***
**.**.19** (перевод с немецкого) Ds: огнестрельное ранение ноги. Состояние больной ухудшилось : на внешние раздражители не реагирует, операция по удалению инородных тел (дробь свинцовая) из берцовой кости прошла без анестезии (за ненадобностью оной). Со слов Делла Корнагера: в последние дни больная говорила о том, что огнемётчица СИН настраивает всех (?) против нее, и все ее страдания были вызваны лишь этим фактом. Однако была обрадована фактом того, что «корень зла» найден. Утверждает, что поразив его, улучшит свою жизнь в галлюцинаторной стране. Проверить сохранение реакции на цвета : есть ли сдвиги после курса (см.назад за 16.11. **) Ds: мономания, параноидальная шизофрения?, галлюцинации. Медикаментозное лечение. 16.11.19** <…> Удалось выяснить причину поведенческой девиации : больная считает красный единственно правильным (sic) цветом (сверхценная идея), нападает на объекты, не отмеченные им для «перекрашивания». Со слов Делла Конагера: больная галлюцинирует, воспринимая пламя как поток радуги, избирательно остающейся на объекте не красного цвета. Ранее увлекалась рисованием. Опытным путём удалось установить, что больная периодически живёт в галлюцинаторном мире; метаморфируют лишь предметы красного цвета, остальные остаются неизменными, вызывая агрессию. Однако, ярко светящиеся объекты также метаморфируют (приписка: и где они только нашли такую идеальную кандидатуру в огнемётчики?) Ds: мономания,галлюцинации. Требуется оперативное вмешательство. 17.11.19** Наблюдалось видимое улучшение, однако после воздействия леч.п. структуры мозга восстановились (проверено опытным путем), оперативное вмешательство оказалось бесполезным.***
- Вставай, дурная голова! – медик отхлестал Пиро по щёкам, -Вставай! – слишком растянутое «а» слегка портило приятное впечатление о тембре голоса немца. Глаза раскрылись не сразу, болезненно, будто у молочного щенка, впервые пытающегося взглянуть на окружающий мир. Ухмыляющееся лицо доктора нечетко проступало сквозь густую массу на слезящихся глазах. - Здравствуйте, фроляйн! Вы так долго спали, что я уже начал думать, что по ошибке вколол вам лошадиного транквилизатора, впрочем, о чем я… - чем-то довольный медик перешел к стандартному опросу для выяснения самочувствия пациента. - Как будто в тиски зажали и скипидаром облили, - глухо пробормотала подопытная. - Вы хотели сказать «прекрасно», особенно после пятидесяти маленьких, - тут доктор противно растянул букву «а»,- кубиков аминазина. – Приготовьтесь к осмотру! Сейчас мы узнаем, удалось ли пролить немного света в ваше темное царство путем внутривенных вливаний, - едва докончив фразу, медик захохотал, обрадовавшись каламбуру. Огнеметчица пошарила в воздухе рукой в поисках комбинезона. Обычно она аккуратно складывала его под кроватью перед тем, как лечь спать, - однажды медик запретил ей спать, не раздеваясь, мотивируя это вредным воздействием асбеста на организм. Сейчас же его там не было – немец запер защитный костюм в свой ящик. По его мнению, эта бесформенная оболочка лишь стирала грань между выдуманным и реальным мирами, в которых попеременно жила Пиро.***
Он спрашивает, как я ощущаю окружающий мир. Мой ум ясен как никогда раньше. Это словно быть открытым всем ветрам стальным острием, одиноко торчащим в бескрайнем поле, скованном трескучим морозом. Он забрал мой мир, мое сознание. Каждое слово, даже произнесенное мысленно, слышно слишком отчетливо. Будто мои мысли не принадлежат мне. Услышав это, он улыбается. Ему доставляет удовольствие чужое смятение? Без эсзэка* в таком же положении находится и тело, будто бы и вовсе незнакомо. Эти глаза…они на поверхности совершенно другие, чем на дне. На кровати лежит ворох картонных кусочков, покрашенных акварелью в разнообразные цвета. Поджигательница нетвердой рукой тянется к одному, манящему ее среди всей радужной кучи чуть выглядывающим уголком. Его цвет – огненно-красный, цвет незапекшейся артериальной крови, брызжущей из перерезанного горла. Проведя по карточке пальцем, она силится по фактуре определить тип краски – некогда она хорошо в них разбиралась. Доктор указывал на остальные квадратики: цвета ивового листа, ручья, что течет под ивой, солнца, дарящего тепло иве и ручью, сливочного мороженого. Глаза огнеметчицы, вечно сощуренные не то по профессиональной привычке, не то от того, что вне поляризованных линз мир видится значительно более ярким, слепо смотрели сквозь квадрат цвета пломбира. Словно проснувшись, она проговорила, что не любит мороженое точно так же, как и этот цвет. Вздохнув, медик показал розовую карточку. Это должно было быть намного легче. Поняв, чего от нее хочет врач, огнеметчица изобразила на своем лице деревянный оскал. - Вы странная женщина, должен признаться, - со скучающим видом протянул медик,- Готовы сутками не вылезать из своего комбинезона, поджигаете живых людей и не любите сладкое. Обычно все бывает с точностью наоборот. Что же вам тогда нравится? Тыквы, огурцы, голубика, в конце концов, котлеты? Результаты опроса оказались неутешительными - по вкусу ей пришлись помидоры, малина и кровяная колбаса. Нервно потерев виски, медик заглянул в пухлый томик, лежавший на его столе. - Хорошо, а что с этим вашим, как его? Надувнорогом? В тот же момент поджигательницу словно подменили. Вскочив, она загнанным зверем оглядела комнату и, заглянув под кровать, бешеными глазами вперилась в медика. Тот тоже встал, опасливо косясь на столь далекий сейчас стол, где лежало успокоительное и смирительная рубашка. Поняв, что добежать туда первым он не сумеет, медик доверительным голосом посоветовал женщине вернуться на койку. Та подчинилась, усевшись и положив подбородок на колени. Склонившись над ней, он попытался выяснить причину возбуждения, охватившего огнеметчицу, как та, вскочив усилием почти одних только рук, исступленно лягнула врача в живот с такой мощью, что тот отлетел, сильно ударившись о столик, с которого на пол посыпались медицинские инструменты. Скальпель, падая, оставил на его плече глубокий порез, и белая ткань рукава побурела словно увлажненный лист, на который капнули немного алой акварели. Он становится… правильным! Изрыгая пену вперемешку с неразборчивыми ругательствами, она с небывалой яростью набросилась на медика, поначалу пытавшегося сопротивляться. Алая струйка брызнула из сломанного носа, попав в глаза самой поджигательнице. На мгновение она остановилась, приглядываясь к хрипевшему и харкавшему кровью врачу. Огнеметчица осторожно потянулась к столь притягательной массе, и ощутив руками теплую кровь, приложила их к собственному лицу. Обмазанное кровью, перекошенное в болезненной гримасе, оно выражало безграничное счастье. Погрузив руки в лужу крови, в которой они уже давно находились, она аккуратно полила ею те места, которые не были окровавлены. Закончив, огнеметчица вышла из комнаты, оставляя позади нечто, в чем медика можно было опознать только по хромовым сапогам – даже медицинский халат сплошь пропитался кровью. Он убил Надувнорога. Страшный человек, нужно было догадаться заранее. Как в тот раз – душа полностью сгнила. Нужно будить наших. Срочно будить, пока черти не полезли отовсюду. Они-то знают, где гниль, всегда ей рады. А меня не троньте – по жилам яд бежит, отравлю. Проклятый мне яд вводил. Как и Надувнорогу. Я сильнее, он не выдежал. Держись, Надувнорожик, не дотяну, умру прямо здесь, никто тебя не спасет. Черти… лезут, а ты лети, не давайся. Дойдя до рекреации, женщина резко остановилась, выпучив глаза. Оттенок стен показался ей не тем, что раньше. Стены подменили, пока врач у себя держал. Кто менял… чтоб я с ума сошла. Душераздирающий вопль разбудил базу красных. Это, упав на колени и задрав голову в потолок, вырывая на себе волосы, орала поджигательница. Разбуженные криками, на точку перерождения сбежались остальные наемники. К тому времени Пиро, выворотив и разметав шкаф с патронами, разломала тяжелую лавку, исступленно вскинув ее в воздух и сокрушив о стену. При виде сопартийцев силы покинули ее, и, всхлипывая, она медленно опустилась на пол, сцарапывая ногтями краску со стен. Упав на пол, уткнувшись лицом в угол, она затихла и больше не двигалась. Шпион молча подошел к телу и привычным движением проверил пульс и дыхание. Кто-то позвал доктора, но к тому времени за ним уже побежал разведчик. - Что ж, джентльмены, этим все рано или поздно и должно было закончиться - равнодушно процедил шпион. На слабое возражение снайпера он отрезал, что, как бы ни была полезна бочка с порохом, жить с ней под одной крышей слишком опасно. Солдат хотел что-то сказать, но тут ввалился разгоряченный и испуганный скаут, поначалу захлебнувшийся в своих словах. - Парни! Там медик! По частям! Кто-нибудь знает, как пользоваться его пушкой? Он сейчас коньки отбросит! Пулеметчик, изменившись в лице, кинулся вслед за убежавшим обратно разведчиком к лаборатории доктора. За ним последовали инженер и солдат с подрывником, но последних шпион остановил, покачав головой. - Вы разве что раны медику проспиртуете своим дыханием, господа. Лучше вот, держите вдвоем. - А зачем? Она ж спит вроде. Пускай отдохнет. Шпион изможденно закрыл лицо рукой. Убрав ее, он увидел честные глаза солдата и закрыл лицо еще раз. Вздохнув, он предложил ему вообразить , будто некий человек найден разорванным на части, а неподалеку от него – второй, весь перемазанный кровью, вопящий и ломающий мебель. - Шпион на нашей базе!- ахнул солдат. Бормоча что-то себе под нос, шпион оторвал рукав своей пижамы и, с помощью подрывника, связал помешанную. Прибежавший вместе с инженером скаут объявил, что они худо-бедно помогли медику, и теперь Пулеметчик выхаживает его, пока тот не сможет вылечить себя самостоятельно. Почесав в затылке, он пожаловался, что эти маленькие кнопочки и рычажки повергли его в настоящее бешенство, но он справился. - Ничего не вижу без очков, пришлось этому сорванцу на пальцах объяснять, как орудовать этой крошкой- усмехнулся инженер. – А ты молодец, быстро понял, что к чему. Откашлявшись, шпион предложил наконец решением общего собрания снести поджигательнице голову. Пять пар удивленных глаз воззрились на него. Первым тишину нарушил снайпер: он говорил о том, что несмотря на временное помешательство, огнеметчица много раз спасала всем здесь присутствующим жизнь, случайно или руководствуясь неким чутьем, выжигая замаскированных вражеских шпионов. Спай вспылил, совершенно резонно заметив, что тут все повязаны, и поэтому нельзя говорить о чьих-то особых заслугах. - Ты сейчас сам себя опроверг, - проговорил инженер. – Мы здесь все – команда, и даже если тебе хватит совести пристрелить человека, с которым столько вместе пройдено, как собаку, то вспомни, что каждый тут – лишь шестеренка, и вынув ее, ты нарушишь весь механизм. И сделаешь лучше не себе, не мне, а синим. Шпиона, уже приготовившегося к долгой полемике, прервал зардевшийся пулеметчик. Он передал весточку о пришедшем в сознание медике: тот уже лечит себя сам, и первыми его словами был наказ не трогать поджигательницу. - Он всегда доводит дело до конца – многозначительно прибавил Михаил. Договорив, пулемётчик перебросил Пиро через плечо и большими шагами направился к бункеру врача. Гнев бурлил внутри него. Сбросив женщину на кушетку, толстяк накрепко привязал ее к раме. Удовлетворившись крепостью узлов – больничная койка жалобно заскрипела от его проверки - он обеспокоенно подошел к медику, отрешенно вдыхавшему розоватые испарения лечебной пушки на мягкой кушетке. Склонившись над товарищем, пулеметчик обеспокоенно зашептал. Медик вскинул бровь, глядя на громилу мутными глазами, и безразлично пожал плечами. Хеви воспринял это как согласие и, подложив под голову свернутую жилетку, захрапел на операционном столе. Бросив на силача скептически-благодарный взгляд, медик дернул выключатель, и бункер погрузился во тьму. Где-то вдалеке слышалось курлыкание голубей, не спавших в столь поздний час. Это слишком нереально. Все, что мне видно – это потолок. Все это слишком неудобно, хочется спрятаться, свернуться в комок и исчезнуть. Иногда лишь удается уснуть, и тогда ко мне приходит Надувнорог, задумчиво глядя прямо в глаза. Потом просыпаюсь, и причина этому – очередная инъекция. Один раз это не разбудило меня, и глаза Надувнорожика вдруг наполнились ненавистью. Он пылал, оплавляясь и корчась в языках пламени, и этот невыносимо полный боли крик доносился из его нутра. В последнее время слишком устаю от невозможности сменить позу и этого нескончаемого сна. Все это слишком грустно. Деловито пробежав взглядом по своим бумагам, доктор в одно особенно солнечное утро решил отвязать пациентку. Все еще не веря в происходящее, она медленно поднялась, не решаясь встать, поигрывая изнывающими от недостатка движения мышцами. Медик подал ей руку и подвел к письменному столу. Стопы чуть прилипали к холодному кафелю пола. Усадив ее, медик широким жестом указал на краски и лист бумаги, лежавшие перед ними, и в очередной раз попросил что-нибудь нарисовать, после чего, убедившись, что больная приступила к делу, развернулся на каблуках и стремительной походкой вылетел из бункера. На скале, перебросив ноги через границу пропасти, сидел пулеметчик, истомленный жарким солнцем и вынужденным бездействием: бои были отменены – сначала чтобы не облегчать задачу синим, а затем выяснилось, что и с их огнеметчицей тоже что-то случилось. Пробовали, правда, и восемь на восемь, но тщательно выстроенный баланс нарушился - шпионы буквально ошалели, получив наконец-то возможность вдохнуть полной грудью и не ощутить в воздухе ни намека на напалм. Да и солдаты с подрывниками почувствовали себя намного комфортней. Громила сомневался, в каком из вариантов минёры придают бою большую пикантность, но от этих размышлений его оторвал медик. - Читаете? – с усмешкой вопросил доктор, беря в руки пухлую книжечку с засаленными страницами. Пулеметчик нервно выхватил у него книгу, оказавшуюся записной. В нее он, нацепив на переносицу очки, – с возрастом он постепенно переставал видеть вблизи, писарским почерком переносил свои стихотворения. Сейчас гиганту было стыдно: за то, что некоторые стихи посвящались самому доктору, так бесцеремонно выхватившему блокнот, и за то, что вместилище высших порывов его души было так сильно потрепано и лоснилось: вдохновение приходило к толстяку после еды. Немец иронично заметил, что его друг, оказывается, еще и пишет стихи. Уязвленный силач тотчас упомянул о своем высшем образовании и предложил зачитать несколько избранных сонетов вслух, сухо обмолвившись о том, что они предназначаются для одного дорогого ему человека. Доктор с улыбкой разрешил. Заходящее солнце играло в его глазах, и казалось, что они излучают тепло. Вернувшись, медик застал поджигательницу в опасной близости от голубей. Огромная, мозолистая и пересушенная от постоянного контакта с тальком ладонь граблей тянулась к его любимцу, Архимеду, курлыкавшему, сидя на изголовье больничной койки. Словно электрический разряд пронзил медика с ног до загривка, но, чуть грубо схватив пичужку,- тут лицо немца исказилось как от зубной боли- пироманка притянула ее к себе и пару раз провела свободной рукой по белоснежным перьям. Ни один мускул не дрогнул, выдавая намерение свернуть птице шею – она и правда гладила голубя! Стоило избалованной птице пару раз недовольно встряхнуться, как женщина разочарованно разжала ладонь, и Архимед, спрыгнув на кровать, начал чиститься. Заметив медика, поджигательница спросила, разрешено ли ей выходить из бункера, чтобы поговорить. Подумав, явно находившийся в приподнятом расположении духа, мужчина кивнул, уперевшись руками в бока, и Пиро довольно проворно спряталась за ширмой. Медик, уже было начавший кормить голубей, сообразил, что огнемётчице не во что было переодеваться. Вскрикнув «Антисанитария!», он бросился к пироманке, застав ее уже облаченной в его парадный костюм. Та тщетно пыталась натянуть его великолепные хромовые сапоги, которые упорно отказывались вмещать в себя ноги на добрые пять размеров больше. Отобрав свою обувь, медик сунул ей тапки, после чего с болью в глазах смотрел вслед трещавшему на широких плечах и бедрах пожигательницы новенькому костюму, что ждал своего часа в шкафу уже несколько лет, после чего с горечью пробормотал : «Можете оставить его себе». Огнемётчица его не услышала. Вздохнув, доктор аккуратно протер спасенные сапоги спиртом и поместил их обратно в шифоньер. Полюбовавшись их блеском, он вспомнил о рисунке. На письменном столе лежал его портрет: обычно державший осанку доктор, почесывая затылок окровавленной рукой, склонился над наблюдателем, задумчиво глядя чуть мимо него. Поняв, что изображено на акварели, доктор расхохотался: «Я думал, она уже спала в тот момент!» Неожиданно став серьезным, он еще раз взглянул на изображение и приосанился. Что есть сон: моя теперешняя, или ушедшая жизнь? Я ходила этим путем много раз, но сейчас мне кажется, будто это не мои воспоминания, а фильм, проецируемый в моей голове. Будто рыба, вытащенная на берег и вдруг сумевшая дышать воздухом. Или птица, вынужденно бегающая по земле потому что ее крылья оторваны. Нет, там было определенно лучше. Надеюсь, туда еще можно вернуться… Не было бы только синей, которая устроила весь этот ад. Хотя... Всё в моих руках. Мягкой поступью поджигательница входит в ангар инженера. Я всегда ходила так. Неслышно, но при этом стремительно пироманка пересекает пространство мастерской, приближаясь к технику. Что было у меня в руках на самом деле? В последний момент угрюмо склонившийся над чертежами техасец развернулся, поначалу не узнав огнеметчицу. Замерев на секунду, он тут же с улыбкой пригласил боевую подругу за стол. - Давненько же мы с тобой не виделись! - подмигнул он, выкладывая на стол овощи, термос и пару банок фасоли. Поджигательница заторможено кивнула, откусывая от щедро посыпанной солью редиски. Та оказалась жгучей, и женщина тут же схватила стакан густого чая, оперативно налитого инженером, каким-то образом уже успевшего набить рот фасолью и резать колбасу. - Какими судьбами? Я-то думал, ты еще там, - вилка в его натруженной руке довольно неопределенно указала азимут на бункер медика. Услышав в ответ, что Пиро пришла к нему не просто как к другу, но и как к человеку, создающему вещи, неизменные в двух мирах, инженер тяжело вздохнул и задумался. Тени дрожали от чуть покачивающейся лампочки, и было слышно, как по крыше ангара ходят голуби. - Понимаешь, не было второго мира. Это все тебе, - техник замолчал, подбирая слова, - казалось. Ситуации, конечно, место быть имели, но соль в том, что никто кроме тебя, - тут он вновь осёкся,- не видел их такими. Огнемётчица бледнеет, пытаясь осмыслить происходящее. - Делл, но как же мои друзья! Они остались там, они… любят меня. – Пиро перегнулась через стол, устремившись к Корнагеру, словно это могло бы поспособствовать пониманию. Инженер же остался недвижим, и чуть отстраненно глядел ей в лицо - Мне никак уже не понять, где кончается сон и начинается жизнь – женщина схватилась за голову и ладони медленно переползли на лицо. Пальцы резко раскрылись подобно вееру, снова открыв инженера взору глаз с словно опаленной, выцветшей радужкой. Глядя в них, ученый почему-то вспомнил избитую фразу о зеркале души. На лице Пиро зажглась торжествующая улыбка. Она вспомнила о резиновом единорожике: техник не мог отрицать его существование. -Слушай, мы с тобой говорим тут, но как бы чего не вышло из этих посиделок, - мужчина еще раз заглянул ей в глаза, но они не походили на те, которые он видел в ночь расправы над медиком. Словно опасаясь чего-то, техасец подлил в опустевшие стаканы крепкого чая и начал разговор о загадочном друге пироманки. - Понимаешь, ты ведь часто о нем говорила: мол, летает рядышком, но его никто кроме тебя не видел. Никогда. – взяв за руку встрепенувшуюся поджигательницу, он продолжил, - А теперь вспомни: раньше если тебя послушать, то и синие летали. А людям разве дано летать, если не подорвутся на Теришевой мине? Вот о чем я тебе толкую! Поджигательница бормотала что-то о том, что у Надувнорога были определенные проблемы, и в последнее время он пил, не просыхая. Инженер кивнул, продолжая вести свою прямую речь, умело сглаживая острые углы. Через некоторое время они уже снова пили чай, вспоминая случаи из своей лихой жизни, ученый же уверенно строил планы на свою жизнь и обрисовывал Пиро ее самые радужные перспективы. Постепенно беседа свелась к обсуждению возможных модификаций турелей и тактики против шпионов. Глаза уставшего за день инженера медленно смыкались, а движения медленно замедлялись, но он все еще горячо обсуждал эти животрепещущие темы. Заметив его сонливость, поджигательница, посетовав на поздний час, собралась уходить. Ученый, зевнув, согласился, что время зовет ко сну. Обнявшись, они разошлись, и если инженер честно отошел на боковую, то пироманке было не до сна. Корнагер открыл ей глаза на то, чему должно случиться. Поспешив на точку перерождения, она усмехается своему старому припадку и привычным движением влезает в комбинезон. Тугая резина противогаза приятно обтягивает череп. Но что же взять с собой? Огнемёт? – устрашающего вида конструкция падает на пол, и руки в асбестовых перчатках хватаются за древко топора. - Куда вы направляетесь, фроляйн? – позади стоял медик, ставший свидетелем этой немой сцены. Уйти незамеченной не удалось. – На дворе уже ночь, но, по-видимому, вам уже не терпится срубить кому-нибудь голову. Проявите терпение. Поджигательница медленно развернулась, и тусклый свет пятидесяти ваттной лампочки блеснул в окулярах противогаза. Издав невнятное гудение, она спрыгнула с крыльца прямиком в ночь. Медик долго смотрел в проем, где исчез ее силует, размышляя о чем-то своем – в сонной голове мысли перетекают густо и неторопливо. Немец прекрасно понимал, зачем она убежала в самый темный час, но ему было ясно немного больше, чем самой Пиро. Все кроме неё знали о неожиданно синхронной болезни обеих огнемётчиц. Сладко зевнув, он потушил свет и вернулся в кровать. Летящей походкой она спешила навстречу базе СИН, чтобы наконец встретить вражью поджигательницу, и на душе было легко от осознания скорого катарсиса. Возможно, стоило сделать это раньше, до того, как она натолкнула меня на тропинку, выводящую из Пироландии. Что ни говори, там лучше быть одной, но простите меня, котята и щеночки, отныне вы остаетесь в одиночестве и кромешной тьме, что вскоре вас поглотит. Этот мир оказался совсем неплох, намного лучше, чем можно было предполагать оттуда. В конце концов, я – сама себе Пироландия. Звезды мерцали прорехах туч, не давая и толики света: огнеметчица шла почти вслепую, руководствуясь памятью и редкими проблесками выглядывающей из своего савана луны. Лишь ее нога коснулась пограничного моста, как с его другого конца донеслись шаги: кто-то шел навстречу. Оба застыли в попытке понять, не подвел ли слух. Спокойно дойдя до середины, остановились, пытаясь опознать друг друга. Словно зная о происходящем, холодный ветер сдул тучи, скрывавшие ночное светило, и серебряные лучи выдали облик двоих. На мосту стояли обе огнеметчицы. Немо смотря друг другу в омут зеркальных окуляров газовых масок, они видели там лишь себя. Уже не надеясь увидеть в глазах грозной противницы ни страха, ни ненависти, они бросили топоры и, не оглядываясь, вернулись к своим. Туфорт вновь застыл в тишине ясной и прохладной ночи.