When you said your last goodbye I died a little bit inside I lay in tears in bed all night Alone without you by my side…
Kodaline — All I want
Как это обычно бывает, до пятидесяти лет ощущение возраста чувствуется лишь в отдышке, да в высоком давлении. Но после этой знаменательной даты груз прожитых лет обычно сбивает с ног, начав диктовать свои правила. Так было и с ней, обычной среднестатистической женщиной. Супругой. Матерью. Бабушкой. Сначала пятидесятилетний юбилей, спустя два года «жемчужная свадьба», а еще через год странный и непонятный для любого жителя постсоветского пространства диагноз — болезнь Альцгеймера. Тогда, сидя в кабинете у невропатолога, обслуживавшего участок, по которому она была прописана, держа за руку мужа, она никак не могла понять, в чем отличие этой иностранной болезни от обычного старческого склероза. Врач долго и нудно пояснял, что склероз наступает обычно в более зрелом возрасте и не несет в себе столько ярко-выраженных осложнений, как эта «новомодная» болезнь. Услышав слова об осложнениях, женщина так и не смогла перебороть страх и лично спросить, что ее ожидает в скором будущем. Вместо нее — это сделал державший все это время ее за руку мужчина, как только она покинула кабинет. Десять минут нервозного ожидания возле кабинета. Попытки услышать через дверь разговор, который она сама же и не захотела дослушать, а затем супруг, осторожно перешагнувший порог кабинета. В его взгляде читалось многое: страх, отчаяние, ужас и бесконечный вопрос «за что». Тяжело вздохнув, он, как обычно нежно поцеловал ее в лоб и, натянув улыбку из категории «все обязательно будет хорошо», произнес: — Тебе нельзя больше волноваться. Теперь волноваться за нас обоих буду только я. — Как не волноваться, когда я знаю, что скоро забуду детей, внуков. Забуду жизнь. Забуду тебя… — женщина не смогла больше произнести и слова. Мешал подошедший к горлу комок, то ли слез, то ли злости. — Когда это произойдет, я буду жить и любить за нас обоих, — не поведя и бровью, мужчина сжал ее в своих объятиях, заставив немного успокоиться. Не показал того, что творилось у него внутри. Раньше мог, но теперь переживания и горечь стали для него непозволительной роскошью. Они смирились с тяжелым ударом судьбы. Антибиотики, которые прописал врач, стабилизировали состояние, не позволяя болезни прогрессировать. Даже казалось, что в жизни больше не будет черных полос. Только белые, наполненные радостным смехом внуков и посиделками перед телевизором во время просмотра очередного отечественного сериала. Но все снова произошло неожиданно. Младшую дочь вызвали на работу, полуторагодовалого сынишку было не с кем оставить. Родная мать не смогла отказать в помощи дочери. Только что научившийся ходить и вскарабкиваться на стулья и диваны малыш больше походил на игривого щенка, нежели на послушного внука. Бегал по квартире, хватал то, что удавалось схватить. Отвлекшись на пару минут, молодая бабушка внезапно услышала истошный крик ребенка, донесшийся из кухни. Вбежав туда, она увидела его с красными как у гуся ножками. Рядом валялся небольшой электрический чайник. Малыш отделался несколькими крупными волдырями и двухнедельным пребыванием в детской больнице, а она огромными муками совести, которые с каждым днем становились все ядовитее и тяжелее. Это было то, от чего ее так старательно оберегал супруг. Стресс. Последовало ухудшение. Таблетки перестали помогать. Болезнь принялась забирать своё. Первой была отобрана кратковременная память. Женщина перестала запоминать новое. Не смогла запомнить лица или хотя бы имени второго, только появившегося на свет сына старшей дочери. Ее муж продолжал верить в то, что рано или поздно она сможет запомнить. Второй болезнь стала отбирать память. Понемногу. Обрывками. Кусочками стирая из сознания женщины важные моменты прожитой жизни. Она перестала узнавать лица детей. Они казались ей ее собственными. А потом она забыла, что вышла замуж, что три раза становилась матерью, что человек, всецело посвятивший себя уходу за ней, — ее муж. Он снова и снова знакомился с ней. Каждый день показывал свою любовь, которую сумел пронести на своих плечах уже больше тридцати лет. Каждый день она влюблялась в него как в первый раз. Третьей она потеряла способность говорить и ходить. Заключенная в клетку из костей, мышц и мяса, она молча наблюдала за тем, как жизнь словно вода просачивалась сквозь пальцы. Почти без памяти, будто кукла с единственной способностью — дышать, теперь она полностью зависела от него. И он ее не бросил. Велев дочерям, что пока он жив, пока может ходить, он будет сам ухаживать за их матерью. Он сдержал слово: кормил, менял испачканную испражнениями одежду, купал. Четвертым по счету страшный недуг отобрал у нее его. Старавшийся не дать слабину, он умалчивал ото всех боль, копившуюся где-то глубоко в груди. И спустя шесть лет непрерывной борьбы с болезнью не выдержал и проиграл. Умер, сидя на диване перед телевизором. Как скажут позже: «остановка сердца». По телевизору шел их любимый сериал. Три дочери, названные в честь самых сильных человеческих чувств: Верой, Надеждой и Любовью, всю следующую неделю были заняты бумажной волокитой и похоронами. Горечь утраты близкого человека глушил циничный эгоизм — каждый старался спихнуть уход за медленно умирающей матерью на кого-нибудь другого. Они даже не попытались донести до больной матери то, что их отца и ее мужа больше нет. «Зачем? Она все равно ничего не помнит и уже никого не узнает», — это оправдание стало единственным связующим звеном между когда-то родными сестрами. Она не реагировала на их разговоры, не вмешивалась в их жизненный уклад. Усталая от жизни женщина, пока еще помня как дышать, безотрывно глядела в пустоту перед собой. Но иногда… на несколько секунд, не более, ее взгляд становился осознанным, тогда ища глазами и не находя искомого глаза тонкой, едва различимой пеленой застилали слезы…