***
— Вот он, — тихо проговорил Син, стоя перед торией* и рассматривая заброшенный храм. — Здесь как-то жутко, — держа руку у груди, прошептала Юми. — Может, пойдём отсюда? — неуверенно взглянула на брата. Мальчик усмехнулся и поставил руки в бока, гордо посмотрев на сестру. — Ты что, струсила? — Ничего я не струсила! — тут же возмутилась девочка, принимая гордую стойку и, отвернув голову, тихо добавила: — Вот ещё, я не трусиха. — Ладно, пошли уже, а то вечно тут стоять будем. — Да. Дети неспешно прошли через старую видавшую виды торию, к которой, казалось, прикоснешься, и она развалится. Красная краска почти полностью слезла, оставляя обнажённое дерево с тоннелями-ходами, над которыми постарались насекомые. Дорожка к храму вся заросла сорняками, а камень местами давал трещины. Каменные бассейны по бокам дорожки для омовения рук и рта превратились в нечто дырявое с выбоинами и растениями внутри, покрытый плотным одеялом из лишайников. Сам храм был не в лучшем виде: ветхий, обшарпанный, обросший мхом и лишайниками, с выбитыми досками и проломленной крышей. Столбы, поддерживающие крышу, начали оседать и накреняться, от чего та лежала криво. Как эта конструкция ещё держалась — одному Богу ведомо, которому тут поклонялись и когда-то приносили пожертвования. Атмосфера здесь была гнетущая, будто предзнаменовала, что идти внутрь не следует, а лучше вообще обойти это место стороной. Заросшие сорняками холмы вокруг говорили о том же, и темнеющее небо также было со всем согласно. Но дети продолжали идти дальше, невзирая на всё. Поднявшись по остаткам лестницы, они вошли в хондэн — зал божества, где царили разруха и полумрак. Алтарь был весь в пыли и расколот пополам, будто по нему что-то ударило, щепки крыши валялись по всему помещению, а из разлома вовнутрь торчали доски, покрытые лишайниками. За алтарём стояла полуразрушенная статуя, но кого она изображала, невозможно было догадаться, ибо протекающая крыша, пыль и время сделали своё дело. По бокам комнаты стояли ещё две статуи, одна из которых выглядела как новая, будто время её совсем не тронуло. Дети, стараясь не шуметь, осматривали статую. Син, как более храбрый, осмелился подойти к ней вплотную, пытаясь найти что-нибудь, что подсказало бы кто это. — Она выглядит странной, — прошептала Юми, всё же подойдя поближе. — Кто эта женщина? — Не знаю, здесь совсем нет ничего, — выдохнув, ответил мальчик, пытаясь найти хоть какие-нибудь надписи. — А у тебя нет идей? Задумчиво взглянув на статую, Юми слегка склонила голову, рассматривая каждую деталь. Длинные волосы, ниспадающие до пят; на голове простая корона, словно из языков пламени; лицо красивое, но казалось надменным и злым; кимоно без узора и ладони, охваченные каменным огнём. Босые ноги утопали в траве-огне. — Огонь. — Что? — не понял Син, посмотрев на сестру. — Смотри, на голове корона из огня, руки в огне и под ногами тоже огонь. Может, богиня огня? — предположила девочка, взглянув на брата. — Хм, странно, Кагуцути ведь мужчина, разве нет? Да и вряд ли это Хоори или Фудо. — Да, ты прав, — пролепетала девочка, прикусывая губу. — Син, может, уже пойдем, а? — умоляюще попросила она. — Эх, ты, — протянул мальчик, слегка улыбнувшись. — Ладно, пойдём, уже темнеет. Развернувшись, он хотел было направиться к выходу, как взгляд упал на пол, где еле виднелись какие-то странные знаки. Любопытство взяло вверх, и он начал рассматривать вязь символов на небольшом клочке пола, где было относительно чище. — Юми, смотри что я нашёл, — подозвал сестру мальчик. — Здесь что-то написано, помоги. Расчистив символы от мусора, дети увидели круг, исписанный непонятным языком, нигде не прерывающимися знаками, будто это какая-то сеть, и внутри круга перевернутый треугольник, выполненный в том же стиле, соединяющийся концами с кругом. Девочка, смотря на этот рисунок, невольно сглотнула — ей было страшно, мурашки по коже и холодок на спине не покидали её с самого начал; а от этого рисунка на полу ей хотелось бежать подальше и никогда не возвращаться. Но как бы она ни хотела убежать, ноги онемели, а брату, казалось, всё нипочем. — Син, пойдём отсюда, родители будут злиться, — жалобным голосом пропищала девочка, умоляюще смотря на брата. — Да что с тобой? Впервые ты так трусишь, неужели тебя напугали какие-то закорючки? — недоумевал мальчик, смотря на дрожащую сестру. — Тут же нет ничего страшного. Вот, смотри, — и уверенно вошёл в круг, намереваясь встать в центре. — Не надо! Стой! — вскрикнула девочка, в глазах тут же появились слёзы, и, пытаясь остановить его, схватила за майку. Слеза прочертила дорожку на щеке и, на доли секунды задержавшись на подбородке, сорвалась вниз и упала на рисунок. Время будто замедлилось, каменный огонь ожил, круг засветился красным, и дети пришли в ужас от случившегося: прямо перед их глазами начала появляться фигура. Резко закричав, брат и сестра, не сговариваясь, убежали из храма.***
Тем временем в храм направлялся человек в чёрном плаще, капюшон скрывал его светлые волосы. С непроницаемым лицом осматривая жалкие остатки от былого величия храма, он услышал крики, доносящиеся изнутри, а затем наблюдал, как оттуда выбегают двое детей с напуганными до чёртиков лицами. Удивленно приподняв бровь, тут же послышалось его хмыканье, а затем человек вошёл в храм. Представшая пред ним картина не оставила его неравнодушным: посреди круга лежала девушка в чёрно-алых одеждах, без сознания. Длинные тёмные волосы словно веером лежали на пыльном полу, светлая кожа немного светилась при свете заходящего солнца, падающего из пролома в крыше, стройная фигура и симпатичное личико, — весь этот вид вызвал интерес у гостя. Он не знал, зачем именно его послал сюда сам Джашин, но отметил, что это очень важно. — Что, чёрт возьми, всё это значит? — спросил человек у пустоты, но ответа не стал дожидаться. Мельком взглянув своими малиновыми глазами, которые в темноте лишь отливали винным оттенком, на огонь статуи, который уже начинал окаменевать, прошёл к ритуальному кругу. Секунду смотря на девушку вполглаза, он ухмыльнулся и поднял её тело, закидывая на плечо. На шее звякнул медальон в виде перевернутого треугольника в круге. Оглядывая всё в храме, с некой печалью смотрел на расколотый алтарь, а затем подошёл к статуе богини. — Спасибо за подарок, Дзигоми-сама.