Выбор

      В этот вечер у Хайнца был выбор. Он мог побыть с Кристофером, тот бы его утешал, поддерживал, дарил так необходимое сейчас тепло – по крайней мере, Хайнц бы не чувствовал себя одиноким. А мог пройти за порог скорбного дома и топить печаль в сигаретном дыме, молчать вместе с братом и быть наедине со своими мыслями. Хайнц предпочел второе.       Когда-то тёплые стены родного дома теперь отдавали могильным холодом, будто вместе с матерью ушел весь уют, разорвались последние нити, связывающие их троих, называющихся семьей. Хайнц дрожащей рукой подносил ко рту сигарету и отчаянно пытался найти в этом тусклом свете хотя бы частицу тепла, должна же она была остаться, хоть где-то, как-то. Брат подавленно смотрел на снег за окном, тишину нарушали лишь недавно починенные им часы. Оба не сказали друг другу ни слова, когда вернулись с кладбища. Хайнц домой пришел вторым и застал Герхарда неподвижно сидящим у окна, брат даже не шевельнулся, когда открывающаяся входная дверь известила о появлении Хайнца. Да и Хайнц не нашел слов, хотя, несомненно, он бы много чего хотел сказать брату. Герхард нуждался в его словах, Хайнц это чувствовал, но понимал – не сегодня.       Еще одна сигарета.       — Почему ты задержался? — хриплый полушепот Герхарда заставил Хайнца вздрогнуть, но промолчать в ответ. Какой толк говорить сейчас то, что брату и так было прекрасно известно? Кристофер.       Не хотелось сейчас поднимать эту тему.       — Еще раз увижу его рядом с тобой – я убью его.       Хайнц не видел лица Герхарда, но по сдавленному голосу, рваному, приглушенному и едва заметно дрожащему понимал – брат не шутил. Не тот момент, когда можно бросать слова на ветер, пустые угрозы.       Да и Герхард мог, его друзья могли.       — Как ты… можешь так говорить? — подавляя закипавшую ярость, процедил Хайнц.       Должно быть, брат ожидал, что он промолчит в ответ на это заявление, из-за страха или просто нежелания поднимать конфликт, но Хайнц не мог промолчать. Они только что похоронили мать, так как Герхард может говорить о еще чьей-то смерти? О смерти дорогого Хайнцу человека.       Герхард шумно сглотнул, Хайнц поднял на него взгляд и увидел, как тот трёт лицо – всё еще плакал? Он вспомнил, как на него посмотрел Герхард тогда, на кладбище, а затем брат отвернулся и ушел, не желая говорить. Им и сейчас говорить не о чем, очевидно, если все разговоры брат сводит к ориентации Хайнца и Кристоферу. Что только больше злит, а ведь Хайнц никогда не держал зла на брата, нет, вовсе нет. Но чем сильнее Герхард пытается оттолкнуть Кристофера, тем сильнее отталкивает и Хайнца, хотя, конечно же – Хайнц это знал, читал во взгляде брата, – Герхард любил Хайнца и не хотел его терять. Матери было достаточно. Хватит.       — Он тянет тебя на дно, в самую грязь, как ты не можешь понять этого?! — Герхард повысил голос, поворачиваясь к Хайнцу.       Хайнц не хотел видеть его покрасневших глаз, это было слишком тяжело. Но ответить брату он мог: это было гораздо легче. Гнев и невозможность выбора затуманивали разум.       — Он пытался спасти её! И после всего ты желаешь ему смерти? — только гораздо тише, и всё же не отводя взгляда.       Скрип ножек стула по полу, быстрые, гулким эхом отдающиеся от ледяных стен шаги.       — Я сказал, что нам не нужны его подачки. Деньги этого извращенца не могли спасти её, Хайнц.       — А что могло её спасти? Нацизм? — едко, с прищуром. Неуместная, похабная шутка, отравляющая память, Хайнц поздно это осознал, только когда его щеку опалил жар пощечины – Герхард не сдержался и, в общем-то, сделал правильно. Хайнц слишком увлекся. И всё-таки брат был не прав в своих суждениях.       Брат никогда не будет прав. Как никогда не будут правы националисты.       — Ты мне слишком дорог, Хайнц, — покачал головой Герхард, он вновь стал спокоен, только мокрые глаза говорили о том, что он был искренен. — Как ты не понимаешь? Ты единственный, кто у меня остался. И тебе придется сделать выбор.       — А что, если… Я не хочу выбирать? Между тобой и им? — Хайнц, совсем не кривясь от боли раскрасневшейся щеки, чиркнул спичкой и в который раз за вечер закурил, теперь уже отводя взгляд в сторону и нервно барабаня пальцами по столешнице. Мысли его спутались еще сильнее, но в одном он точно был уверен: он не может разорваться между братом и Кристофером. Жаль только, что Герхард его никогда не поймет, надеяться на это даже бессмысленно.       Брат склонился над ним и прошептал ему на ухо, очень убедительно:       — Тогда постарайся, чтобы я его не видел. Иначе, как я уже сказал, я убью его.       После чего оделся и открыл входную дверь. Хайнцу было всё равно, куда тот собрался – на встречу со своими новыми больными на голову друзьями, либо же напиваться в бар, он не стал останавливать брата. Незачем было. Но тот замер на пороге сам, выдержал паузу, а затем сказал негромко:       — Германия меняется. Если ты не примешь её, я не смогу тебя защитить. Подумай еще раз.       Герхард ушел. Хайнц продолжал курить, хотя дым уже переполнял его легкие, становился невыносимо горьким и разъедал глаза, заставляя их слезиться. Определенно, это был худший день в его жизни.       И никакого выбора.