Танец

В Изначальном мире жарко. Языки пламени извиваются огненными духами-саламандрами в танце, пляшут рядом, только руку протяни. Саламандры гудят и трещат, и в реве пламени слышатся обрывки слов. Всех слов, что они слышали за все время Изначалья. Пока еще пламя живо, оно торопится прореветь все, что успело услышать за свою долгую жизнь, и в воздухе повисают чужие голоса, языки, наречия, из тех, что еще не родились или уже умерли. Но тени знают, что это ненадолго. Что скоро погаснет пламя, и языки взовьются последний раз и опадут в пустую мертвую черноту. Но незадолго до этого должен прийти Танцующий с Рогом Радуги. Пройти через их мир. А перед Танцующим будут светится силуэты трех дверей. Три дороги. Как в старой сказке... Но в сказке не было смерти, которую молили три тени отдать, не забирать себе героя, чтобы продолжил свое дело славное... Да и не бывает в сказках героев-воров. Смерть усмехается — почто он вам, ведь не знает, как танцевать, да и Рог Радуги у него в руках вас лишь убивает. Но не сдаются тени. Молят всеми правдами и неправдами. Просят у Владычицы Судеб, потому что знают, что Смерть вовсе не бесчувственный и неумолимый инструмент. От нее тоже можно что-то получить, о чем-то договориться, попросить за кого-то... Если предложишь достойную плату. — За все нужно платить — задумчиво тянет Смерть, перебирая нарциссы. Тени замирают — все знают эти слова, каждая из Изначалья, — Жизнью — за жизнь, смертью — за смерть. Что вы мне предложите? На губы неудачно скаламбурившей Владычицы Судеб наползает улыбка. — Жизнь Изначального мира? Ваши три — за его одну? Именно так и никак иначе? — Смерть удивляется, но не отказывает. В конце концов, три угасающих тени Изначалья за одного молодого Танцующего — вполне справедливая сделка, — Ну, воля ваша. Вписано в Скрижали Судеб. И три тени оказываются вновь в своем мире, где их уже ждет Танцующий. Сделка была честной — Смерть никогда не обманывает, но не слишком ли высокую цену они заплатили? Уже неважно. Договора не отменишь. — Ну, так что, Танцующий? — голос Первой тени едва заметно дрожит. Понятно, ведь умирать не хочется, даже таким, как она, прожившим не одну тысячу лет и видевшим рождение Изначалья и его угасание. Помнящим всех теней, которые породили миры. Может быть, одна из тех, с кем она была дружна, и стала основой для мира, откуда пришел этот Танцующий, первый за десять тысяч лет, перед самым закатом Изначалья. Две другие тени подступают ближе, и три женских силуэта на фоне огня застывают, будто вырезанные из черной бумаги. — Какую дорогу ты выберешь? — зло говорит вторая. Как же, пожертвовать жизнью нашего мира ради этого Танцующего! Благородные самоубийцы, чтоб вас двоих, сестрички изначальные! — Что за этими дверьми? — спрашивает Танцующий. — Не знаю. Никто не знает. Выбирай сердцем и иди, Танцующий. Прощай, — вздыхает Третья тень. Для нее мысль о смерти уже стала привычной — веком раньше, веком позже... Какая, в сущности, разница? — Прощай, — бросает Вторая. — Прощай, Танцующий, — шелестит Первая. Все должно было закончиться как надо, Танцующий унес бы Рог, и, даже цепляясь за остатки былой жизни, тени могли бы протянуть еще немного. Но... — А что будет с вами, леди? — голос Танцующего разбивает тишину. — Этот мир наш. Мы последние и останемся здесь до конца, — Третья говорит это так буднично, словно речь и не идет об их жизни и смерти. Этот Танцующий вообще был на редкость беспокойным типом. Когда двери Судьбы затянулись тьмой, Вторая презрительно фыркнула — если Танцующему так охота сдохнуть в Изначалье, то пожалуйста! Может, хоть теперь до Первой и Третьей дойдет, ради кого они отдали свои жизни! — Что ты делаешь? — в голосе Первой звучит страх. — Тебе теперь не выйти отсюда! — Третья тоже начала увещевать человека. Вот уж... — Я выйду сквозь огонь, как и раньше! — глаза Танцующего светятся упрямой решимостью. — Но огонь уже умер! — Первая откровенно паникует. Пламя действительно уже лишь слабо потрескивает, и постепенно гаснет, и лишь горячий воздух напоминает о том, что бушевало здесь раньше. Второй раз двери Судьбы не открываются, ведь Смерть таких поблажек не делает. Даже Танцующим. — Потанцуем, леди? — Танцующий медленно направляется к ним. Тени отступают. Не могут поверить в услышанное. Танцующий, берущий тень не для создания своего мира, а для спасения чужого — слыханное ли дело? Не выдерживает Первая, ведь она слишком хочет жить, слишком сильно верит в этого Танцующего, слишком много сил она вложила в него... У Второй мелькает мысль, что это будет, по меньшей мере, забавно. А Третья просто идет следом. Тени знают, как это — танцевать, будучи ведущей, направлять и охранять человека, постепенно проводить сквозь огонь, кружась в пламени диковинными черными мотыльками, отталкивая ластящиеся к их телам языки огня, чтобы они не задели, не обожгли слишком хрупкой для этого мира человеческой плоти... Но каково это, танцевать, когда ты — ведомая, они не знают. В голове звучит незнакомая музыка, задающая ритм и темп. Разворот, прогнуться, шаг назад, чуть ближе к Танцующему, почувствовать тепло человеческого тела, зачерпнуть полной горстью его силу, пропустить сестру-тень — какая это — Вторая или Первая? — неважно. В голове стучит кровь, сила Танцующего ощущается все ярче и ярче, солнцем горящая, обжигающая, в прикосновениях, каждом движении уже не просто танца. Сила повисает посреди Изначалья, словно горячий ком воска, из которого постепенно начинают выплавляться силуэты, того что может быть или будет в этом мире, но Тени уже не видят этого. Они только чувствуют — тело Танцующего, прижаться, кожа к коже, еще ближе и горячее, впитать в себя еще частицу, замереть под напором удовольствия — ах, как это прекрасно — сила Танцующего, — скользнуть вниз, почувствовать, как тело сковывает сладкая судорога, почувствовать тело тени-сестры, и подчиниться напору человека. Когда росток каштана со льдисто-огненными листьями пробивается среди мертвого Изначалья, заполняя пространство вокруг себя жизненной силой, бьющей ключом, возрождающей пламя, заставляющей огненные снежники кружится в танце, тени замирают на мгновение, ошарашенные, недоверчивые, боящиеся допустить реальность увиденного. Серебряная трава и каштан со льдисто-огненными листьями тянут их к себе. Но танец уже начат, и он завершится, как должно. Тени вновь окунаются в водоворот сладкого безумия, тянущего из них все жилы, дающего боль, чтобы тут же превратить ее в удовольствие, когда под закрытыми веками взрываются цветные вспышки, а тело мягко обнимает огонь, греющий, но не палящий. В сознании вспышкой проносится земля, зависшая в пустоте, и постепенно она обрастает все большим количеством деталей и подробностей, колышась в ритме дыхания Танцующего, раскрываясь диковинным зелено-голубым цветком. Когда тело становится все более тяжелым, пошевелить хоть мизинцем становится невозможно, и постепенно сознание каменеет, тени понимают — они все сделали правильно.