Прощайте и детство, и игры, и все, и все!

Издалека хата видется родная, вот мать и батько стоят на пороге и ожидают нас. Только я хотел дернуть поводами, да поскакать к родичам быстрее ветра, на руку мою ладонь прилегла братская. Рука Остапа погладила меня успокаивающе и велела не позориться, да и в детство не впадать. На что я фыркнул и поспешил уехать чуть вперед, чтоб не видимо было никому такое замешательство. И все же совсем скоро оказались мы у крыльца родного, увидали близко мать и батько. Не успели мы еще с лошадей соскочить тятька уже на меня с кулаками бросается да задирать начинает, благо Остап принимает первые удары на себя, понимая мое состояние после долгой дороги. Накормили нас, напоили да велели спать ложиться, так как завтра, только солнце взойдет, в Сечь отправимся мы Запорожскую. Ночь еще только обняла небо, а Тарас уже ложился, да и мы с Остапом поспешили. Одна лишь бедная мать не прилегла. Она приникла к нашим изголовьям, расчесывала их гребнем, да смачивала их слезами. Ах, как же в эту минуту мне мать жалко было. Она же нас вырастила, вскормила грудью своею, а сейчас не может с нами толком повидеться. Но почему тогда в эту минуту не хотелось поцеловать ее в щеки и перси? Почему же так хочется поцеловать уста не матери, а того, кто лежит рядом, того, с кем я еще не расстаюсь? Почему сквозь щелки своих век я смотрю не на мать, а на Остапа и желаю его все своей душой и телом? Я засыпаю под тихие всхлипы, надеясь, что завтра отдамся новым впечатлениям, позабыв... Месяц с вышины неба только озарил весь двор, как к моим губам что-то прикоснулось. Я с ужасом открыл веки, понимая, что не припас на ночь оружия, но только глаза ослепило утреннее солнце, я увидел сдержанную, но мягкую улыбку брата. В миг палец, находившийся вблизи моего лица, был убран и указывал на выход из малой комнаты. Я с легкой улыбкой кивнул, показав, что понял, огляделся назад на задремавшую мать и, не сдержавши мимолетного порыва, бережно заправил седую прядь за ухо. Остап предупреждающе прошипел и с тишиной кошки удалился по скрипящему полу. - Зачем же ты мня так рано поднял,а, братко? - насмешливо спросил я, слегка толкая в бок Остапа. Он сдержанно посмотрел на меня и зашагал скорее. День был серый и немного вещей радовало меня, но то, куда привел меня брат заставило улыбаться меня всей своей душой. Оглянувшись, увидал две крыши нашего скромного дворика да вершины дерев по сучьям которых мы лазали, как белки. А луг этот дальний еще стлался перед нами, - тот луг, по которому я с легкостью могу припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда мы катались по росистой траве, до лет, когда тайком пробираясь сюда, медленно и тягуче изучали друг друга. Улыбнувшись еще сильнее, я буквально бросился на брата, сбивая рослого и крепкого парня с ног. Остап вновь сдержанно рассмеялся и посмотрел на меня взглядом, где кроме нежной любви и радости было что-то липкое, что пугало меня. - Не уж то ты совсем забыл как улыбаться? - нарочно обиженно проговорил я, взглядом спрашивая о его состоянии. - Вот так? - он взял меня за подбородок и, подарив улыбку, несвойственную ему, от чего она была еще более прекрасней, поцеловал меня с самым тем стеснением и счастьем, что чувствовал сам. Среди высокой, сухой луговой травы мы еще долго дурачились детскими, от того и нежными поцелуями. Наконец мы присели, я прислонился спиной к брату, а он положил свой острый подбородок на мою макушку. Оглядываясь вокруг, я старался запомнить каждую секунду, каждую травинку и это место. Неужели детство так быстро закончилось? - Да, Андрий, - спокойно проговорил Остап, прижимая меня еще сильнее и обнимая плечи своими руками. - Я так снова вслух проговорился? - Да. - А вот как ты думаешь, что нас ждет в Сечи, а? - нетерпеливо спросил я. - Знаешь, мне кажется, что ты не капельки не изменился с того момента, как мы сидели здесь и отправлялись в академию, - он нежно потрепал меня за щеку и все таки ответил на мой вопрос, вспоминая что-то и на глазах грустнее. - По правде говоря, я сам не знаю, но батько, как видишь, надеется на нас, не оплошать бы. Да и сам ты понимаешь, что дитями мы быть перестали, пора бы что-то менять. Вот приедем в Сечь, обратимся козаками, да зацепим чернобровую козачку, да и будем жить поживать, да в гости хаживать. Вмиг прекрасное настроение мое улетучилось. что не скрылось с глаз Остапа. Он тяжело выдохнул и только хотел начать разглагольствовать, как я с разгорающейся злобой спрашивал: - И что же ты за козачку найти то захотел иль я уже не мил тебе? - Братко, - решился он на что-то серьезное, жалобно смотря в глаза, - Небось ты опять позабыл, что детство то уж кончилось. Разве вновь мне говорить, что не приемлет взрослое общество наших с тобой отношений? Иль позабыл ты вновь, братко? Сегодня, как только добраться мы сумеем до Сечи, в тот же миг закончиться все. Мне... Давай же встанем и крикнем "прощай", так чтобы слышала вся деревушка, да и хатка родная. Ну же... Я смотрел на этого крепкого, рослого мужчину, развеселившегося непонятно из-за чего и не видел в нем того человека, кого любил все эти годы. Это был взрослый и в думах, и в поведении человек, который ждет от жизни слишком много, который хочет старое забыть. Конечно, я уже давно понимал, что наши с ним отношения не на века или хотя бы на всю жизнь. Умом-то я понимал, а вот сердцем... Что-то было в Остапе такого, чего я не видел ни в каком, может его скрытность и внешняя спокойность, а может просто то что я люблю его! И сейчас я понимаю, что это в последний раз. когда я могу к нему прикоснуться, не как к брату. Последний раз, хочу. И он понимает. Прежде чем окончательно встать, он повернул мою голову к себе, прижался своим лбом к моему и тихо-тихо прошептал, обдавая теплым дыханием мои губы: - В последний раз, мой Андрий, в последний... И он поцеловал меня так, как не целовал никогда. Нежно и страстно... Я ответил ему и вмиг почувствовал то. что скрывал Остап все утро. Сколько же эмоций! И чистую, еще детскую любовь и взрослую решимость, горе и облегчение. Остап взял меня за руку и помог встать. Месяц с вышины неба давно уже озарял весь двор, наполненный спящими, густую кучу верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол. Было понятно без слов, что остались последние мгновения. Вместе. Вскоре встанет батько, мы напоим лошадей и отправимся в Сечь, где жизнь перестанет быть обычной. Поэтому взявшись за руки, мы с Остапом в последний раз оглядели все то, что могли лицезреть и крикнули. не жалея воздуха и глоток: - Прощайте и детство, и игры, и все, и все!