Записки сумасшедшего

В письмах сохраняется сущность человека. Какую же сущность несут в себе письма из психиатрической больницы? Именно с этим вопросом я столкнулся, занимаясь своим хобби. Я любил перечитывать письма людей, которые были помещены в психиатрическую больницу. В каждом письме душевнобольной изъяснялся, как будто с самим Богом. Он рассказывал абсолютно все, что подвергло его быть закрепощенным в этом месте. В один из дней, когда я читал письма, я наткнулся на письмо одного человека, который рассказывал, как он играл в группе ударником в My Chemical Romance, как его выгнали оттуда и, как, через полгода он оказался в этом гнилом месте. Его зовут Мэтт Пелиссьер. В его письмах он рассказывает, как он был счастлив играть в этой группе, в которую отдавал всего себя, но в один прекрасный день его мечты разбились. В письме рассказывалось… «Для меня эта группа была всем. Я вкладывал в нее свою душу, свою любовь. Она стала моим миром. Каждый раз, я бежал на наши репетиции сломя голову, лишь бы быстрее очутиться в компании своих друзей. Но счастье это длилось недолго. Одна чертова ошибка — и мир рухнул. На одном из концертов я слажал. Я не знаю, почему так вышло, не спрашивайте. Но после этого, парни начали косо на меня смотреть. При каждом моем появлении они кидали осуждающий взгляд на меня, от чего мне хотелось провалиться сквозь землю, чтобы только больше не ощущать на себе эти напрягающие взгляды. С каждым днем наши отношения с участниками ухудшались. Что я только не делал, чтобы как-то облегчить обстановку, но все мои попытки были напрасны. Я надеялся, что все наладится, что все обойдется, но финальным этапом была наша ссора с соло-гитаристом Рэем Торо. Однажды, придя на очередную репетицию, они просто протянули мне мои барабанные палочки и попросили больше не появляться в их группе. Я ничего не мог сказать… Я просто, кинув палочки к их ногам, молча ушел. Я не знал что делать, я был подавлен… Ну почему? Почему они не могли дать еще один шанс? Ведь я так любил их, так любил нашу музыку. Я нашел выход в алкоголе. Не сказал бы, что я выбрал правильное решение, но это единственное, что могло меня успокоить. Часто, по вечерам, у меня случались приступы, я орал, рвал на себе волосы, царапал до крови свое тело. Иногда даже были попытки суицида. А потом я уж и не помню, как очутился в этом месте. Да, четыре белоснежные, немного поцарапанные мягкие стены… Все казалось какой-то злой шуткой или непонятным сном. Я только, что и мог — это пытаться разобраться реальность это, или мое алкогольное опьянение. И все же вот, попытка, я прихожу в себя, черт, это не сон, это реальность. Я сижу в этом адском помещении, где доносятся крики потерянных людей. Это место я считал потерянным раем. Почему потерянным? Потому что здесь закрепощалось все, что могло только происходить с людьми, терявшими рассудок. Я и сам не замечал, как становился таким же. Я бил кулаком в стену, царапал её своими ногтями, пытался что-то сделать, сам не понимая этого. Сейчас я четко понимал, что мне не для кого и не для чего жить. Я стал ужасен, моя воля разрушена. Я не знал, какой сегодня день, я не знал, какой сегодня час. С каждым днем, эти стены, эти звуки, этот запах казался мне адом, который съедал меня изнутри. Я просто умирал морально, теряясь в этом потерянном месте. Я часто вспоминал то время, когда я был с группой, когда я был её неотъемлемой частью. Я буквально жил группой и для неё, она была моим смыслом жизни, моим спасением. Мне нравилось, когда мы с ребятами сидели в гримерке после концерта и говорили о прошедшем дне и об только что отыгранном концерте. Я любил играть на барабанах, мне всегда это нравилось, даже когда я был маленьким мальчиком, меня привлекало это. Я не задумывался о том, что однажды эта сказка закончится, и я буду в таком месте, как это. Я не мог простить себя за то, что слажал на том чертовом концерте. В тот день я разрушил свою жизнь, разрушил то, что так упорно строил все эти годы. В этом я мог винить только себя, только я виноват в своей ошибке, больше никто. Я начал думать о том, как и где я умру. Я прекрасно осознавал, что из этого места никогда не выйду и, вероятно, умру в этой серой камере с решетками на окнах. Не хочу так жить. Это не жизнь, а просто существование. Не могу так больше, с этим нужно покончить. Чем быстрее, тем лучше. Да, я не смогу отсюда выбраться, но зато я больше не буду чувствовать себя никому не нужным и ничтожным. Как я уже говорил ранее, группа была моим смыслом жизни. Родители умерли в автокатастрофе, как только я закончил школу. Когда мне предложили играть в одной начинающей панк-группе, я, конечно же, согласился, ведь это был мой единственный шанс на жизнь. Мне нужно с этим поскорее покончить. Я умираю изнутри, это слишком больно. Легче убить себя и не мучиться больше. Осталось только выбрать, каким образом. Наглотаться таблеток? Не вариант, здесь следят за тем, чтобы пациенты принимали лекарства строго в присутствии медсестры или лечащего врача. Повеситься? Где? На простыне? Ну.. это будет очень долго и не менее больно, тем более, меня успеют снять. Остался только один вариант. Да-да, вскрыть вены. Банально, скажете Вы? Наверно, так и есть, но пока они сообразят, что нужно делать, я умру. Гениально, не так ли? Надеюсь, что сегодня на вахте будет практикант. То есть, молоденькая и необразованная медсестра. Дверь в мою камеру частенько заедала, и её оставляли незапертой. Я все равно никуда не выходил и востребовал себя, как не особо буйный. Я аккуратно пробрался в коридор и, мелкими шагами, поплелся к регистратуре. Да, я был прав, там, посапывая, спала практикантка. И что её сюда занесло? Не понимаю. Я немного засмотрелся на неё, но, все же, краем глаза заметил зеркальце, которое торчало с её кармана. Я легко вытащил его, чтобы девушка не проснулась, и поспешил вернуться в свою палату. Когда я зашел в свою палату, первым делом плюхнулся на кровать. Ещё немного и я больше не буду чувствовать себя ничтожеством. Я не буду существовать. Меня не будет. Кажется, уже светает. Я отрыл зеркало и с ужасом отскочил от него. В отражении я увидел не свое лицо, а лицо какого-то монстра. А само зеркало упало и разбилось на тысячи кусочков, словно мое сердце.. Пора. Сейчас я пишу последнее письмо в своей жизни. Прощай белый свет, я больше не вынесу этих мук. Я узнал, что сегодня уже 3 февраля 2005 года. Так быстро прошло время, а я еще жил августом 2004… Я не знаю, сколько сейчас времени, но мне пора уйти туда, где времени и дат нет, где просто есть спокойствие. Прощайте.. »

***

На этом записка окончилась. Из архивов этой больницы я узнал, что Мэтт ранним утром 3 февраля 2005 года вскрыл вены обычным стеклом от разбитого зеркала. Его не успели спасти, так как практикантка спала, а Пелиссьер потерял уж слушком много крови. Мне его очень жаль, хотя бы потому, что у этого человека был смысл жизни, а потом он резко рухнул в никуда. Он стал параноиком, который уже стал бояться социума и самого себя.. Человек думает, что все знает о смерти, но это не так. Стоит лишь только раз её увидеть, увидеть вблизи, как она забирается под кожу, и остается там, но человек думает, что и жизнь знает. Стоит на краю жизни и смотрит, как она идет мимо, но сам ею не живет, не может. Он в ней просто турист, призрак, а потом ты видишь, видишь вблизи, как она забирается под кожу и остается там, и от этого не убежать. С этим ничего не сделать. Знаете — это хорошо. Это правильно. Больше мне сказать нечего.