La Vie En Rose

От третьего лица В маленьком кинотеатре сидело троё. Целующаяся на заднем ряду парочка подростков давно не следила за развитием событий в фильме. А третьей была молодая девушка. Она ловила каждое слово , каждое движение главной героини. На экране блистала Катрин Денёв в не так давно вышедшей картине «За сигаретами». В Нью-Йорке не любят нестандартное французское кино. Тем более, в конце лета. Тем более, в дождь. И если подростки просто не знали, чем себя занять, и от нечего делать решили пойти в кино, то девушка прекрасно знала, на что она подписывается. Маленький кинотеатр на окраине города, в месте, столь отдалённом от постоянного для неё места жительства, пустеющие рядом кресла и восхищение икрами нестареющей Катрин- всё это свидетельствовало о нескончаемом, убийственном, однако настолько полюбившемся одиночестве. Она одна. Несмотря на наличие матери и друзей, она одна. Как это произошло? Когда она потеряла ту стёршуюся грань между наигранными улыбками для онастогадивших ей сливок общества и ненависти к всему прекрасному и счастливому? Нет, не ненависть. Ненависть куда лучше её апатичного состояния. На экране зазвучали слишком громкие слова женщины 65 лет, находящейся в объятиях любимого мужчины. «Жизнь продолжается!» Парадокс. Девушка же считала, что всё в этом мире имеет свой логический конец. Так зачем тратить время на безрассудное продолжение? Всё равно приходим к одному и тому же. Пустота. Такими семимильными шагами 20-летняя девушка обрекла себя на пожизненное несчастье. Всё её тело ломимо из-за этой душащей пустоты. Она заполняла её своими любимыми фильмами, музыкой, увлечениями, о которых далеко не каждый догадывался или имел представление. Этого было мало, однако. Она вышла из кинотеатра и стала под козырёк. Дождь лил, не щадя новые туфли и чужие души. Она закурила. Символично. Однако она это делала не в дань только что просмотренному фильму. Слишком гадко было на душе, а сигареты помогали расслабиться. Странно. Она, всегда державшая всё под строгим контролем, позволяла себе расслабиться, выкуривая сигарету под козырьком подозрительного кинотеатра- явно не описание поступка истинной леди. Плевать. Слишком много ролей на её счету. Так много, что она уже и сама запуталась, кем является. Блэр Корнелия Уолдорф- студентка Колумбийского университета факультета дизайна. Королева школы, ей не составило никакого труда занять первенство и в Колумбии. Её боялись, её обожали, её ненавидели! Тотальный контроль- вот её второе имя. С раннего детства она поняла простейшую вещицу- открывать людям своё истинное лицо, свою сущность- к добру не приведёт. И она начала играть. Играть так, что Станиславский , преклоняясь перед ней, целовал бы ей руки. Играть так, что лучшая подруга лишь изредка могла увидеть её настоящую. Играть так, будто каждое действие этого сложного спектакля – последнее. В матери Блэр – известном дизайнере Элеонор Уолдорф- родительские чувства окончательно уснули, когда девочке исполнилось 12 лет. Отец погиб, а мать так и не начала ценить истинное своё сокровище – свою дочь. Мимолётные, ничего не значащие отношения, фальшивые улыбки тем, кто этого заслуживает, социальное затмение неповиновавшимся- жизнь никогда не преподносила ей чего-то настоящего. Она и не требовала. Она устала требовать. Устала бороться с предлагаемыми обстоятельствами. И только в такие вечера она могла с головой окунуться в свой мир, где всё происходило так, как того жаждала её ещё не испортившаяся душа. А на другом конце города молодой парень сидел в коридоре, ожидая своей очереди. Он сидел в развалку, покуривая прямо в помещении. Взгляд был пустой- будто его глаза- это огромная квартира, которую ограбили, не оставив даже пыли на мебели. Пустеющий. Он ненавидел это. Всю эту напыщенность. Он потушил сигарету. Напротив него сидели две дешёво выглядящие девушки, самозабвенно верившие в то, что могут его хотя бы заинтересовать. Глупые. Его уже ничего не интересует. Гнетущее одиночество постепенно закрадывалось в самые отдалённые уголки его затуманенного алкоголем разума. В конечном итоге оно заполонили пространство, вытеснив жизнь. Вопросы «Как» и «Зачем» перестали существовать вовсе. Появился вопрос «Как долго». Просто скажите, сколько осталось. Как долго. Это ведь не настолько проблематично, правда? -он готов тебя принять,- проговорила женщина в возрасте, которая всегда с какой-то специфической, необузданной заботой относилась к парню. Он встал и вальяжно прошёл в кабинет, бросив напоследок презрительный взгляд в сторону тех вульгарных леди, если их вообще можно было так назвать. В кабинете гордо восседал мужчина. Прямая осанка, выглаженный до паразитического, отвратительного идеала костюм- всё в нём говорило о надлежащем статусе, а лёгкая седина лишь добавляла респектабельности. Подняв глаза на парня, он нахмурил брови. Во взгляде читалось непонимание, однако не было ни грамма осуждения. Парень ухмыльнулся , и , сев напротив, наигранно сказал: -Дай-ка угадаю: «Как ты мог до такого опуститься? Я желаю тебе всего наилучшего, но и ты меня пойми. Я ведь всего лишь твой отец, и не могу руководить твоей жизнью, но и видеть, как ты её разрушаешь, я тоже не в состоянии». Я прав? Если да, то не стоит и начинать- не поможет. -Не ёрничай. Это ведь правда, сын. Я переживаю за тебя.- мужчина вздохнул, и , насупившись, обхватил голову своими длинными почти музыкальными пальцами. – Всё ведь должно быть не так... -А как? Как всё должно быть? Так, как этого требуют твои высокопоставленные знакомые, которых ты неучтиво принимаешь за друзей? Или так, как об этом мечтают раздражающе – правильные матроны, которых заботит личная жизнь каждого , кроме своих дрянных мужей, имеющих пару-тройку любовниц на стороне? Нет уж, увольте. Я в таком не нуждаюсь. – прищурив глаза , сказал парень. -Это ведь твоя репутация. Это должно быть важно. -О какой репутации ты говоришь? От неё остались одни лохмотья. – парень вздохнул и сказал,- ты и мама- единственные, кому я доверяю. Пожалуйста, не уподобляйся им. Я и так погиб. В который раз. Парень молча встал и пошёл в сторону выхода. Очередной ни к чему не пришедший разговор. На полпути его остановили слова: -Мы ведь не договорили. -Зачем договаривать то, что и так ясно без слов? Я тебя опозорил. Спасибо за конструктивнейшую аудиенцию. Он вышел из кабинета, вышел из здания. Он ведь и вправду погиб. А , может, он и никогда не жил вовсе? Скорее всего. Сегодня всё не так. Нью-Йорк в дожде, а Чак Басс, самый известный прожигатель жизни, думает, что никогда не жил по-настоящему, направляясь в захудалый отель в Бруклине. Потрясающе. В который раз он делает всё, чтобы стать ещё более омерзительным в первую очередь для себя. Этот заядлый мазохист хочет, чтобы его выворачивало при одном взгляде в зеркало. Он ненавидел своё отражение. Жизнь отравлена. Роскошная жизнь на Манхеттене отравлена. Разведённые родители, уверяющие весь мир в полном безразличии друг к другу, отравлены. Друзья отравлены. Его душа тоже отравлена, а он чувствует себя абсолютно одиноким. Ненавидит себя за себя. Он едет как можно дальше- Бруклин никогда не прельщал его самодовольный разум. Однако как можно дальше и в пределах адекватного- это Бруклин. Он вспомнил свою подругу, которая обязательно бы сказала бы какую-то гадость, презрительно поморщившись перед этим, если бы она услышала, что Чак Басс был в Бруклине. К чёрту. Хуже быть не может. Приехав в гостиницу, он заказал номер. Какой-то странный, захламлённый, пустой номер. Ему хотелось кричать. Так громко, чтобы полопались вены. Так громко, чтобы было не жаль. Так громко, чтобы умереть. Но он не мог. Не мог. Взяв бутылку старого Chivas Regal 24-летней выдержки, он скатился по стене. Жутко. От себя самого. Поймав такси, Блэр назвала адрес небольшого отеля недалеко от кинотеатра. Приехав, она без слов взяла ключи и положила на стол деньги- здесь её знали, здесь она была далеко не в первый раз. Зайдя в свою маленькую комнатушку, она взяла чехол из сумки и достала из него укулеле- небольшую гитару с всего лишь 4 струнами. Сев на пол , она опёрлась на стену. Вздохнув потяжелее , она запела. Запела так, как никогда не пели никакие , даже самые потрясающие птицы на свете. Запела так, как никогда бы не звучал тихий шум прибрежных вод океана. Hold me close and close me fast The magic spell you cast This is la vie en rose When you kiss me, Heaven sighs And though I close my eyes I see la vie en rose When you press me to your heart I’m in a world apart a world, where roses bloom And when you speak Angels sing from above Every day words seem to turn into love songs Give your heart and soul to me And life will always be La Vie En Rose (Обними меня крепко и сильно, Волшебные чары, которыми ты околдовываешь, Это жизнь в розовом цвете. Когда ты целуешь меня, Небеса вздыхают, И хотя я закрываю глаза, я вижу жизнь в розовом цвете Когда ты прижимаешь меня к своему сердцу, Я нахожусь в особом мире, в мире , где цветут розы. И когда ты говоришь, Ангелы поют сверху. Ежедневные слова превращаются в песни о любви. Отдай своё сердце и душу мне, и жизнь всегда будет в розовом цвете) Она замолчала. Слёзы больно душили глотку. Что-то не отпускало её. Что-то сильно держало в своих силках. -Красиво поёшь. – проговорил какой-то мужской голос. Блэр вздрогнула. Неужели кто-то за ней следит? Да быть такого не может. -Кто ты? Я тебя знаю?- прошептала она -очевидно, нет. Потому что, услышав тебя однажды, я бы навсегда запомнил тебя. – голос был приглушён. Казалось, что-то стоит поперёк этих двоих. -Где ты сейчас?- всё так же шептала девушка. -Насколько я понял, я за стенкой, на которую ты опираешься. -Неужели тут настолько плохая звукоизоляция, что я могу говорить шёпотом? -Наверное. Но не стоит пытаться закричать- вдруг эта дряхлая стена ещё и обрушится.- они засмеялись. Смех был измученный. Будто они смеялись от горя. -Как тебя зовут? – спросил голос. -Не стоит. Я всё равно никогда тебя не увижу. Зачем обременять жизнь именами? -Но как мне тебя называть? -Как угодно твоей душе. Понимаешь, я буду называть тебя так же- как угодно моей. Я думаю, в этом есть что-то прекрасное. -Ты великолепно пела. -Брось. Это вымученная песня. В ней поют о любви, а у меня на душе скребут кошки. -И что же заставило твоих кошек вырваться на свободу? -Одиночество. Полное. Безграничное. Мне очень хочется перестать, остановить этот процесс. Но я не могу. -Я бы счастлив тебе помочь, но, увы. Я завыть готов по той же причине. -С ума сойти. Мы не одиноки в своём одиночестве. – проговорила Блэр. -Хорошо сказано. Знаешь, загадка, за последние 25 отвратительных часов я чувствую себя не настолько отвратительным. -Загадка? Сам так решил? – со смешком заметила она. -Как видишь- с такой же интонацией проговорил он. -Тогда я буду тебя называть мистер Икс, для пущей таинственности. -Мистер Икс, как в самых идиотских детективах. Сама так решила? – сказал он, насмешливо подчёркивая её предыдущую фразу. -Прошу тебя, только не язви. Не уподобляйся мне. Я не та, кому нужно уподобляться. -А я не тот, который уподобляется. Я , кстати, очень люблю эту песню. -Да, и я. Правда, в исполнении Пиаф она мне импонирует больше. -Не принимай это в качестве комплимента, но мне больше понравилось твоё исполнение. -Не смеши. -И не думал. У тебя это как-то соответствует моему состоянию. Мне становится значительно легче. -Тогда я запишу тебе на диск моё хилое исполнение, и попрошу консьержа передать. И тогда тебе будет легче. -Странно. Неужели мне с тобой, с человеком, которого я не знаю, гораздо легче , чем с теми, с кем я провожу свою жизнь? Это закономерность, карма, суеверия, судьба, гороскоп- как там ещё люди называют подобное? -Скорее , безысходность. Ты их знаешь, ты имеешь что-то на них. Они – что-то на тебя. Ты для них игрок в жизнь, они для тебя – пешки. И пусть твоя жизнь стала бы хуже , если бы они исчезли, но ты бы продержался. Я – человек, никак от тебя не зависящий. Тем более, ты уже видишь во мне себя. Скорее не видишь. Ты нашёл во мне себя. Ведь ты не знаешь меня, но уже веришь в то, что я единомышленник. Я ведь права? -Да. Именно. Только как ты это поняла? -Просто. Я думаю о тебе тоже самое. -Мне нравится твой шёпот. – заметил Чак через несколько минут. -а мне он кажется оглушительно громким. Неестественно громким. -Этим он мне и нравится. -Знаешь, - решила сменить тему Блэр, - во французском кино есть что-то обворожительное. Но, вместе с тем, оно раздражающе пестрит счастливыми концовками. Как же это утомительно! -Тебе не нравятся счастливые концовки? -Мне не нравится их наигранность. Уж я-то разбираюсь в наигранности. -Уверен, похуже меня. Моя жизнь на 70% состоит из этой эфемерной наигранности, которая так благополучно прикидывается особым стилем. В моём арсенале мириады масок. Я уже... -начал забывать, какая из них – твоё настоящее лицо?- обречённо закончила она. -Читаешь мысли? -Озвучиваю свои. -Господи, как я устал играть в театр! Это дёшево. Но несмотря на это , я продолжаю . Неужели я настолько жалок? -Ты не жалок. Это обстоятельства. -Ты ведь понимаешь, насколько жалко выглядят твои оправдания на мой счёт? -Не только на твой. Я вообще-то себя оправдываю. -Я это и без подсказок понял. Наступило молчание. Она чувствовала, как он дышит. Не видела, не слышала- чувствовала. Одиночество объединяло их. Он понимал, насколько они похожи. Ему хотелось посмотреть ей в глаза. Ему казалось, что её глаза- океан. Только люди с глазами вместо океана могут так петь и так чувствовать. -Меня ведь никто не знает. Я не говорю о моём имени- с этим проблем нет. Меня , настоящую, никто не знает. Никто не знает, что я люблю, не знают, что я чувствую. Даже Нью-Йорк холоден по отношению ко мне. Знаю, нормальные люди не очеловечивают его, но я не говорила , что нормальная. -Я уверен, что Нью-Йорк пропитан холодом даже летом. Но любой другой город меня не принимает. Потому что никто не принимает. Мне хочется крикнуть, что мир полон такого дерьма, что любой фильм Тарантино нервно покуривает в сторонке. -Мы, два взрослых человека, обременённые обстоятельствами, жалуемся на судьбу. -Это не судьба. Так нужно было кому-то сверху. -Кому-то жалкому. -Определённо. -С тобой легко. Можно говорить односложно, и не бояться быть осуждённой. Мне нужно , чтобы меня услышали, но придавать огласке настоящее, открывать своё истинное лицо- не к добру, отнюдь не к добру. Но ты… Ты ведь не планируешь рассказывать это кому-либо? -Конечно, нет. Загадка, от моей репутации остались лохмотья - я говорю это во второй раз за день. Мне нечего терять. У меня огромное количество секретов. Мало кто действительно захочет их услышать. -Тогда выслушай меня, потому что я , в сущности, такая же.- она вздохнула и сказала,- Мне плохо. Это не та болезнь, которую может вылечить врач, она внутри, у меня в груди. Там всё пусто, как будто мне вырвали сердце. Парадокс состоит в том, что я не одинока. Друзья, они очень хорошие! А мама… - на этих словах девушка опустила глаза вниз. Ей всегда с трудом давались слова о матери. - она всегда объективна . Сухая, но объективная. Она любит меня, я знаю. Наверное. Но я по-прежнему одна. Почему? -Видимо, потому что не нашла того, с кем не будешь чувствовать себя одинокой. Не старайся быть сильной - мир этого не оценит. Да, сильный характер , может, и обеспечит сильных людей рядом, как говорят. Да только где ты найдёшь именно сильных, а не тех, кто скрывает свою слабость? Она промолчала. Тяжёлый вздох, и лёгкие постепенно наполняются воздухом. Блэр думала, что там внутри так много пустоты, что воздух лишь забивает её. -Что с тобой?- тихо спросил парень. – Я обидел тебя ? -нет, нет. Всё отлично. Знаешь, раз мы начали говорить друг другу секреты или то, что мы не могли сказать никому, то я продолжу. Ты ведь не против? –тихо проговорила она, на что он ответил: -Могла бы и не спрашивать. - Моя мать, она…невыносимая женщина. Я понимаю, что родителей не выбирают, но… Я ведь ни в чём не виновата, а она… Третирует меня, ежедневно причиняет боль своими словами. Может, я и действительно далеко не идеальна, но я её дочь. Она должна принимать меня со всей кипой моих недостатков. -Говоришь, как одна моя знакомая. Ну, как знакомая. Подруга детства, как бы. Правда, она ни за что не покажет и не скажет, что мать причиняет ей боль. Она будет смеяться ей в лицо. Сквозь слёзы. – хмыкнул он, вспоминая подругу. Он глубоко вздохнул и продолжил,- но дело не в ней. Я, ей-Богу, не знаю, что посоветовать. Я ведь даже не умею это делать. -Не беспокойся. Я просто хочу кому-то об этом сказать- тут даже Господь-Бог бы не посоветовал. -Прости.- ему было определённо странно говорить это слово. Оно никогда не вырывалось из его уст, даже если он был виноват. Но сейчас ему было очень легко. Не было ощущения, что он допускает ошибку. -Даже не думала обижаться. Они проговорили до четырёх утра. Говорили обо всём, даже их не касающихся. Это было полное очищение, в котором каждый из них нуждался. -На этом всё оборвалось. Мы больше с ней никогда не поднимали эту тему, представляешь?- тихо прошептала Блэр. Молчание. Прислушавшись, она услышала тихое сопение. Парень определённо перебрал с виски. Она улыбнулась. Мир, как оказалось, не так плох, если из семи с половиной миллиардов людей хотя б один её понимает. На утро Чак с трудом разлепил глаза. Очнувшись, он резко посмотрел на часы. Десять. В голове сразу возникла колющая мысль о том, что вчерашняя загадка- сон. Такого не бывает. Он прошёлся пальцами по стене, на которую опирался всю ночь. Казалось, она ещё хранила голос загадки. -А ведь и правда, развалюха. – хмыкнул он. Под дверью его ждал сюрприз- маленький диктофон. Он поднял и нажал на кнопку воспроизведения. Зазвучал вчерашний шёпот- такой же приглушённый и пробирающий до костей: -Привет. Хм, даже не знаю, как начать. На часах четыре утра, и ты уже мирно сопишь за стенкой. Однако я помню одно своё обещание. Милый консьерж внизу любезно подарил мне этот старый диктофон. Что ж, я спою тебе ещё раз. Учти, этот концерт уникален - только для тебя.- она так же приглушённо засмеялась.- Спасибо. Ты мне очень помог. Я думаю, что ты заслуживаешь огромного счастья. Не старайся быть сильным - мир этого не оценит. Я-то не знаю, мне так говорили. Однако в словах этого парня была львиная доля правды. Ладно, пора закругляться. Удачи тебе, и если что, вспоминай меня, как ту, что верит в жизнь в розовом цвете. Она запела. Опять запела, закрадываясь куда-то в душу. Он улыбнулся. Бруклин не так плох, как оказалось.