Мое Солнце.

Вы когда-нибудь хотели кого-то убить? Не просто «оторвать голову» в порыве гнева, а убить? Уничтожить. Разрезать на мелкие куски, скормив их рыбам на дне реки Хан, сжечь, чтобы даже пепла не осталось. Расщепить на атомы, чтобы будто и не было его никогда. Если нет, то вам не понять, каково это – быть мной. Вы, конечно же, видели сумерки. Когда небо затянуто полотном цвета грязной мыльной пены, когда не темно – но солнца нет. Словно его совсем не существует. Вся моя жизнь – сумерки. Я – серый человек. Бен Бэкхен, уверен, мало кто знает мое имя, даже на моем потоке. Не обладающий ни особо выдающимися талантами, ни примечательной внешностью, ни высокими оценками или яркой харизмой, я – человек-тень. Так было всегда, с самого детства, я был словно хамелеон: подстраивался под любой коллектив, просто растворяясь в нем. Раньше я был даже рад этому, надо мной не издевались, как над тем же Ким Кибомом – странным парнем, на год старше меня. К нему цеплялись, все время задирая и подшучивая, давая обидные колкие прозвища. Я не понимал его, почему бы просто не снять эти дурацкие штучки. Зачем привлекать к себе лишнее, нежелательное внимание, которое, к тому же, оборачивается проблемами? На меня же никогда не обращали внимания: пару раз отпустив тупую шуточку и не получив никакого отклика, все тут же забывали о моем существовании, и меня это вполне устраивало. Меня, черт возьми, все устраивало в моей размеренной, пусть и скучной жизни. Так мне казалось. Но однажды на моем небе появилось солнце, в тот же момент ослепив меня сиянием своего величия, перекрывая все органы чувств, заставляя всем своим существом обратиться к нему. Он был полной противоположностью мне - затхлое болото и быстрая, полноводная река. Он был ярким, полным энергии, его было просто невозможно не заметить, он весь будто излучал внутренний свет. Когда он заходил в класс, все, словно подсолнухи за солнцем, помимо воли поворачивали головы в его сторону и обращали не него свои взгляды. Да, пожалуй, солнце будет хорошим сравнением. Он – солнце. Но не палящее летнее, а ласковое весеннее солнце, дающее жизнь и надежду всему живому, пробуждая от сна и усталости зимы. Его звонкий смех, улыбка, не сходящая с лица, и бесконечный запас искренней доброжелательности ко всему живому покорили меня. Я не понимал, как можно быть таким открытым, чистым... он поражал меня, казался чем-то нереальным, чем-то не из нашего мира. Я даже не пытался к нему приблизиться, просто греясь в его лучах издалека. Просто смотря на него, наблюдая, как он разговаривает с друзьями, смеется над чьей-то шуткой, как улыбается чему-то в своем телефоне, как задумчиво грызет кончик ручки и смотрит в окно, пытаясь набросать что-то в блокноте, я был счастлив. Дни летели незаметно, я не почувствовал, как прошло два года с тех пор, как он стал центром моей маленькой Вселенной. Не знаю, с чего на меня нашла эта горделивая блажь обладания, позволившая мне решить, что нас связывает нечто особенное. Он притягивал людей, как Юпитер со своей большой и сильной орбитой притягивает мелкие астероиды, окольцовывавшие его. Легко и незаметно он стал президентом школьного совета, это было нечто само собой разумеющееся. Ну конечно Джонхен, а кто же еще? Конечно же, я верным астероидом последовал за ним. Пусть и на правах человека, ведущего бумаги, списки и прочую канцелярскую работу, мне хотелось просто быть в поле его притяжения. Наши миры не должны пересекаться: его, полный света и жизни, и мой – серый плоский мирок. Я не хотел даже ненароком его испортить, он был прекрасен в своем сиянии. Я без раздумий подал заявки в те же вузы что и Джонхен, иначе и быть не могло. Ким Кибом. Это имя жирным росчерком, точкой разделило мой мир на «До» и «После», сдавливая голову тупой болью и оседая горечью сожаления во рту. При мысли о нем внутри скручивается тугой узел жгучей черной ненависти. Оно стучит в висках, отдаваясь в каждом уголке воспаленного разума безнадежным вопросом «Почему он, а не я?». Провиденье было добро ко мне, целых два года эти две параллели – школьный изгой и президент совета – просуществовали абсолютно вразрез друг другу, не пересекаясь даже мельком. Он увидел его впервые, когда Кибом, привычный в своей неуклюжести, рассыпал документы в холе у кабинета приемной комиссии. Один факультет, какая ирония. Я сразу почуял что-то неладное, эта искра, пробежавшая при столкновении неба и земли, дня и ночи, она казалась осязаемой. Я до сих пор помню миг, когда они встретились глазами. Кажется, я все еще слышу хруст первой трещины в фундаменте моей Вселенной. Какая ирония, что главный неудачник всей школы оказался его омегой. Они сблизились так быстро, будто их тянуло друг к другу непреодолимым магнитом, уже в первый день учебного года я видел, как Джонг в типичной для себя манере просто увязался за Ки, выбирая место рядом с ним на смежных занятиях, подсаживаясь к нему в кафетерии, провожая домой. Мое Солнце все отдалялось от меня, оставляя планету и ее обитателей в объятиях вечной мерзлоты. Я чувствовал, как ледяные руки одиночества забирались куда-то под ребра, сжимая сердце тонкими жесткими пальцами. Таким людям, как Джонхен, всегда поддаются любые вершины, вот и неприступная цитадель по имени Кибом со временем сдалась на милость победителя. А вы бы не отдались во власть такому завоевателю? Я не мог ненавидеть Ки, ведь Джонхен выглядел таким счастливым рядом с ним. Попав под светлый ореол, всегда окружавший его, он и сам начал разительно меняться. День ото дня он хорошел на глазах, уродливая скорлупка «гадкого утенка» сгорала в его пламени, словно лягушачья шкурка, брошенная в печь в одноименной детской сказке. Сказка – ложь, да в ней намек. Человек ко всему привыкает, привык и я. Я просто наблюдал за тем, как Мое Солнце всем своим существом сияет лишь для того, чтобы Его Луна отразила этот свет. Просто теперь я был мертвой планетой, куском камня, который лишь по нелепой случайности еще не разлетелся на тысячи астероидов и космическую пыль. Пусть так. Но Солнце счастливо и сияет лишь ярче. Если он счастлив – пускай, чего стоит одна мертвая планетка по сравнению с благополучием центра Вселенной? Я пытался, правда, пытался полюбить Кибома. Астероид всегда должен следовать за своим Юпитером. Если бы Кибом заслуживал хоть толику тех чувств, которыми его так щедро одаривало Мое Солнце! Мое, черт возьми, дыхание! Я ненавижу тебя, Ким Кибом. Человек, погрузивший вселенную в холод. Под лягушачьей кожей, так неосмотрительно сожженной в пламени обожания, крылось настоящие чудовище. Он полюбил тебя с первого взгляда, черт тебя дери! С каждым днем Джонг сиял все ярче, словно одно присутствие Кибома делало его счастливее, иногда мне казалось, что меня печет жаром его чувств, даже когда я просто стою рядом с ними. Его сияние дошло до пика, но Луне все было мало. Она просто отражает. Кибом будто питался его светом, становясь сильнее, ярче. Ведь Солнцу не жалко. На поверку Луна оказалось Черной Дырой. Безжалостной в своей ненасытности. Когда я видел, как Ки виснет на каком-то альфе, все чего хотело мое заходящееся в бешеном ритме сердце – чтобы это никогда не дошло до Джонхена. Скрыть течь в крыше вполне реально, но невозможно скрыть отсутствие таковой. Возможно ли погасить Солнце? Любой нормальный человек рассмеется в ответ на этот вопрос. Но я точно знаю – можно. День за днем моя реальность осыпалась мелкой крошкой, когда я видел, как рука Чудовища отвешивала пощечину ему, как оно игнорировало сам факт его присутствия. «Ты мне не нужен, уходи, убирайся!!». Точка отсчета. Начало пути, координата. Как ты мог отвергнуть основу мироздания, основу всего сущего, как ты мог даже осмелиться думать о том, чтобы отрицать Небесное Светило?! Ты не заслуживаешь даже смерти, Ким Кибом. Жить в вечном мраке – вот, чего тебе желаю. Он продолжал греть меня светом своей улыбки даже будучи практически за чертой. Он помнил меня, мое имя, помнил омегу, что всегда была ему верной тенью. Я не мог просто смотреть, как Джонг сжигает сам себя. Пусть я и не достоин его Света, но еще более недостоин его тот, кто променял вечное сияние паргелия на жалкие росчерки комет-однодневок. Он жил со мной, но был с ним. Он был с ним, когда мы разговаривали, он был с ним, когда мы были в кино, на прогулке в парке, даже когда он засыпал. Незримая тень Луны всегда пролегала между нами. Я смотрел в его печальные, полные боли и тоски угасания глаза и читал в них только одно. «Кибом». - Джонхен... – тихонько выдыхаю куда-то в затылок, обвивая руками резко выступающие ребра. - Бэкхен, ты ведь и сам понимаешь, верно? – тихий шелест шепота куда-то в стену. Сжимаю пальцы на его плече, безжалостно впиваясь ногтями в кожу, и разворачиваю лицом к себе. - Ты не вернешь его, убивая себя! Забудь наконец-то о нем и живи дальше. Вернись в реальность, ко мне! Ты нужен мне, всегда был нужен, пойми, наконец!!! – яростно выдохнув это ему в лицо, я прижался к теплым сухим губам в жаждущем поцелуе. Плевать, что я не Луна, а лишь жалкий, бесполезный кусок камня на орбите. Я нужен ему, даже если он считает, что так поступать нечестно по отношению ко мне. Пусть выкинет из головы все эти дурацкие принципы. Солнце должно сиять! Он не отвечает мне, но и не отталкивает. Кладу холодную ладонь слева под грудь. Пускай это сердце отбивает не мое имя, но я хочу затопить своей нежность все трещины его израненной души. Просто подчинись мне, лишь раз. Покрывая шею нежными невесомыми поцелуями, я ощущаю губами ритмичные толчки и слышу его шумное дыхание. Я чувствую мелодию его души и хочу раствориться в ней без остатка. Веду легкими прикосновениями вниз, по чувствительной коже живота, оглаживаю впадинку пупка, чувствуя напрягшиеся мышцы пресса. Он позволяет моим рукам спускаться ниже, и вот, я уже обвожу пальцами мягкую ткань нижнего белья. Утыкаюсь холодным носом между плечом и шеей. Я так близок к тебе, но ведь ты не со мной, верно? Нежными прикосновениями я бужу в нем уже, возможно, забытое чувство – желание обладать. Проникая под резинку трусов, я мягко обхватываю возбужденную плоть пальцами и плавно начинаю двигать рукой, покрывая порхающими поцелуями прикрытые веки. Понемногу наращиваю темп, и его шумное дыхание ускоряется вместе со мной. Тянусь другой рукой к прикроватной тумбочке за презервативом. Я знаю, ты бы так хотел. Снимая нижнее белье, я будто бы рушу последнюю преграду между нами, знаю, это иллюзия, но я не хочу с ней расставаться. Зубами открывая квадратик из фольги, я любуюсь красиво поблескивающими в предрассветном свете бисеринками пота, выступившими на его совершенном лице. Быстро раскатав контрацептив по члену, перекидываю ногу через него и, припадая к губам в жадном поцелуе, одним рывком опускаюсь вниз. Комнату наполняют мои протяжные стоны и его отрывистое дыхание, сквозь стиснутые зубы. Я не мог представить, что бывает так хорошо, так тягуче сладко, правильно, так гармонично. Я медленно и ритмично двигаюсь, как в каком-то языческом ритуальном танце. Ни к чему спешить, я хочу сполна насладиться близостью со своим Солнцем. Окончательно забыться мне не дают большие теплые ладони, ложащиеся мне на поясницу, направляя в просьбе о большем. Да, у него слишком давно никого не было. Я послушно двигаюсь быстрее и резче, в угоду его желаниям, кусая губы, чтобы не кричать от удовольствия. Я почти на грани, кислород обжигает загнанные легкие, яркими вспышками под сомкнутыми веками ко мне подкрадывается эйфория и, казалось бы, невозможно слышать ничего, кроме бешеного стука крови в ушах. Но я слышу его поначалу слабые, но постепенно нарастающие стоны. Мы оба на грани того, чтобы стать на мгновение одним целым, я прикасаюсь к своему болезненно ноющему возбуждению, когда сознание прорезает: - Ки... Кибом... Ах... Еще мгновением – и мы оба кончаем этот танец для троих. Глаза наполняют злые слезы. Он был верен ему, даже когда его сперма изливалась глубоко внутрь меня. Обессилено падая на кровать, я стараюсь не задохнуться от сковавших горло спазмов. «Почему? Почему он, а не я? С первого взгляда! Почему? Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу». В тишине раннего утра звук пришедшей эсэмэски словно отразился эхом от стен. По его лицу я сразу понимаю, от кого она. «Приходи». Ни разу за все месяцы нашей маленькой псевдосовместной жизни я не видел этого света в его глазах. Быстро одевшись, он бросает на меня взгляд, отражающий такую гамму чувств, что я лишь киваю, устало прикрыв глаза. Накрываюсь с головой одеялом, чтобы не слышать грохота захлопнувшейся двери. И все же, я улыбаюсь. Солнце должно сиять.