Внезапно

      Париж ещё спал. Раннее утро изобличало все недостатки этого города, столь живого и прекрасного днём, завораживающего поздним вечером и неугомонного ночью. Сейчас же предрассветные сумерки окрасили столицу Франции в невзрачные и неприглядные серые тона, полупрозрачная утренняя дымка придавала окружающим пейзажам атмосферу мертвенности. В это самое время девушки из квартала Красных фонарей измученно стирают косметику со своих лиц, гуляки устало заваливаются спать после безумного времяпрепровождения в клубах, медсёстры с облегчением уходят со смены, счастливые влюблённые возвращаются со свиданий домой, а газетчики раскладывают в своих ларьках свежую прессу.       Адель, мурлыча себе под нос какую-то мелодию, медленно шла от соседнего квартала, где попросила таксиста её высадить. Девушка намеренно не поехала до самого дома – ей срочно нужно было проветриться и привести мысли в порядок.       На ужине заметив, как Мике уверенным шагом направился на террасу к Флорану, девушка догадалась, что Локонте можно не ждать. В её умной голове быстро сформировались два варианта развития событий: либо Микеле уедет с вечера вместе с Фло, либо (и скорее всего) он уедет оттуда один. И как бы ей ни хотелось позлорадствовать, как бы ей ни хотелось, чтобы итальянец был наказан за свои поступки, блондинка всё же надеялась, что с Микеле всё будет в порядке. Адель, конечно, понимала, что Мот вряд ли бросит всё сию же секунду и умчится вместе с Мике, и ей было от этого грустно, потому что блондин будет снова страдать, потому что он наверняка натворит глупостей, а потом будет жалеть. Адель испытывала к итальянцу самые тёплые чувства и ни в коем случае не держала на него зла, а наоборот, желала ему добра. Она не смела осуждать Локонте, и ни одного упрёка не было сказано в его сторону за то, что он её обманывал. Признаться честно, она сама сейчас была ничем не лучше, но об этом чуть позже.       Действительно, девушка в тот вечер больше не видела Микеле. Она также не знала, куда он направился и, главное, с кем: Флорана тоже не наблюдалось в зале, но интуиция подсказывала блондинке, что эти двое покинули вечеринку не вместе. Итальянец даже не удосужился написать супруге смс – он просто исчез. Однако Адель не обижалась. Она ради приличия побыла на вечере ещё около получаса и, созвонившись со своей подругой, направилась к ней. Сейчас девушка брела по тротуару к их с Микеле дому, в одной руке держа свои золотистые босоножки и слегка размахивая ими, а в другой – клатч и подол длинного платья. Внешне она выглядела так, будто возвращалась с выпускного: от элегантной причёски ничего не осталось – светлые локоны рассыпались по плечам, на которых повис клетчатый плед с рукавами, а на ногах красовались кеды, одолженные у лучшей подруги. Именно у неё блондинка провела ночь за просмотром какой-то комедии, страданием ерундой, поеданием всяких вкусностей, распитием «Бенедектина» и обсуждением их проблем насущных. Признаться честно, девушка давно не отдыхала, полностью отдаваясь работе, поэтому сейчас она пребывала в относительно приподнятом настроении – прошедшая ночь помогла ей немного расслабиться.       Всё еще не ускоряя шаг, она шла, слегка подрагивая от прохладного ветра и щурясь от усталости. Блондинка с восторгом рассматривала архитектуру ещё не проснувшегося города и лениво (даже с толикой безразличия) размышляла о том, застанет ли она дома своего мужа.       Адель вошла в квартиру, стараясь не шуметь. Оставив туфли и сумочку в прихожей и небрежно скинув кеды, блондинка на цыпочках, слегка закусив губу, направилась в сторону разгромленной студии Микеле, которую они закрыли перед тем, как уехать на приём, чтобы пепел и мусорная пыль не попали в остальные комнаты. Открыв дверь и облокотившись на косяк, мадам Локонте всё ещё нетрезвым взглядом обвела помещение и немного ужаснулась – студия выглядела обезличенно и заброшенно, вокруг царил хаос. В полумраке силуэтами выделялись разбросанные вещи и мусор под ногами. В воздухе витал едкий запах гари, где-то осела копоть и пепел. Разбитое окно было закрыто ставнями, сквозь рейки которых тонкими лучами в комнату струился свет. Под ним сиротливо валялся сорванный карниз, поблёскивали осколки стекла. Всю эту свалку озарял свет из второго, уцелевшего, окна, которое, словно издеваясь над останками студии, выглядело непривычно идеально: тонкое абсолютно чистое стекло отражало задорные лучи восходящего солнца, на белоснежной раме не было ни пылинки, а на крошечном балкончике цвели фиалки.       Посреди всего этого живописного разрушения, полулёжа-полусидя устроившись на диване, мирно посапывал итальянец. «Шея ведь заболит», - случайная мысль промелькнула в пустой голове девушки. Музыкант спал в той же одежде, в которой и был на вечере (только пиджак был кинут на стул у письменного стола), обняв себя руками. «Замёрз, наверное», - подумала Адель и поёжилась – в комнате действительно было довольно прохладно из-за разбитого окна. На полу вокруг дивана были разбросаны смятые альбомные листы, кисточки, перья и пара баночек с чёрной тушью для рисования. Венчали придиванный натюрморт куча окурков и бутылка водки, опустошённая на две трети. Адель удивлённо приподняла брови – итальянец раньше никогда не курил при ней, да и алкоголем особо не злоупотреблял. Нет, они, конечно, пару раз напивались вместе, а потом творили всякие глупости, но чтобы водка… Блондинка устало прикрыла глаза и грустно усмехнулась. Было очевидно, что разговор у мужчин вновь состоялся не из приятных.       Девушка легонько оттолкнулась от дверного косяка и бесшумно подошла к дивану. Стараясь сохранить равновесие, она осторожно наклонилась за бутылкой и открутила крышку. Адель резко выдохнула через рот и, зажмурившись, сделала пару глотков едкой прозрачной жидкости. На душе всё-таки было как-то паршиво, а уже наступивший выходной позволял блондинке и дальше поднимать себе настроение таким, по сути, неприглядным и бесполезным способом. Горло Адель сильно обожгло, и она закашлялась, прикрывая рот тыльной стороной ладони и изо всех сил стараясь не шуметь.       Девушка презрительно скривилась и поставила бутылку на место – всё же блондинка была против этого горячительного и считала, что водку глушат только заядлые алкоголики, но она вынуждена была признать, что сейчас этот напиток был как нельзя кстати. Адель присела на корточки и помутневшим взглядом осмотрела валяющиеся у дивана листы, а затем, чуть подрагивающими пальцами взяла несколько в руки и, расправив жёсткую бумагу, стала с интересом рассматривать рисунки. В изображениях присутствовала резкость, жёсткость, боль. Все негативные эмоции, скопившееся за прошедшие сутки, были выплеснуты на бумагу с диким отчаянием и даже с некой жестокостью. Сюжетно рисунки были мрачными, и ни один из них, естественно, не был закончен. Это были вспышки мыслей и чувств итальянца на момент создания этих «шедевров», которые стали бы ценным материалом для исследования какого-нибудь психиатра. Адель даже толком не могла разобрать, что именно пытался нарисовать Микеле, хотя предположить всё же осмелилась. Вот, на одном из листов было изображено нечто, похожее на согнувшуюся в три погибели девушку с невероятно длинными и спутанными волосами. В руках она сжимала рукоятку ножа, лезвие которого было идеально прицелено в её сердце. Мадам Локонте передёрнуло, и она испуганно отбросила изображение в сторону. Девушка ошарашенно проследила за медленно опустившимся на пол листом бумаги и перевела свой взгляд на второй рисунок, на котором она безошибочно смогла угадать силуэт Джека Потрошителя. Не отрываясь от изображения серийного убийцы, Адель на ощупь дотянулась до третьего листа. Виселица. Блондинка поражённо распахнула глаза и резко подскочила на ноги, слегка пошатнувшись. Остальные изображения наверняка не были более радостными. Всё это было непонятно и жутко. Девушка боялась представить, что чувствовал Микеле, когда рисовал весь этот кошмар, какие негативные эмоции его одолевали, о чём он думал… Но несмотря на то, что содержание недописанных картин было пугающим, каждая из них по-своему притягивала.       Адель всегда немного обескураживало, почему её муж («Бывший муж», - мысленно одёрнула себя она) отказывался организовать выставку своих работ, хотя ответ на этот вопрос имелся: «Я хочу, чтобы меня знали как музыканта. А изобразительное искусство… Эта сторона жизни только моя».       Из размышлений девушку вывел судорожный вздох Локонте. Блондинка вздрогнула, испугавшись, что разбудила Микеле, но итальянец продолжал крепко спать. Адель присела на край дивана и окинула взглядом спящего мужчину: даже во сне тревога и печаль не оставили его, придав лицу напряжённое выражение, порез от струны на щеке сильно выделялся на непривычно бледной коже Микеланджело, рукава рубашки, закатанные по локоть, открывали перепачканные тушью руки.       Девушка невольно залюбовалась спящим мужчиной: привлекательные черты лица, тёмные длинные ресницы, подчёркивающие выразительность его карих глаз, соблазнительные губы… «Мне этого будет не хватать», - с грустью подумала Адель. Именно в этот момент посреди разрухи в студии до неё полностью дошло осознание того, что их отношения, приближённые к идеалу (несмотря на мелкие ссоры, например, из-за грязной посуды, которые заканчивались битьём этой самой посуды и страстным примирением), закончились. Два прошедших года можно просто перечеркнуть. Никто в этом не виноват, просто так сложилось. «Вот и всё, «нас» больше нет», - сердце больно кольнуло, а глаза неприятно защипало. Как бы блондинка ни старалась, мысли о предстоящем разводе её угнетали. Возникло навязчивое желание покурить. Адель обвела взглядом свалку около дивана и заметила полуоткрытую пачку, в которой осталось всего две сигареты. Блондинка попыталась прикурить одну, но, затянувшись, с непривычки закашлялась. На глазах девушки непроизвольно выступили слёзы, а сама она не переставала стучать кулаком по своей груди – всё же не курила она очень и очень давно.       Адель и не заметила, как веки итальянца дрогнули, и он проснулся, по-видимому, услышав кашель супруги и почувствовав сигаретный дым. Сначала Микеле вздрогнул, увидев постороннего, но спустя долю секунды его затуманенный алкоголем и никотином мозг сообразил, что это его жена, пускай уже только и официально.       Всё тело Микеланджело болело – он как вырубился, так, по-видимому, и не пошевелился. В голове гудело, перед глазами всё плясало, и он очень замёрз. А на душе… Музыкант чувствовал себя настолько омерзительно (и это сейчас не водка в нём говорила), что хотелось застрелиться. - Когда ты пришла? – хрипло спросил мужчина, чуть приподнявшись на локтях. - Не знаю, минут десять-пятнадцать назад, - безразлично ответила Адель, уже спокойно вдыхая едкий дым. Локонте, повернувшись на бок, дотянулся до пачки и взял последнюю сигарету. Лёгши обратно на диван, только уже более удобно, он тоже закурил. - Мике, - осторожно позвала девушка. - Да? – бесцветно ответил тот, тупо пялясь в потолок. - Что ты теперь будешь делать? Воцарилось тягостное молчание. Через пару мгновений блондинка повторила попытку выяснить, что произошло на вечере. - Ты ему сказал? - Что именно? – обречённый выдох. - Вы поговорили? Ты ему признался в… - голос Адель дрогнул. – В своих чувствах. Микеле невесело усмехнулся. - Да уж, поговорили… Ненавижу… От интонации, с которой Локонте прошептал последнее слово, у девушки пробежал холодок по коже. Непонятно, кому оно было адресовано: Флорану, его невесте, Адель или самому себе.       Итальянец действительно ненавидел себя сейчас за то, что не сдержался, за то, что в очередной раз сделал больно любимому человеку. Он презирал себя за то, что позволил злости, какой-то глупой обиде и отчаянию овладеть им. Он жалел… Да, именно жалел о том, что бросил признание в своей любви Фло в лицо будто упрёк за попытку француза начать жизнь, в которой не было место ему, Микеле. - Ну что я за мудак такой, - устало проговорил Локонте, проведя правой рукой по лицу. – Сам виноват, что так всё получилось, а наказываю его. - Мике, я не понимаю, - растерянно пробормотала девушка. - Да, Адель, я признался, - раздражённо ответил итальянец, всё так же сверля потолок пустым взглядом. – Я сказал Фло, что люблю его. Однако это ничего не меняет. У него есть невеста, и я не собираюсь препятствовать его браку с Вианн. - Почему? – блондинка в удивлении уставилась на Микеле. – Ты любишь его, он любит тебя! Вы уже попытались жить друг без друга, и к чему это привело? И сейчас вы наступаете на те же самые грабли! Почему ты не можешь просто позвонить ему? Я уверена, он сделает выбор в твою пользу! И сам ты это прекрасно знаешь, так что тебе мешает? - Адель, прошу, перестань, пожалуйста, - измученно простонал Локонте и осторожно, чтобы не задеть девушку, сел, свесив ноги с дивана.       На какое-то время, пока музыкант докуривал сигарету, повисла угнетающая тишина. Девушка не сдержалась и дала волю подступившим слёзам обиды. Она со злостью затушила сигарету о бутылку с водкой и откинула окурок в сторону – всё равно этой студии грозит генеральная уборка и тотальный ремонт. Блондинка скрестила руки на груди и откинулась на спинку дивана, покосившись на сгорбленную фигуру итальянца. Она уже ничего не понимала. Зачем надо было начинать всё это, если не собираешься завоёвывать человека, ради которого рушишь свою устоявшуюся жизнь? Зачем Микеле признался в измене? Да и тем более в любви к Моту? Ну, подумаешь, потрахались! Если бы она, Адель, ничего не узнала, то и жили бы они и дальше с Мике «долго и счастливо»! В глубине души блондинка даже признала, что и измену бы простила, если бы речь не шла о чувствах. А теперь? От их брака остались лишь руины, ни о каком совместном будущем, само собой, и речи быть не может, на горизонте маячит развод… И ради чего? Ради чего пускать почти два года столь прекрасных отношений коту под хвост? Ради: «Я его люблю, но пусть он женится на другой»?! Бред!       Истерику закатывать Адель не стала – сил просто не было. Да и смысла тоже – от этого ничего не изменится. - Собственно, причина всё та же, - наконец-таки Локонте нарушил своё безмолвие, судорожно вздохнув. Итальянец потушил окурок о стоявшую рядом жестянку из-под краски, которая обычно служила подставкой для кистей, а сегодня стала отличной пепельницей. - Начнём с того, что я не сказал ему о том, что мы с тобой расстались, - задумчиво произнёс мужчина, неосознанно покрутив обручальное кольцо на левой руке. – И не потому, что «случая не было», - жестом он изобразил кавычки и иронично усмехнулся. – Я уверен… Нет, я знаю, что скажи я Флорану об этом, мы бы сбежали с приёма куда подальше, наплевав на всё и вся. Но я не смог… Музыкант вновь замолчал, а Адель пребывала в ещё большем недоумении. Она пока что не могла уловить мотивов поведения Микеле. - Я слишком сильно его люблю, понимаешь? – аккуратно взяв девушку за руку, Локонте с надеждой посмотрел в её глаза. Он действительно хотел, чтобы она поняла его, чтобы не думала, что все его действия сейчас – это всего лишь блажь склонного к драме человека, строящего из себя «оскорблённую невинность». Чтобы у девушки и мысли не возникло, что его признания в любви к Фло – это пустой звук. Собственно, именно эти чувства и толкали на необдуманные действия, но и они же сейчас заставляли Микеланджело опомниться и подумать о самом дорогом ему человеке, защитить его. - Да, я наломал много дров из-за своего эгоизма и дурости, но я так больше не хочу, - продолжил итальянец, в раздумьях перебирая пальцы своей бывшей возлюбленной. – Я не могу переступить черту, по ту сторону которой эгоизм влюблённого человека превращается в подлость, легкомыслие и безумие. Если я сейчас позвоню и скажу: «Фло, бросай всё, я тебя жду», - это будет низко по отношению к нему. Просто представь, в какое незавидное положение я его поставлю: с одной стороны, у Флорана невеста, которая его любит, с другой – я, и любит он меня. Но я как бы счастлив в браке со своей очаровательной женой. Он будет считать себя виноватым перед своей невестой за свой уход и перед тобой за то, что увёл меня из семьи. Согласись, такой сценарий не подходит, - Микеле встал с дивана и подошёл к письменному столу, где валялась ещё пачка сигарет. Мужчина слишком сильно нервничал: сейчас он своими же руками сжигал последние мосты между ним и Мотом. Он уже всё решил. Осознать было легко, принять – трудно.       В этот момент хочется накричать на Мике, сказать ему, что он идиот, каких свет не видывал, что за своё счастье надо бороться. Да и вообще его поступки кажутся бессмысленными и непонятными. Но как бы на его месте чувствовали себя вы? Наверное, каждый знает известный психологический опрос про двух утопающих, когда вам нужно выбрать, кого спасти: человека, который любит вас, или того, кого любите вы. Согласитесь, вопрос не из лёгких.       Вот и Локонте ни за что на свете не хотел ставить Флорана перед таким трудным выбором. Ему казалось, что он поступает нечестно. Ведь он, Микеле, был бы одним из тех тонущих, у которого явно есть преимущество. Слава Богу, это всего лишь социологический опрос, и в данный момент никто не умирал. Однако от этого реальность не становилась лучше, ведь всё равно кому-то достанется участь страдающего: либо итальянцу, которого любил сам Мот, либо его невесте, которая любила Фло. Французу пришлось бы ответить на вопрос: «Кому я готов сделать больнее?».       Многих этот опрос ввёл бы в ступор, заставляя ответить: «Не знаю». Другие, хоть и в шутку, скажут вам, что утопились бы сами – настолько тяжело выбрать. На деле лишь немногие примут такое решение из-за страха смерти и эгоизма. Однако Микеле знал, что Флоран был одним из этих немногих и утопился бы сам, не задумываясь – таким жертвенным и абсолютно неэгоистичным человеком он был. Конечно, «утопился» не в прямом смысле этого слова, но в сложившейся ситуации пострадал бы больше, чем Вианн или Микеле.       Микеланджело не мог просто взять и позвонить Фло, и именно это он сейчас пытался объяснить своей супруге. На самом деле у Локонте не было потребности выкурить ещё одну сигарету. Ему сейчас нужна была монотонность действий, которая хоть как-то могла унять дрожь в руках, сумбур в мыслях и смуту в душе. Небрежно смахнув нотные листы на пол, итальянец присел на край стола и закурил. - Даже если я скажу ему, что мы с тобой расстались, - затянувшись, продолжил он, - что меня уже ничего не держит, то суть не изменится: я всё равно поставлю Фло перед выбором. Я не могу так с ним поступить. Я знаю, как тяжело ему будет принять это решение, знаю, какое чувство вины поглотит его и как тяжело ему будет с этим жить. А я просто не вынесу изо дня в день видеть, как ему плохо, и помнить, что это я заставил его так поступить. Какой бы сильной ни была наша любовь, чувство вины уничтожит всё хорошее между нами. И результат будет более плачевным по сравнению с тем, что я просто исчезну из его жизни сейчас. Пусть женится и будет счастлив со своей журналисткой. - Но, Микеле, - Адель предприняла ещё одну попытку докричаться до итальянца. – Он тоже поставил тебя в невыгодное положение, признавшись в своих чувствах. Он не думал о тебе в тот момент! - Нет, - Локонте слегка покачал головой. – Он сделал это неосознанно, на эмоциях, и наверняка готов был забрать свои слова назад, если бы такое было возможно. А я специально рассказал ему всё, когда он меньше всего этого ждал, - итальянец изо всех сил старался защитить Фло. И тут блондинка в полной мере осознала, какое сильное чувство испытывает Мике к брюнету. И хоть ей было стыдно в этом признаться, она позавидовала этим двоим. Как бы ей хотелось так полюбить! Как бы ей хотелось, чтобы кто-нибудь так полюбил её! Вот она, любовь, когда берёшь вину за двоих на себя. И почему-то Адель ни на секунду не сомневалась, что Фло сейчас тоже во всём винит только себя. Эти два человека, будучи по своей натуре лидерами, которых, казалось, ничто не может сломать, готовы жертвовать друг ради друга всем. Очевидно, их нерастраченные чувства сыграли огромную роль, ведь работая бок о бок столько лет, они не переставали любить, но и вместе не были. По логике их чувства должны были угаснуть со временем, но они лишь укреплялись с годами, не находя выхода. Словно в подтверждение мыслей Адель, итальянец вновь заговорил ещё более устало и обречённо: - Я не знаю, что мне делать. Я не знаю, как мне быть дальше. Блондинка тепло улыбнулась и подошла к супругу, обнимая того за талию и устраивая свою голову у него на плече: - Ты без ума от него, Мике. Это и грустно, и весело одновременно, - девушка слегка потёрлась носом о рубашку Локонте. – У любви нет одной определённой эмоции. Хочешь быть счастливым с человеком, которого любишь? Приготовься расплачиваться страданием. Уж я-то это знаю. Адель неосознанно напомнила Микеле о том, как он перед ней виноват. Итальянец крепко обнял девушку в ответ и тихо прошептал: - Без ума? Он невыносим, - мадам Локонте не могла видеть мечтательной улыбки супруга, которая едва заметно коснулась его губ. – Он упёртый как баран и до неприличия гордый, но ты права… - голос Микеле теперь звучал не обречённо, а, скорее, задумчиво, - я без ума от него. Этот чёртов жгучий брюнет вынес мой здравый рассудок, - Локонте хихикнул. – Не поверишь, двадцать три часа в сутки мне хочется его прибить, но я люблю его. Люблю настолько, что этого несчастного оставшегося часа мне хватает, чтобы вновь и вновь влюбляться в него каждый день. Даже когда его нет рядом. Даже когда он уходит, сказав, что ненавидит. - Ты говоришь, как тринадцатилетняя влюблённая девчонка, - тихо рассмеялась Адель. – Кто ты, и что ты сделал с моим мужественным Микеле? Микеланджело удивлённо моргнул, а затем, осознав, какую речь он только что толкнул, беззвучно захохотал, крепко прижимая к себе жену. - И вновь ты права, как всегда. Ты всегда права, Адель. Девушка перестала смеяться и серьёзно посмотрела в глаза блондину. - У тебя всё будет хорошо, Мике. Надо только принять правильное решение, и всё наладится. Вот увидишь, - она нежно коснулась рукой его щеки, а итальянец, прикрыв глаза и слабо улыбнувшись, с удовольствием прильнул к ладони Адель. – Я же всегда права…       Флоран сидел на низком мягком пуфике перед трюмо. Это высокое зеркало досталось ему ещё от прошлых хозяев квартиры, но, несмотря на то, что такая вещица чаще встретится дома у девушки, Моту оно приглянулось, и он решил его оставить себе. Он любил старые и необычные вещи, поэтому у него в квартире накопилось уже приличное количество подобного барахла, которое девяносто процентов людей с удовольствием отнесли бы на помойку. Однако для Мота каждая такая вещичка представляла особую ценность, даже тот недавно «погибший смертью храбрых» неуклюжий стеклянный столик, всё ещё не убранные осколки которого теперь поблёскивали на солнце.       Француз, не отрываясь, растерянно смотрел в глаза своему потрёпанному отражению. Полная переживаний бессонная ночь сказалась синяками под глазами и ярко выраженной усталостью на лице, а вокруг глаз маленькими лучиками расходились морщинки, которые сейчас были особенно заметны. Пара прядей выбилась из идеально зачёсанных назад волос, что придавало неряшливости мужчине. Пиджак и жилет брюнета небрежно валялись где-то на кровати, а сам он сидел в одних лишь брюках и полностью расстёгнутой белоснежной рубашке. Сколько он так просидел? Час? Два? Больше? На этот вопрос было трудно ответить. Мот не помнил, как на такси доехал до дома, как поднялся на свой этаж, будучи в полнейшей прострации. Последнее, что отчётливо сохранилось в его памяти – разлука со своей невестой. А дальше – пропасть...       Фло и Вианн покинули мероприятие незадолго до его окончания и, поцеловав друг друга на прощание, разъехались по своим домам на разных такси. Как бы странно это ни звучало, жили они порознь и лишь иногда, когда Дюбуа возвращалась из своих многочисленных командировок, они проводили время вместе. Обычно они встречались вечером после тяжёлого трудового дня, причём исключительно дома у девушки, потому что, по её словам, она терпеть не могла просыпаться не в своей кровати, а Фло было не принципиально. Несколько раз в неделю они встречались в квартире брюнетки, чтобы побыть вдвоём: поболтать, посмотреть фильм, попить чай. Самое интересное, что они действительно разговаривали, смотрели фильмы и пили чай (ну, или кофе, но ничего крепче). За все эти два года у них ни разу не было секса. Максимум, что позволяла девушка музыканту – это спать с ней в кровати. И то после того, как это бородатое чудо во сне свалилось с дивана в гостиной, запутавшись в одеяле и перепугав своим грохотом соседей снизу. Кстати, сердобольная пожилая дама, которая как раз и проживала этажом ниже, тут же поспешила в квартиру журналистки, будучи уверенной в том, что её как минимум насилуют, а как максимум убивают. Вот с тех самых пор Фло предоставили возможность спать на удобной широкой кровати. Стоит ли говорить о том, что это не помешало ему путаться в одеяле и падать?       Дюбуа также разрешала периодически обнимать и целовать себя. В самом начале их отношений Фло, конечно, пытался приставать, за что сразу же получал по рукам. Очень больно получал. Вианн объясняла своё поведение тем, что Флоран ей слишком дорог, и она не хочет портить и опошлять их тёплые отношения такой близостью. Обычно принцип «до свадьбы ни-ни» лишь отталкивает и пугает парней, но что-то держало Мота рядом с брюнеткой. Он и сам не мог объяснить, что именно, но его вполне устраивали и такие отношения. Возможно (и даже, скорее всего), он просто боялся остаться один, боялся сойти с ума. Ему нужен был тот, с кем непрошеные мысли перестанут терзать его голову, а Вианн идеально справлялась с ролью «отвлекающего манёвра». Несмотря на свой непростой характер, она была очень интересным человеком с необычным чувством юмора, которое скатывалось на откровенный сарказм, но она была столь обаятельна в своей стервозности, что Мот дорожил девушкой и даже в какой-то степени привязался к ней.       Сегодня Дюбуа в очередной раз психанула и умчалась домой, сказав напоследок, что её достали все эти лживые твари в лице прессы, что ей стало безумно скучно, да и вообще надо бы статьёй заняться. Мота она с собой не позвала, да он бы и сам не поехал – произошедшая на террасе ситуация окончательно выбила его из колеи, и ему надо было подумать. Очень хорошо подумать. И о многом.       Флоран продолжал всматриваться в зеркальную гладь. Он видел себя несчастным и разбитым, но прекрасно понимал, что это не Микеле сделал его таким, что это он сам во всём виноват. - Идиот, - устало выдохнул Фло, поставив локти на небольшую столешницу трюмо и вцепившись пальцами в свои волосы. – Какой же я идиот, - он потрепал себя по волосам и положил голову на сложенные руки. На брюнета накатило то самое опустошение, когда понимаешь, что собственноручно совершил ошибку, которую теперь не исправить. Брюнет уже миллион раз проклял себя за свою спонтанность. Решение, которое он принял, ведомый эмоциями, теперь казалось ему неправильным. После того, как Микеланджело бросил его утром, Мот пришёл к выводу, что надо что-то менять в своей жизни. Он просто устал. Устал страдать, устал надеяться, устал быть наивным кретином. И тогда, ещё несколько часов назад, ему казалось, что женитьба – единственный выход. Но Флоран не был бы Флораном, если бы не оставил последнее слово за собой. Где-то в глубине души он всё ещё верил, что Микеле испытывает к нему далеко не дружеские чувства, и целью номер один стало задеть его, сделать неприятно, смутить, отплатить той же монетой.       Мот приподнял голову и вновь стал всматриваться в своё отражение покрасневшими от усталости глазами. Только теперь его взгляд был устремлён чуть ниже собственного лица. Француз внимательно рассматривал оставленные итальянцем яркие, в некоторых местах с кровоподтёками, засосы. Он слегка спустил рубашку с плеч, являя своему взору ещё больше меток Микеле. На талии Фло отчётливо виднелись синяки от стальной хватки Локонте (брюнет был уверен на все сто, что такая же участь постигла и его бёдра). На правом плече, чуть ближе к ключице, виднелся довольно сильный укус, который приносил брюнету немало дискомфорта, особенно при соприкосновении с жестковатой тканью рубашки. Мот тяжело вздохнул, прикрыл глаза и провел дрожащими пальцами по пострадавшему плечу. От прикосновения укус зажгло, и Флоран лишь сильнее зажмурился и прикусил внутреннюю сторону щеки, нахмурившись и слегка повернув голову влево. Страстная натура итальянца во всей красе проявила себя в постели – после всего случившегося француз ещё пару часов не мог поднять себя с кровати. И дело было даже не в том, что он был морально подавлен. Всё оказалось гораздо проще. Микеле загнал его до такой степени, что у Фло просто тряслись колени при малейшей попытке встать. Вот и несчастную шею Мота Локонте не щадил. В то самое плечо он вцепился с такой силой, что даже прокусил нежную кожу француза. Только брюнету тогда было всё равно. Если бы Микеланджело захотел перерезать ему в тот момент горло, он бы не посмел его остановить. Воспоминания о прошлом утре отдавались так некстати возникающей тяжестью внизу живота. Фло резко выдохнул, распахнул глаза и пару раз провёл руками по лицу. Всё же сейчас ему надо было подумать совершенно о другом. Он бросил быстрый взгляд на часы. Обе стрелки замерли на цифре двенадцать, и лишь секундная судорожно дёргалась, пытаясь сдвинуться с места. Очевидно, часы встали. «Плохая примета», - Фло устало покачал головой и проморгался. Теперь трясущаяся тоненькая стрелка стояла у него перед глазами, истерично дёргаясь.       В голове роилось бесконечное количество мыслей, от которых Флоран медленно, но верно начинал сходить с ума. Последние слова, произнесённые Микеле на террасе, повергли француза в шок. И как бы ни сопротивлялось его сознание, как бы громко ни кричал его внутренний голос, он поверил итальянцу, и именно эта вера терзала его сейчас. Несколько лет назад Мот готов был поклясться, что отдал бы всё, лишь бы Микеле тоже любил его. Каждый божий день ему хотелось лезть на стену от безысходности. А что теперь? Оказывается, он просто самый настоящий дурак, который побоялся признаться в своих чувствах раньше, а теперь только усугубил ситуацию. Кому и что он пытался доказать?       На вечере итальянец заметил во взгляде Фло ненависть, и она не была поддельной. Француз действительно ненавидел Микеле за то, что тот оставил его одного, за то, что бросил. Но в его глазах была и другая, едва уловимая эмоция, которую Мике разглядеть не смог: «Останови меня, я совершаю ошибку». Мот помнил, как Локонте сделал шаг к нему, помнил его напуганный и неверящий взгляд и мог поклясться, что бросил бы всё, если бы Микеле дал повод передумать. Вот и сейчас самой важной мыслью в его голове было: «Скажи мне этого не делать, и я буду с тобой вопреки всему. Я буду слепо верить каждому твоему слову, только позвони, напиши, останови». И как по волшебству в этот самый момент раздалась громкая трель мобильного телефона. Француз подскочил на месте и вновь испуганно уставился на своё отражение. Сердце зашлось в бешеном ритме, а самого брюнета бросило в жар, отчего его скулы тут же покраснели. Неужели?.. Мот дрожащей рукой достал из кармана брюк мобильный и, побоявшись взглянуть на имя звонящего, принял вызов. - Слушаю…