Мотя и Никки в мире омегаверса

      Сон у меня как рукой сняло. Я сидел на кровати и пребывал в состоянии полной дезориентации: в голове царил сумбур из обрывочных мыслей, в душе – смятение и паника, и весь творящийся хаос усугублял мельтешащий перед глазами Мотя.       Лейтмотивом звучал всего лишь один вопрос: и какого черта нам теперь делать?       Матвеюшка же всю оставшуюся ночь, утро и целое воскресенье проходил пять стадий принятия неизбежного, и я, соответственно, вместе с ним.       Отрицание.       - Этого не может быть! Просто не может быть! – повторял Мотенька, расхаживая по комнате в одних спортивных штанах. – Я же мужик, я не могу быть беременным! Я не приспособлен для этого. Что за чушь? Никки, что за чушь?       На слове «мужик» я чуть не расхохотался, но сдержался, ибо не хватало мне еще получить по лбу от взвинченного до нельзя любимого.       - Бред! Вечно тебе в голову приходят дебильные идеи… - ворчал Мотя, всплескивая руками.       - Дебильные идеи приходят тебе в голову, а я что вижу – то и говорю, - огрызнулся я. – И, Мотенька, в этом мире ты омега, и вполне приспособлен для… - я неопределенно взмахнул рукой. Трудно обозначить словами вероятность появления у нас месяцев через девять… Э-э-э, ребенка.       Мотя остановился напротив меня, заломил руки и пробормотал:       - Нет, нет, нет! Ерунда все это… Пойду поем.       Через минуту с кухни донесся крик:       - Никки, а ты есть будешь?       Я потер подбородок - в принципе, неплохая идея: в любой непонятной ситуации – ешь. Пока жуешь – объем прокручиваемых в голове мыслишек снижается в несколько раз.       - Да! – откликнулся я. – Там мясо осталось?       - Не-а, я уже съел. Есть торт. Будешь?       Торт – так торт. Чем еще заесть неудобные мысли – конечно, сладким. И в пять утра мы, прямо в кровати, сидя друг напротив друга, соскребали ложками взбитые сливки и крем с поверхности бисквита и обменивались напряженными взглядами.       - Ты прав, глупости все это, - качнул я головой. – Ты же у меня в принципе ненормальный, а тут – подумаешь: слегка превысил норму идиотизма. У тебя, наверно, из-за всей этой бурной деятельности с концертами башню сносит… - рассуждал я, пытаясь убедить в этом себя в первую очередь.       На секунду я представил Мотеньку с круглым пузиком и чуть не подавился тортом.       - Нет, точно, ты прав, ерунда все это, - кивнул я сам себе.       - Вот и я говорю, - поддержал меня дружочек мой. – Это невозможно!       И тут он резко сошел с лица, побледнел и бросился в сторону туалета.       - Мама дорогая… - повторил я его фразу, чувствуя, что и у меня тоже тортик наружу просится. Как-то я еще не готов стать отцом. Да еще ребенка своего лучшего друга. Да еще и не женского пола.       Блять, какой абсурд!       Гнев.       - Нет, это какая-то вселенская несправедливость! – возопил внезапно любимый, обращаясь, наверно, к дворнику, который шаркал метлой во дворе.       Мы расположились на кухне. Я, сидя на подоконнике, курил в открытое настежь окно, Мотя стоял рядом и, облокотившись о мои ноги и свесившись вниз, смотрел на рассветную улицу.       - Ты о чем? – я старался не смолить в его сторону, поэтому дым уходил в пространство квартиры.       - О нас! Все, блин, трахаются, как вздумается, и только я мог, даже еще толком не насладившись процессом, залететь! – возмущался мой ненаглядный.       - Мотенька, во-первых, такая оказия приключается довольно часто и с другими. Обрати внимание, сейчас едва ли не каждая первая пара по залету женится.       - Елки, нам теперь точно придется пожениться! – проорал Матвеюшка. – По залету!       - Слушай, ты бы это… Потише, - одернул я его. – А во-вторых, что, значит, не насладился процессом? Мне кажется, у меня за эти пару месяцев с тобой секса было больше, чем за всю предыдущую жизнь, включая все те трепетные моменты, когда в деле участвовала левая рука.       - Никки, я пять лет терпел! Меня можно понять, - сообщил Мотенька. – И все равно… Это несправедливо! Я к этому не готов!       - А кто готов-то? Я, знаешь ли, тоже это не планировал.       - Я же лидер движения! – не слушал меня любимый, продолжая вещать. – Я с пузом, что ли, на сцене речи о правах омег толкать буду? Буду говорить о карьере и талантах, а сам настраиваться на роль домохозяйки!       - Моть… Слушай, - осторожно начал я. Ничего не имея в виду, просто интересуясь его мнением. – Так, может… В общем, все равно ж ко врачу в понедельник пойдем – надо прояснить все до конца. Может, спросим насчет… М-м-м… - я замялся. Почему-то слово «аборт» не поворачивался язык вслух произнести, потому что… Как бы там ни было, я бы не хотел, чтобы Мотя подвергся такому. И… хотя я никак еще не могу осознать этот факт, наш ребенок – тоже.       Матвеюшка обернулся ко мне и внимательно на меня посмотрел долгим, тяжелым взглядом, поняв меня без лишних слов, а потом тихо произнес:       - Даже думать не смей!       - Фу… Хорошо, - выдохнул я с облегчением. - И не думаю. Я так… Твою позицию хотел уточнить.       Мотя нахмурился, снова вернулся к наблюдению за дворником.       - А знаешь, что? Это ты во всем виноват! – вдруг экспрессивно выдал Мотенька.       - И почему, позволь узнать? – начинал злиться я.       - Потому что ты в нашей паре главный и ты должен думать о таких вещах. Ты должен заботиться обо мне. Что-то я не помню, чтобы хоть одна из твоих подружек залетела…       - Мотя! – воскликнул я от такой несправедливости. – А не ты ли сам еще в наши первые разы заявил, что нам с тобой презервативы не нужны, а? И еще обиделся, когда я сказал, что это чревато последствиями. И таблетки ты свои пьешь черт знает как…       - А ты не должен был меня слушать! Чего ты меня слушаешь? Чего ты вообще меня все время слушаешь? – выступал Матвеюшка.       - Потому что я люблю тебя, придурка безголового! - бросил я, вскипая, как перегретый чайник. – Потому что кого мне еще слушать, если не тебя? И, насколько я помню, твоя последняя военная песня - главный у нас ты. А я так… - Я насупился, затушил сигарету и соскочил с подоконника, направившись в гостиную.       - Никки… - Мотя бросился за мной, поймал за руку и развернул к себе. – Никки, прости. Я не прав. Я просто хотел сказать, что… Ну, тебе, наверно, стоит все же иногда меня не слушать. Придерживать все мои порывы… Ты же знаешь, какой я…       - Знаю. Именно поэтому люблю. И как я могу тебя сдерживать, если в этом весь ты. И, чего уж там, без презервативов-то оно всяко приятнее…       - Еще как, - пробормотал Мотя, уже запуская ручки свои шаловливые мне под футболку. – Может, отвлечемся?       - Ты серьезно? – у меня глаза на лоб вылезли. Тут хоть всемирный потоп произойди, а Мотю одно волновать будет – где бы успеть трахнуться напоследок.       - Теперь-то нам точно бояться нечего, - хмыкнул Матвеюшка. – Все уже случилось, так что… Почему бы и нет?       Я скользнул взглядом по его обнаженному торсу с впалым животом. Ох, ну вот, я опять иду у него на поводу… Думаю, произойди потоп – я, наверно, тоже об этом же буду думать. Ибо… Вы бы сейчас его видели, Мотеньку моего: идет, на ходу спортивные штаны стягивает… Весь такой хрупкий, изящный, аккуратный. Не-е-е, даже не фантазируйте – он только мой.       Торг.       Полдень. Мотя пристроился в моих объятиях у меня на груди, я гладил бессознательно его живот, пока он снова рассуждал…       - Вообще, сначала, конечно, надо ко врачу сходить, а потом уже делать выводы. Любые. Господи, если это ложная тревога, я обещаю - я стану нормальным, разумным человеком.       - Как ты себе это представляешь? – заинтересовался я.       - Ну не знаю, буду по утрам зарядку делать, читать книжки про зверей, есть овсянку на завтрак, вообще правильно питаться начну, буду наколенники надевать, когда мы катаемся на велосипедах, не буду больше порнографию смотреть в интернете…       - Ага! – воскликнул я радостно. – Значит, ты все-таки смотришь втихую порно!       - Смотрел. До того, как мы… Сейчас смысла в этом нет. В жизни как-то интереснее, - спокойно ответил Мотя. – Так вот, что еще входит в понятие разумный человек?       - Из того, что ты перечислил, в рамки нормальности тебя ничто из этого не вернет, особенно овсянка по утрам, - хмыкнул я. – Начинать надо с того, что мы будем предохраняться. Вот это уже впишется в границы разумности.       - М-м-м… - Мотя почесал кончик носа. – Как всегда, глаголешь истину… И если все-таки окажется, что я беременный… Господи, пожалуйста, пусть это будет девочка, - неожиданно закончил мой ненаглядный.       - Почему это девочка? – снова встрял я. – Лучше мальчик. Прикинь, вырастет такой прикольный чел: немного от тебя, немного от меня. Будем тусить втроем.       - Нет, я хочу девочку! – заупрямился Мотенька. – Девочки такие милые, спокойные… Мы бы ее баловали и одевали, как принцессу. Господи, короче, не слушай его, мне рожать, и я хочу девочку!       - Мальчика… - прошептал я. – Мальчика!       Мотя ткнул меня локтем в живот. Я рассмеялся. В общем, мысль о том, что у нас будет ребенок уже приобретала некоторые приятные оттенки. Это же не кто-то там будет, а наш с ним ребенок. Общий. Продукт совместного творчества, так сказать.       Депрессия.       Мы съездили в супермаркет за продуктами, потому что Мотя захотел помидоров. Купили килограмма три, и теперь он усиленно их лопал, сидя на кухонном столе и болтая ногой. Я жевал лаваш, сидя на полу. Жара страшная установилась. Бабье лето нагрянуло! На плитке внизу было прохладнее всего.       - Как родителям сообщим радостную новость? – спросил он. – Мои-то ладно, а твоих кондратий хватит.       - Как-нибудь привыкнут. Думаю, в конечном итоге появление внука их, скорее, растрогает, чем огорчит.       - Никки… - Мотя отложил в сторону помидор и задумался. – Слушай, а ведь если… Ну какая из меня мама? Или папа? Или как там назвать-то меня? – он слез со стола и опустился ко мне на пол. Я обнял его за плечи.       - Ну чего ты? Я же рядом буду. И куча родственников в придачу. Справимся.       - Но это же… ребенок. Живое существо. Не кошка, не собака. А ребенок. Его кормить надо по часам, поить, памперсы там всякие менять… Купать… Гулять с ним… А он же маленький… Беззащитный. А тут я – мама… Или папа. Или как там меня… А я только колыбельную спеть смогу на отлично. Ну может сказку рассказать… Про образование черных дыр во Вселенной.       Пока он перечислял манипуляции, которые мы должны будем осуществлять над дитенышем, мне перехотелось жевать аппетитный лаваш. Потому что – да, если принять мысль о том, что у нас будет ребенок, то сразу же надо осознать и другую вещь – ответственность, которая ляжет на наши плечи. А мы сами еще, как дети! Особенно Мотя.       Ладно, ладно, нам уже по двадцатнику, и это не возраст старшеклассников, но все равно рановато. Хотя бы потому, что еще нужно закончить университет, а мне начать нормально зарабатывать. Да и у Моти – планов громадье. О которых, вероятно, придется забыть на какой-то период.       Матвеюшка, видимо, думал о том же самом, так как тяжело вздохнул и произнес:       - Кажется, я подведу Петра.       - Мотя, не подведешь. Мы что-нибудь придумаем, чтобы ты мог заниматься своим делом.       - Нет, Никки, если будет ребенок – я буду заниматься ребенком. А потом уже всем остальным, - твердо сказал Мотя.       Я поцеловал его в висок.       - Сокровище ты мое бесценное, ты будешь самым лучшим родителем на свете. С твоим-то основательным подходом ко всему. Принцип работы помпового насоса я, например, никогда не забуду, - произнес я с улыбкой, целуя его уже в щеку и шею.       - Все равно страшно, – выдохнул Мотя, находя мою руку. – Одно дело дурака в постели валять, совсем другое – воспитанием ребенка заниматься.       - Мотя, все будет хорошо! – уверил я его. – Вместе мы справимся.       Принятие.       Мы в обнимку, нос к носу, лежали на кровати, под одеялом. Спрятались.       Помнится, в детстве, на заре нашей дружбы, мы обожали строить в комнате Моти настоящий одеяльно-подушечный дом. Его мама сквозь пальцы смотрела на тот беспорядок, что мы там творили, поэтому иногда даже ночевали в этом импровизированном замке. Было весело. Словно у нас появлялось свое собственное убежище, куда никому нет допуска. Наш маленький мир, в котором мы укрывались, чтобы в очередной раз еще немного сблизиться, узнать друг друга. В одеяльном домике Мотя смелел, раскрывался, не боялся болтать без умолка, раз за разом осторожно нащупывая ту грань в нашей дружбе, придерживаясь которой он не смог бы меня испугать или оттолкнуть. А ее не было. Я принимал его таким, какой он есть.       Точнее, почти не было. Я до сих пор не знал, как бы отреагировал, если бы он признался мне в любви. В нашей реальности.       Но это уже неважно. Мы здесь, мы вместе, и, кажется, у нас будет ребенок. И впервые при этой мысли у меня потеплело на душе. Если вдуматься, разве это не самое прекрасное, что может случиться между двумя любящими людьми?       - Как ты думаешь, когда это могло произойти? – спросил у меня Мотенька.       - Не знаю. Но точно не тогда, когда ты меня домогался, - хмыкнул я.       - Никки, я серьезно.       - Может у серферов? – вспомнил я кое-что. – Ты еще тогда сказал, что почувствовал, будто произошло нечто исключительно прекрасное. Может, тогда?       - Это я про песню говорил, - качнул головой мой дружочек. – Я, пока мы любовью занимались, додумал последний куплет будущего гимна. Долго рифма не шла – а тут озарило. Помнишь, я тебе его на следующий день сыграл, и ты сказал, что это лучшее, что я когда-либо сочинял. Так вот… Я это и имел в виду.       - Тьфу на тебя! – рассмеялся я. – То есть ты тогда так процесс затягивал и надо мной издевался, потому что стихи сочинял?       - Ну… Типа того, - смутился Мотенька.       - Вот ты… Романтик.       Мотя пожал плечами.       - Твоя любовь вдохновляет… - улыбнулся он.       - Если будет девочка, как мы ее назовем? – спросил я Мотю, касаясь губами кончика его носа. Моего любимого крючковатого носа.       - Алиса. Это будет девочка из страны чудес. И вся ее жизнь будет чудесной. Мы же приложим к этому все усилия, верно?       - Конечно. Мне нравится. Красивое имя.       - А мальчик? Если будет мальчик?       - Илья. Оно мягкое, словно журчание ручейка. И так приятно перекатывается во рту и оседает на губах, - проговорил я задумчиво.       - Да, согласен.       - Хм, странно, что мы с тобой не спорим по этому поводу.       - Мы с тобой вообще не спорим. Так. От переизбытка эмоций случается ерунда всякая, - заметил Мотя.       - Значит, ты возьмешь мою фамилию? – усмехнулся я.       - Возьму, - просто ответил Матвеюшка. – Я могу сколько угодно долго сопротивляться и, благодаря своему эго, думать, что у меня должно остаться хоть что-то свое. Но… Никки, глупо это отрицать - я весь принадлежу тебе. И без тебя я… Полчеловека.       - Как и я, - пробормотал я. – А знаешь, что? Мы могли бы взять себе двойные фамилии. Это будет самым честным решением.       - Никки, я люблю тебя. И никогда не устану это повторять…       - А я не устану слушать, - улыбнулся я.       В понедельник утром мы отправились на прием ко врачу. В платную клинику, чтобы иметь возможность попасть к доктору-мужчине. Моте комфортнее, так как смущение и неловкость нас одолевали с самого утра.       Я специально отпросился под благовидным предлогом у Мотиного папы, мол, в университете на первой паре контрольная, и собирался присутствовать в кабинете вместе с любимым.       Врач, моложавый мужчина с мальчишеской улыбкой и вихром, свисающим на лоб, с удивлением посмотрел на нас, вдвоем просочившихся к нему в кабинет и с поэтическими лицами присевшими за стол.       Спросил с ходу:       - Что, молодые люди? Планируете беременеть?       Мы переглянулись. Мотя открыл было рот, потом его закрыл и пожал печами.       - Это дело хорошее, - сказал врач. – И возраст у вас – самое оно. А то сейчас все взяли моду карьерой заниматься. А после тридцати, выпучив глаза, носиться по врачам, потому что уже как-то плохо получается детей делать. А кому нужна та карьера, если главного в жизни нет? Правильно говорю?       Мы одновременно кивнули.       - Так, давайте-ка я УЗИ сделаю для начала, - решительно произнес врач. – А потом побеседуем.       Он указал Моте на кушетку, рядом с которым возвышался аппарат, попросил дружочка моего приспустить штаны и оголить живот. Долго возюкал у него какой-то штукой по намазанной гелем-проводником коже, изучая монитор. Я сидел, не шелохнувшись, ожидая приговора.       - Ну что я могу сказать… - произнес наконец доктор. – Все у вас в порядке. Даже более чем. Рекомендую еще вашей альфе сдать анализы – и вперед. Плодить здоровое поколение! - задорно выдал мужчина.       - То есть как плодить? – пробормотал Мотя, привставая.       - Как-как? Как обычно, максимально получая от этого удовольствие, - хохотнул врач.       - А разве я уже не… - лепетал Матвеюшка.       - Что не? – переспросил доктор, снимая резиновые перчатки.       - Не беременный? – выдавил Мотя.       - А что вас сподвигло так думать? Не предохраняетесь, негодники? – веселился врач. Он погрозил нам пальцем.       - Ну, у меня был ряд симптомов… - начал мой ненаглядный, ошарашенно глядя на меня.       - Каких? – уточнил врач, жестом предлагая Мотеньке присесть рядом со мной за стол.       Мой дружочек перечислил все его (и мои тоже, кстати) месячные мучения, вплоть до тошноты, перепадов настроения и повышенной работы либидо.       - А вы как давно ведете полноценную половую жизнь? Вместе? – спросил врач. Мы покраснели.       - Месяца два с половиной, - ответил я за нас двоих.       - А до этого секс был регулярным? С другими партнерами?       Мы переглянулись. А вот кто ж его знает? В нашем мире все понятно, а здесь… Здесь мы занимались сексом на стороне или хранили верность друг другу? Судя по нашей компании, где нам предъявили требование поскорее трахнуть друг друга и не волновать воображение альф, нет, не занимались.       - Его не было, - рискнул предположить я. Мотя согласно кивнул головой, подтверждая мои слова. Почему-то от такого поворота дел я в душе растаял… Мы два болвана, которые десять лет ждали, чтобы заняться сексом. Мило так… И теперь понятно, почему друзья над нами стебались.       - А сейчас? Активно ведете половую жизнь? – допытывался врач.       - Более чем, - сорвалось у меня. Мотя наступил мне на ногу с возмущенным видом.       - Тогда понятно, - произнес врач без тени насмешки. – У вас, мой милый, гормональный сбой, - резюмировал доктор, обращаясь к Мотеньке. – С омегами такое часто случается. Чуть ли не каждый второй случай. После начала активной половой жизни организм начинает по-другому работать, происходит повышенная выработка гормонов, а это порой ведет к возникновению ощущения… Ложной беременности. Я вам выпишу один препарат, вы его пропьете, и через месяцок, даже раньше, все устаканится. Но еще придется сбавить обороты в плане секса.       Я с облегчением выдохнул, и Мотя снова наступил мне на ногу. Нет, не поймите меня превратно – мне импонировала Мотина страстность, но я правда жутко уставал, как только устроился на работу. А не ответить на Мотины порывы тоже не мог: не хватало еще, чтобы он… В общем, мою ревность никто не отменял.       - А надолго сбавить? – ехидно поинтересовался мой дружочек.       - Пока курс препарата пропиваете, - ответил доктор.       Я прямо вот услышал в этот момент сатанинский хохот Мотеньки. Ладно, ладно. Я выдержу. Я мужик. В отличие от некоторых.       Выйдя на улицу, мы прошлись до Нижнего озера и присели на скамейку. Закурили. Даже Мотя, который редко баловался этим делом, с удовольствием затянулся.       - Черт, а я уже как-то привык к мысли, что у нас с тобой будет чадо, - проговорил он тихо.       - Я тоже, - согласился я. – Но знаешь, с другой стороны, мы теперь оба знаем, что в свое время они у нас будут, - улыбнулся я, обнимая Мотю за плечи. – И мы будем к этому на сто процентов готовы.       - Они? – переспросил Мотя.       - Ну, как минимум двое, не?       - Ну да, - кивнул Мотя головой. – Ладно, - произнес он решительно и встал. – Поехали в универ, вечером – репетиция. Мне еще предстоит этот мир всколыхнуть! А потом детей будем делать, - он шмыгнул носом. – Не откладывая в долгий ящик.