Un-charged file

-Да нет его здесь, я же тебе говорил, - Сонгю выдавливает из пластинки еще одну таблетку от головной боли и запивает ее теплой водой из бутылки на заднем сидении. Ухён, пожав плечами, молча послушно разворачивает машину и выезжает в следующий двор — оттуда можно выехать прямиком к дому. -Ну, проверить же надо было? К тому же, поездки в дождь — жутко романтичные... - … Наму, - тихий вздох. Ухён, вновь пожав плечами, замолкает. Нет — так нет. Где-то в Содэмунгу у обочины дороги рядом с крытой автобусной остановкой притормаживает белый «Сирокко», и туда ныряет невысокий мальчишка, зябко кутающийся в светлое полупальто. -Прости, что задержался, на работе аврал, - говорит Сынхо, протягивая на заднее сидение полотенце. - Зонта у тебя с собой, я так понимаю, не было... Термос внизу, глянь там. Ёсоп фырчит, заматываясь в полотенце вместо того, чтобы вытереть мокрые волосы, и сразу тянется к горячему чаю — Сынхо предусмотрительный и вообще. -Да ничего, освежающий душик... - Эмпат тихо чихает. - Все равно я ничего не нашел. У него след такой размытый, что я его плохо чувствую. Сынхо, хмыкнув, трогается с места. -Ох и намудрил Мёнсу с перьями. В Йонсангу с мокрой кроны пушистого дерева на Ёнгука что-то с воплем грохается — что-то такое же жутко мокрое, скользкое и невидимое. В нос лезут влажные, пахнущие мокрой курицей перья, и невидимое нечто получает смачный подзатыльник. -То есть ты реально надеялся спрятаться тут от дождя, - Ёнгук наблюдает, как обескураженный Кимчхи, отряхиваясь, поднимается и сердито на него смотрит — за что подзатыльник-то? - А где Хоик? -Я оставил его дома. В такую погоду у него спина вечно ноет... Ёнгук, кивнув спокойно — а чего тут удивляться? - тянет Йехянги в сторону метро. -Тут ничего нет, - поясняет, помедлив. - Он где-то на юге. -Напомни, какого хуя мы здесь делаем в сраный дождь. Сеён, поджав губы, натягивает бесполезный воротник на голову и поднимает взгляд к небу — то ли прогневанный, то ли умоляющий, то ли хер пойми какой; по лицу стекают бледно-алые струйки краски для волос, дешевой и нестойкой, потому что в профмагазины перестали завозить его оттенок. Девять вечера, Кымчхонгу, почти ливень, они с Джейаром стоят посреди дороги, решительно не въебывая, куда идти, а этот придурок еще мнет в руках какую-то игрушку и расстраивается, что она промокла. -БЛЯДЬ! Может, ты выйдешь из транса и ответишь на мой вопрос?.. Тот вздрагивает — и испуганно кивает; когда Сеён не в настроении, его лучше слушаться. Сеён чем-то похож на маму — только Усан в таком настроении в последнее время почти постоянно. Ухён даже предлагал как-то купить ему упаковку прокладок для месячных, но получил лапой по роже и с фингалом отправился обратно домой. -Джун что-то увидел во сне и позвонил Хёкджэ, Хёкджэ позвонил Сонгю, Сонгю сказал, что все знает и позвонил Ауре, Аура не взял трубку и он перезвонил Чонхуну, Чонхун позвонил Ауре, но Аура опять не взял трубку, Чонхун позвонил Усану и он, к сожалению, взял... - … И вот мы здесь. Иногда Сеён ненавидит то, что они вроде как в семействе самые младшие, и на всякие задания и поиски их можно отправлять, как детей за хлебом. Сансу сказал, что Джун увидел во сне нового птенца; Сонгю почувствовал его часом позже, но все же почувствовал, а у Кыни все посбивалось к чертям — оказалось, что птенец этот, скорее всего, тот самый, генномодифицированный, их_первый, и все сразу сделали стойку. Они ждали почти два месяца, и ничего ровным счетом не происходило с этим студентом академии искусств, которому Аура и Сынхо после долгого выбора подкинули перья — Мёнсу молчал, как партизан, и отказывался отвечать на любые вопросы; впрочем, признавать, что их затея с превращением обычного человека провалилась, он тоже по каким-то причинам отказывался. Сегодня, когда Джуна подбросило на постели, а Сонгю в очередной раз закашлялся, подавившись чаем, все поняли, что как минимум моральные основания у Мёнсу для этого были. -Я не понимаю, почему мы? У меня вообще чуялки по жизни нет, - Сеён хнычет, как ребенок, и шлепает по лужам уже грязными вхуй кедами, втайне надеясь, что Сынхён потом поможет ему их реанимировать — на самом деле, только у этого человека, не считая Чонхуна, шмотки всегда в идеальном состоянии в этом сумасшедшем доме. - Ты ничего не чувствуешь? Джейар молча мотает головой, оглядываясь то и дело — на улице не то чтобы птиц или птенцов — на улице нет ни души, а вот на демона нарваться можно очень даже. Сеён не очень боится демонов, зато боится за Джейара, который при виде демонов все еще слегка (ладно, пиздец как) ссыт. -Я даже не представляю, где его здесь искать и почему нас послали в чужой район. Неужели Крис не мог здесь его найти?.. - Голубь слегка нервничает, и это понятно — если Сеён уже искал со старшими птиц, то Джейар — никогда. -Крис, при всем моем к нему уважении, у себя под носом птицу месяцами может не замечать... Дождь начинает лить еще сильнее, где-то вдалеке уже занимается гром — а Сеул будто вымер, и вокруг действительно нет ни души. Они в Кымчхонгу, на самой окраине города, и район этот, по идее, просто кишит бессознательными тварями, и это порядком страшно. Сеён молча дергает Джейара на себя и шагает в сторону центральных проспектов. Сынхён, едва оправившись от приступа, засыпает только где-то к восьми — Сеён и Джейар как раз уходят, выпнутые на улицу деятельным Сансу, а сам Усан, подумав, тоже вышлепывается в дождь, не сказав ни слова — вряд ли на помощь мелким, просто Аура уже часа два не берет ни один из телефонов, включая рабочий в цветочном магазине. Сынхён дышит во сне тяжело, и Чонхун устало прикрывает глаза, укладывая на его лоб вечно прохладную ласковую ладонь. Сынхёну становится все хуже — приступы чаще и тяжелее, и даже сейчас в уголках глаз скапливается мятно-зеленая бледная жидкость, из-за которой даже ресницы слипаются, а глаза потом долго режет от любого света, особенно природного. Чонхун знает, Джун действительно видел их птенца — его и Сонгю, того самого, генномодифицированного, искусственного, вылупления которого ждали столько времени, уже, в общем-то, потеряв надежду на успешный исход этой авантюры. Чонхун, как и Мёнсу, молчал — чувствовал, что это просто пауза, и паниковать смысла нет. Но и сейчас он отчего-то — то ли из-за слабости Сынхёна, то ли из-за слишком сильного дождя, который даже для Чонхуна размывает все ощущения — этого птенца почти не чувствует. Чувствует, что юг, чувствует, что, может,немного севернее, чем Кымчхонгу, куда Сансу отправил мелких. Чонхун бы и сам вышел на поиски, раз уж на то пошло, но сейчас оставить Сынхёна он не может, потому что велика вероятность рецидива. Где-то у подушки лежит яркое оранжевое перо — ткань под ним пропиталась бледно-мятным; осознание приходит как-то спонтанно, и Чонхун вздрагивает. И через мгновение Сеён получает смс с коротким «возвращайтесь в Кансогу». Они действительно находят этого птенца в собственном районе недалеко от станции метро, в небольшом тупиковом переулке, куда он забился, видимо, испугавшись или уже почти потеряв сознание. Находят поздно, ближе к полуночи, когда уже телефон Ауры, который тот, оказывается, просто выронил в автобусе, садится и выключается от постоянных звонков. Джейар неловко спотыкается и чуть ли не летит мордой в лужу, но Сеён успевает поймать его за шкирятник и уберечь до кучи от встречи с раскинувшимися над асфальтом орлиными крыльями. Аура с Усаном находят этого птенца первыми, и сейчас Кыни, опустившись рядом на колени, пытается хоть как-то привести его в чувство (рядом лежит простая студенческая сумка, и Джейар автоматически, дрожа от холода и глядя вокруг испуганными расширившимися глазами, запихивает туда разбросанные тетрадки и учебники), а Усан, промокший, порядком усталый и непривычно тихий, подпирает собой стену и задумчиво рассматривает слабые, будто недоношенные журавлиные крылья. У нового птенца бледное красивое лицо, хрупкое теловычитание и действительно слишком слабые, будто бы мертвые крылья, неподвижным пологом лежащие на мокром грязном асфальте. Студенческий билет из сумки подтверждает, что это действительно Ким Джунмён; это Аура знает и без ненужной книжки. Сам ведь выбирал. -Я не могу привести его в сознание. Долгие десять минут спустя — Аура пожимает слабо плечами и складывает крылья; они слишком жадно впитывают воду и тяжелеют, и это не очень приятно. Сеён хмурится и пытается натянуть на Джейара свою куртку — тот смотрит жалобно и как бы пытается сказать, что сеёновская все равно тоже мокрая и мало чем ему поможет. Не суть, явно думает Сеён или же вообще, как он любит делать, не думает вовсе. -Нам нужно просто пока отвести его домой, - подает голос наконец Сансу; господи, так непривычно видеть его молчаливым и каким-то правда усталым. - Я заебался три часа торчать под ливнем. И если ты не заметил, мелкие тоже промокли, подумай хотя бы о них, раз тебе на меня насра... Короткий злой, осуждающий взгляд, а Сансу затыкается, молча помогая Кыни поднять нового птенца на руки. Он оказывается совсем легким, и если бы не дождь и неубирающиеся слабые крылья, все было бы совсем легко, а так приходится нести вдвоем — да еще и мелкие, тоже странно притихшие, идут по бокам и страхуют. До дома недалеко, и из крыла птенца выпадает перо — чуть отставший Джейар его подбирает, рассматривает осторожно, мнет мягко в пальцах, тихо вздыхая. Такие перья он видел у мертвых птиц. У Сынхёна после полуночи случается рецидив, и его выворачивает наизнанку вперемешку с кровью — на Чонхуне нет лица, когда он возвращается от забывшейся нездоровой дремой пары обратно, стирая с мелко дрожащих рук кровавые разводы; края закатанных рукавов рубашки тоже в крови, а у запястья виден легкий розоватый след — ожог от усилившегося яда. В гостиной пахнет влагой, дождем и мокрыми перьями — запах не тяжелый сам по себе, но почему-то давит, или это просто слабость и постоянная нервотрепка. Джейар уходит в комнату Сынхёна, обнявшись с одной из игрушек — та, пусть и оживлена, но помалкивает; вслед за ним уходит и Сеён, глянув на хмурое лицо Ауры. В гостиной остается только он, Сансу и Чонхун, стискивающий пальцами виски. -Я позвоню Тону, - тихо говорит Усан, но Чонхун качает головой и — слабо улыбается. -Не нужно, правда, ему уже лучше, - отвечает он, присаживаясь на корточки рядом с диваном, куда на покрывало положили бесчувственного птенца. - Это ведь он, да? На самом деле, Чонхуну ответ на этот риторический вопрос не нужен, потому что он и сам прекрасно чувствует собственный отпечаток на этих слабых крыльях и в сознании птенца. Мёнсу тогда говорил, что у любого превращенного таким методом птенца будет особая связь со своими «родителями» - и она действительно есть, и Чонхун чувствует ее, но почему-то (ему так кажется) слабее, чем предполагалось. -Он такой слабый, - тихо говорит гидрокинетик, собирая на ладонь воду с черно-белых перьев — жидкость собирается в красивые капли, впитывается мгновенно в кожу, послушно высыхая. - Вы нашли его без сознания? Сансу кивает, стаскивая вымокший пуловер и залезая в шкаф за сухим. -Угу. И уже с материализованными крыльями. Как ментально ни старались уговорить убрать — вообще ноль эмоций, только дышит и хрипит. Аура мычит что-то будто бы в подтверждение слов — а потом, вздохнув, трет кулаками уставшие глаза; полдня не выключал диагностический режим, и сетчатку теперь слегка режет от света. -У него вообще очень странное силовое поле, - Кыни безвольной тушкой разваливается у окна, закрывая уставшие глаза. - Я вижу в нем и тебя, и Сонгю, но тебя почему-то ярче, хотя у Сонгю перо порядком сильнее. И еще что-то вижу, но никак не могу понять, что — оно будто полиэтиленом замотано, столько заклинаний, что ничего не видно. Чонхун переводит взгляд с Ауры на птенца — этот Ким Чунмён сейчас больше похож на суточного мертвеца, только что вытащенного из криокамеры в морге. Ледяной и мертвый — вплоть до крыльев. И Чонхуну рядом с ним почему-то дышится намного легче. -Его нужно согреть и высушить, - говорит он неуверенно, гипнотизируя взглядом мокрую одежду, которая медленно подсыхает — скорее просто испаряется вода, и к теплу это не имеет никакого отношения, над ним Чонхун не властен. - А потом уже посмотрим — не может же он вечно быть без сознания? Аура, помедлив, кивает. -Если это не летаргический сон, - вставляет свои пять логических копеек слегка оживший Сансу. *** -Аура говорит, что он вообще никакущий. Ховон кладет трубку, запуская мобильник в аккуратный скользящий полет по столу; тот врезается в кружку с чаем и затихает. Сонгю не выходит из комнаты — на работу ему еще рано, да и слышать то, о чем он и без того в силу способностей осведомлен, хочется не очень. И еще кое из-за чего. -Уже три дня без сознания, в больницу везти смысла нет, у него крылья не убираются, будет слишком много вопросов, даже если учесть, что они невидимые. Лэй приходил — на лечение птенец никак не реагирует, так что ушел он ни с чем, если не считать укушенную Сеёном руку достижением... Тону непонимающе закашливается, едва не давится чаем — на глазах аж слезы выступают. -Ближе к полнолунию Сеёну почему-то вечно хочется крови, - любезно поясняет Ховон, пожимая плечами. - Так что я тебя туда не пущу: если он Исину чуть клешню не откусил, то у тебя сожрет крыло и не подавится. Лекарь уныло пожимает плечами и зевает — видимо, не выспался; у входа в кухню, опершись плечом на косяк, стоит, скрестив на груди руки, Мёнсу. Бледный, с едва заметными серыми тенями под глазами. -Аура говорит, что у него странное силовое поле, - Ховон замечает заклинателя. - И что теперь оно сильно смахивает на ауру мертвеца. Мёнсу медлит еще с секунду — молчит, - и, развернувшись, все также молча скрывается в комнате. У выхода из квартиры, накидывая на плечи куртку, Ухён зло кривит губы. Птенец приходит в себя ровно через неделю. -ТВОЮ ЕБАНУЮ МАТЬ! Сеён, неспортивно взвизгнув, отшатывается от пролетевшего по коридору Сансу и вжимается в стену; следом за Усаном пролетает бледнющий Сынхён, по пути втюхивая кровавому принцу очередную оживленную свинью-копилку, затем Аура, раздающий грозные взгляды направо и налево. Взгляды, впрочем, попадают на все, кроме, собственно, самих адресатов. Следом за этим цирком из гостиной выглядывает спокойный Чонхун — и, усмехнувшись, манит Сеёна пальцами в комнату. -Птенец очнулся. Сеён осторожно, почти робко протискивается в гостиную, которая за эту неделю с небольшим превратилась в переносной госпиталь; то тут, то там игрушки, оживленные и не очень, забытые книги, оставленные тут каждой дежурящей по расписанию птицей, «потерянный» мобильник Тону, который-таки пришел попробовать полечить, китайские разговорники Сынхёна и забытая струнная гитара. В углу дивана, забившись туда и обняв руками колени, сидит Чунмён — бледный, глаза чернющие, испуганные, за спиной, придавленные телом к спинке дивана, все те же слабые крылья. -Привет, - Сеён как-то теряется — ему одного взгляда достаточно, чтобы понять, что птенчик еще слабый и ужасно, ужасно малокровный. - Ехем... Журавль замороженно кивает, кидает на Чонхуна какой-то беспомощный, будто просящий защиты от всего этого балагана взгляд. Сеён, видимо, проспал тот момент, когда птенцу уже все объяснили, накормили, напоили и попытались добиться адекватного ответа. Чонхун ободряюще улыбается — ну же, не бойся. -Как дела-то? - Ляпает первое пришедшее в голову кровавый принц, и где-то за его плечом слышится звонкий фейспалм. -Ты пиздец тупой, - доверительно сообщает ему объявившийся Сансу, впихивая ему в руки, и без того занятые дурацкой свиньей, фланелевый плед. - Иди и найди по нашим шкафам ему что-нибудь из одежды, не стой столбом. Кстати, на кухне уже завтрак. Еще пять минут, и тебе ничего не останется, это Спарта. Сеён, кивнув и решив больше от мамочки не огребать, сливается в сторону комнат, в уме прикидывая, чей размер больше подойдет этому худощавому пареньку; Сансу уже успевает оставить в комнате горячий чай, Чонхун сходить поесть, Сынхён аккуратно потормошить Чунмёна и потискать, как тот совсем заторможенно, но все-таки отвечает на сеёновский вопрос: -Хорошо... -Заговорил, - как-то совсем по-матерински умиляется Усан. На то, что он теперь птица, Чунмён реагирует на удивление адекватно — как и на всю сопутствующую историю о том, что теперь с прошлой жизнью он порвал, и дороги обратно нет; про пару ему никто не рассказывает — все равно у таких птенцов ее нет и быть, по сути, не может. Рассказывают про «родителей»-доноров, про всякие мелкие штучки вроде документов и полезного Шим Чханмина; ладно, Чунмён реагирует может и не то чтобы адекватно, но просто слушает и кивает, кивает и слушает. Скорее всего, это просто шок — а может, Мёнсу умудрился вписать в его личный код какие-то данные, которые защищают его от нервного срыва по той простой причине, что в глубине подсознания он все это уже знает. Чунмён не может убрать крылья — совсем не может, как ни объясняет ему Аура сам механизм; молча постоянно качает головой и забивается подальше, будто стремясь спрятаться и защититься — вполне понятная реакция. Спокойно Чунмён ведет себя только с Чонхуном — тихо разговаривает, рассказывает что-то и слушает, когда ему говорит Чонхун; гидрокинетик тоже пробует рассказать про крылья, и Чунмён старается их убрать, но все равно ничего не выходит. Сынхён рассказывает Чунмёну о журавлях и говорит, что у него очень красивые крылья. -Такие слабые, мертвые как будто, - говорит Чунмён однажды, тоскливо глядя в зеркало. - И совсем не такие, как у вас. У Сынхёна не находится на это ответа, кроме слабой беспомощной улыбки — две недели у Чунмёна не может проявиться никакая способность. -Потому что дерьмо это ебаное все, а не способ превращения, - не сдерживает злости Ухён, уже не обращая внимания на предостерегающий взгляд Сонгю. Сейчас Ухён — это тот Ухён, который обожает уничтожать демонов, не мыслит жизни без охоты и на темной изнанке Сеула в окружении демонов чувствует себя порою даже лучше, чем в нормальном неизнаночном мире. - Потому что головой думать надо было, а не рушить чью-то жизнь и драть просто так перья... Мёнсу молчит — молчит и проглатывает все, что хотел бы ответить, а Сонгю отводит виноватый взгляд — он знает, догадывается, понимает, почему Ухён так бесится. Он был слишком против того, чтобы Сонгю отдавал свое перо на этот авантюристский эксперимент — и потом несколько дней не отходил от него, загибающегося от боли во всем теле из-за вырванного пера. Мёнсу молчит и снова уходит в свою комнату, а Ухён, дернув плечом, вновь сбегает на работу. Сонгю тоже не чувствует способности Чунмёна. -Но ведь у нас уже было такое, помнишь? - Спустя еще несколько дней Чханмин сидит, болтая ногами, на высоком стуле в кабинете магазина Ауры. - Ну, тогда, когда ты первое время думал, что у Усана нет способности. Ведь не факт, что если ты ее не видишь, ее нет? Кыни раздраженно дергает плечом, заполняя отчетные книги — внимание не фокусируется, и строчки расползаются перед глазами, а почерк больше похож на почерк практикующего студента медицинского университета. -У Сансу она скоро проявилась, - Аура качает головой. - Через неделю, не больше. Сейчас прошло уже две, а его крылья напоминают, грубо говоря, ворох бесполезной бумаги, и он их даже убрать не может. И сам в себе он ничего не чувствует. Молчу о том, что Сонгю его уже по деталькам разобрал... -И? -Нет там ничего. Чханмин вертит в пальцах крышечку от своего «никона», хмурится и параллельно думает, где бы достать на него адекватный телевик для съемок городских пейзажей. Вздрагивает, когда Аура машет перед его носом ручкой. -Ты мне тут стул пришел просиживать или попробовать разобраться? Лично я, - Кыни слегка нервно, но все же сдержанно (глава семейства, как никак, уже шесть лет опыта и нервотрепок) улыбается, фыркая. - Не понимаю, что с этим делать. У нас в семействе, пока у нас, потому что я решительно боюсь спихивать Чунмёна в Мапхогу, там его Ухён загрызет... Появился пустой птенец. Птенец со мертвыми крыльями и без способности. Провальный, по сути, эксперимент. Вернуть уже обратно ничего нельзя — и в прошлую жизнь его тоже уже никто не примет. Что нам с этим делать? Чханмин теряется — впервые за долгое время теряется, вот так, одной репликой услышав связную картинку того, что происходит в последние несколько недель. Только сейчас приходит понимание, что они, возможно, действительно провалились, прокололись в этом эксперименте с превращением обычных птенцов искусственным способом - что уже безвозвратно поломали одну жизнь и не представляют, что с ней делать. И как теперь относиться к этой неполноценной и бесполезной — Чханмину отвратительно этого слово, но от него никуда не сбежишь — птицей. И он только отводит взгляд — впервые за это долгое время, когда в Сеуле появилось новое поколение крылатых. -Я не знаю. *** Чунмён не выходит из дома, много пьет воды и почти ничего не ест — кажется, становится лишь тоньше и прозрачнее, а кожа все бледнеет и словно бы истончается, становится хрупко-бумажной, папирусной. Он никак не может убрать крылья, и они мешаются, опадают сухими ломкими перьями, и когда выпадает очередное перо, Чунмён не чувствует боли. Он ни с кем, кроме Чонхуна и Сынхёна, почти не разговаривает — разве что иногда немножко с Джейаром и Сеёном, когда те приходят попытаться вытащить его на прогулку или позависать в видеоигры. Проходит еще десяток дней, а у Чунмёна по-прежнему нет даже намека ни на какую способность. -Поломал кому-то жизнь, вырастил инвалидную птицу, - Ухён хватает Мёнсу за запястье, заставляя развернуться к себе. - Почему нельзя было выбрать адекватный вариант для эксперимента — ну, скажем, какого-нибудь и без того полумертвого брошенного бездомного? Почему, если тебе это так, черт возьми, надо — ты не использовал для этого свои перья?.. Мёнсу смотрит на Ухёна прямым, ничего не выражающим взглядом темных, почти черных глаз — на запястье, конечно, останутся следы от сильных пальцев, но сейчас ему наплевать на это. -Пусти меня, Ухён, - говорит он тихо. - У меня нет желания разговаривать с тобой на эту тему. «И на многие другие тоже», - хочется продолжить ему, но он вновь проглатывает, сдерживается, чувствуя, как запястье, сжав чуть сильнее на мгновение, все же отпускают. У Ухёна в глазах — непонимание, злость и, наверное, размытая, едва заметная боль — и он делает шаг назад, когда на пороге появляется слегка замотанный после работы Сонгю. И останавливается, заметив их обоих в прихожей. -Прекрати, - говорит он, качая головой. - Все уже сделано, и нам не остается ничего, кроме ожидания. Ухён ничего не отвечает — лишь молча разворачивается и уходит в их комнату, закрывая за собой дверь. Конечно — может, ты и еще разок готов отдать ради этого свое перо?