница, которая разве что не била меня по рукам указкой за то, что я промахивался мимо нужных клавиш. А я думал лишь о ней. Лишь о том, как она улыбалась мне, когда я играл специально для нее длинными зимними вечерами в нашей огромной гостиной. Лишь о том, как она тихо напевала что-то себе под нос, вторя моей мелодии. Я не помню ее лица. Словно для него не хватило памяти под жестким натиском науки. Озноб охватывает меня, когда я понимаю, что не помню практически ничего о ней. Только нежную улыбку. Только шелковые алые кудри. Только то, как она повторяла мне перед сном: «Мой драгоценный сын… Мой драгоценный мальчик… Мама любит тебя». Мама, мама, мама, я буду звать тебя каждую ночь, зная, что ты никогда не придешь, чтобы успокоить меня… Ненавижу, ненавижу Бога за то, что Он забрал тебя у меня. Ненавижу отца, который столкнул тебя в могилу. Ненавижу себя за то, что забыл… Без тебя я болен. Мы больны. Я и он, тот, кто воет внутри моей головы. Тот, кто тоже безумно любил тебя. Тот, кто всегда будет на шаг впереди меня. И самый большой кошмар для меня – это проснуться однажды и понять, что я не помню твою улыбку…