Вечное проклятие.

Я не вижу особой разницы, когда мои глаза открыты или же закрыты. Все кажется мне абсолютно одинаковым. От неба до земли идут трещины. Я вспоминаю тот звук рвущейся ткани, когда был в гробу и в исступлении, нагло окутавшем мое сознание (?), я боролся, метался, рычал, как самое настоящее чудовище из ада. Неудачная вышла карикатура на дьявола. Боже, что я делал. Я ведь не чувствовал, как дышал и… сейчас я тоже не чувствую. Я уже забыл это чувство. Я беру кисть в руки и начинаю рисовать. С закрытыми глазами. Вывожу плавные линии. Открываю глаза. По чистому холсту мгновенно стекает краска. Мои бледные пальцы начинают предательски дрожать, но я не чувствую. Я не чувствую, как прикасаюсь к кисти, к своему лицу, к родителям, к Саймону. Мне хочется разорвать себе кожу, вырвать свои глаза каждый раз, когда я гляжу на себя в зеркало. Но будет ли толк, я все равно ничего не почувствую. На лице без грима я часто вижу трещины. Может ли то, что уже умерло, рассыпаться вдребезги, разлететься на осколки, как старинный фарфор? Почему я не могу ничем заклеить те трещины, которые вижу повсюду? Эта реальность, эти люди… это все разбито. Сердца людей разбиты, но разве они в силах вытащить те осколки, что вонзились в их плоть, разве в силах вытащить те острые, как нож, слова из своей памяти, что убили в них последнюю веру? Они чувствуют боль, всецело, каждой клеточкой теплого тела, боль проникает под вены и отравляет души. Я каждый раз вижу чужие страдания, вижу, что в их глазах, обычных пустых глазах, не осталось ничего, кроме сияющей пустоты. Это как чистый холст, которому не суждено быть изрисованным красками. Можно вечно смотреть на это, но не увидишь ничего. Абсолютно. Ничего. Когда мои пальцы не спеша касаются спины Саймона, изучающими движениями дотрагиваются до его шрама, я не чувствую ничего. Словно вожу пальцем по воздуху, окунаю его в пустоту. Будто он – иллюзия, сотканная смертью. Но потом я открываю глаза. Он сидит в сгорбленном состоянии, свесив голову и что-то шепча. Хоть на миг, хоть на один чертов миг я бы хотел почувствовать. Я умею любить, несмотря на то, что наполовину мертвец, умело замаскированный гримом и линзами. Но сейчас я чист, я такой, какой есть. Видишь, Саймон? Посмотри на меня. Посмотри. Где же спрятана эта любовь, если сердце давно не бьется? Она обвивает его вокруг, будто красочной лентой. Я хочу так думать. Я хочу быть уверенным в том, что так и есть. Это все, на что я способен. И когда он разворачивается ко мне, доверчиво улыбаясь и смотря прекрасными светлыми глазами, я невольно улыбаюсь в ответ. В его глазах плавают мысли, и я могу видеть его любовь. Я имею понятие о чувствах, просто они для меня кажутся чем-то неопределенным. Меня тянет к нему, потянуло с той минуты, когда я впервые увидел его сидящим на моей могиле. Но, боже, как же страшно жить и не знать, каково это – испытывать тепло, жар, холод, капли летнего дождя на закрытых веках, прикосновения к синим губам. Живой мертвец, который любит, но не чувствует это. Я всегда думал, что жизнь противоречива. Но нет. Это смерть и новое существование за гранью, за обратной стороной ада. И я в страхе хватаюсь за руки Саймона, боясь снова открыть глаза и очутиться в гробу. И он держит. Держит. Я знаю это. Даже с закрытыми глазами я останусь уверенным в этом. Уверенным в нем. Навсегда.