Дом

Кто возьмется доказать, что воображение — не реально? Мысль, имеющая скорость, превышающую возможную — разве не фантастика? И разве она не может творить чудеса? Человек, потерявший веру, не больше чем кусок плоти. Разве кто-то полюбит тело без души? А душу — без тела? Итачи видел Наруто, стоящего у стойки, молчал, давая насладиться иллюзией. Одерни — и десяток глаз точно уставились бы на них. А даже мелочные мечты отвлекают от проблем, давая почувствовать себя хоть на чуточку счастливее. — Идём, — наконец тихо позвал Итачи и покатил полупустую тележку дальше. — Ах… да, — Узумаки нагнал не сразу, все еще оглядываясь на белый почтовый ящик, выделявшийся из ряда остальных своей безупречностью. — Я просто подумал… Подумал, что неплохо было бы заменить покосившийся ржавый ящик на этот элемент хорошей жизни, которой не видеть еще пару месяцев точно. Такие обычно стоят у домов с низким белёным заборчиком и открытыми окнами, откуда только и слышно, что шкворчание готовящегося завтрака и лепет телевизионной ведущей. Итачи знал, что в его жизни такого не будет. Но отбирать у других надежду — непозволительно. - Я просто подумал, что было бы неплохо написать там фамилию, — Наруто тер шею и отводил взгляд, словно стыдился собственного признания. — Ну там… знаешь, как делают другие… — Знаю, — это правда. Но Итачи ничего не мог поделать с их собственной реальностью. — Прости, Наруто, в следующий раз. Наруто тихо вздохнул, но пошел дальше. Косые взгляды прохожих обжигали спину. Итачи не придавал этому значения — привык к чужому осуждению. За столько лет вместе, под жестким контролем наставников и комендантов, бывших друзей и просто прохожих — Наруто тоже должен был привыкнуть. Мимолётом коснувшись чужих пальцев, Итачи слабо улыбнулся парню, отчего тот ответил ему собственной улыбкой — широкой и искренней. Именно таким он любил Наруто. Еще с института, где приходилось учиться на разных факультетах и курсах, просиживать в библиотеках и писать книгу, которую потом на потоке прочтет едва ли не каждый. Кто-то называл Учиху гением, кто-то — мастером иллюзий. Все дело в умении чувствовать людей и рисовать словами картины: живые и яркие. Он и сам порой верил в придуманных людей, в их отношения и проблемы. И каждый, прочитав, переживал чужую жизнь. За исключением Наруто. Он не корпел над книгами, предпочитая останавливаться в полуметре и, прикрывая глаза, глуповато морщиться от солнца, отвечая, что единственный кто ему интересен — сам Учиха. — Карта, наличные? — продавщица недовольно смотрела на покупателей. Ее толстые пальцы постукивали по прорезиненной ленте, где была лишь скудная кучка покупок. Она словно знала об их небольшой тайне, заранее желая избавиться как можно скорей. — Наличные, — не обращая внимания на неприкрытое хамство, ответил Итачи и отсчитал мятые купюры. Наруто же просто стоял у единственного пакета и смотрел, словно сквозь него. За годы ничего не изменилось. Возможно, им стоило уехать дальше, или, запершись дома, не показываться никому. Люди презирают непохожих на себя, боятся, словно вирус может заразить и их. А Итачи справляется, улыбается кассирше и забирает всё до последнего цента. Потому что лишних денег сейчас нет. И работы — тоже. — Идём, — позвал тихий и мягкий голос. За таким Наруто готов был идти до конца и даже дальше. Десять миль от торгового молла до городка и там ещё две по закоулкам, к самой окраине. К дому, заброшенному прежними хозяевами, к серому покосившемуся забору, к старому ржавому почтовому ящику. Новый и белый смотрелся бы здесь как пришелец. — Смотри, — голос Наруто вывел из странного состояния. Итачи только сейчас увидел людей, толпившихся у крыльца их нового дома. Полуголые деревья плохо скрывали силуэты мужчин, стоявших у двери гаража. Красные пятна на пожелтевшей от времени и влаги фанере походили на свежую кровь. — Прошу прощения, — подошедший сзади полицейский должен был напугать, но Итачи не проронил ни единого звука. Только Наруто отошел на шаг и жалобно, почти умоляюще, смотрел на незнакомца. Темные круглые глаза растеряли былую серьезность. Нервно палец провел под фуражкой, убирая короткие волосы со лба. Было в нем что-то необычное для полицейского: то ли страх, то ли рассеянность. — Что-то случилось, офицер? Итачи с трудом удалось отвернуться от дома. Он словно ожил, стал чужим, не их с Наруто. Незнакомцы друг за другом проходили по желтому поросшему сорняком газону, оставляя следы и частицу себя. Их словно прогоняли. Не особо хорошее чувство… в первую же неделю после переезда. — Хулиганы, — словно извиняясь, сказал офицер, а потом спохватился и ткнул пальцем в жетон на собственной груди. — Капитан Ямато. А вы… — Учиха Итачи, — ситуация несколько прояснилась. Взгляд снова упал на дом, к которому медленно подходил Наруто. Не хотелось оставлять его одного, не хотелось ни долгих разговоров, ни нежданных гостей. — Уже поздно… разбор подождёт до завтра? — Да… думаю, да, — неловко засмеялся Ямато и проследил взглядом за Наруто. Голые ветви скрюченных деревьев почти не скрывали надпись. — А этот дом… — Я здесь живу, — пальцы подобрали ручки пакета. Надо возвращаться. Лишние разговоры ни к чему. — Уже несколько дней. — Ох, прошу прощения, — но извинение было скорее формальным, нежели искренним. Так учили в Академии. Ямато чувствовал, как реальность расходится с фактами. По его данным, дом пустовал. Но новый хозяин не казался бродягой или кем-то проблемным, а доверие надо завоевать. Тем более, что, дай бог, работать здесь придется долго. — Ну… тогда перенесём всё до завтра, Учиха Итачи? — Я хотел бы избежать расследования, если такое возможно, — развернувшись полубоком, сказал Итачи. Усталость в голосе и серый осенний пейзаж создавали ощущение полной обреченности. — Это всего лишь надпись, так? Думаю, у полиции найдутся другие дела, нежели гоняться за кучкой малолетних художников. Простите за беспокойство. Ямато смотрел вслед Итачи и чувствовал что-то странное в этом парне. Нет, он не походил на наркомана или еще какую-то малоприятную личность. Не похоже, чтобы молодой парень представлял угрозу его городку. И все же было в нём что-то такое… Во всяком случае, стоит запомнить имя и проверить по базам. Не мнительность, просто обязанность знать каждого из жильцов своего участка. Хотелось утешать себя этим. — Эй! — очнувшись от размышлений, запоздало крикнул Ямато и помахал рукой остальным. — Уходим. В такие дни лишняя работа как заноза в указательном пальце. Вроде бы и не серьезно, а избавиться хочется как можно скорей. Поэтому никто из сотрудников не стал задавать лишних вопросов, рассасываясь по постам и машинам. Ведь и правда, ничего страшного и не произошло: ни поджога, ни убийства, а порча муниципального имущества удачно переросла в порчу частной собственности, которая, скорее всего, застрахована, а значит, проблем с выплатами не будет. Ямато всё же смотрел вслед внезапно объявившемуся хозяину дома и вновь почувствовал неладное. Не походило на счастливый конец увиденное. А сутулые плечи парня не выглядели убеждающе. Возможно, дело в обыкновенной неопытности и желании доказать собственную состоятельность, но сам Ямато надеялся, что четвертая чашка кофе была лишней, раззадоривая и без того неспокойное воображение. Наруто не обернулся, когда подошли почти вплотную. Взгляд скользил по крупным алым буквам, растекшимся по ребристой фанере. Полузастывшие капли краски набухли гладкими коконами, из которых вот-вот должны появиться на свет бабочки. И Наруто готов был поклясться, что их крылья будут насыщенно-алого цвета. — Мне страшно, — полушёпотом сказал он, зная, что смотрит на нее не один. Итачи если и чувствовал что-то похожее, то вида не подал. Вместо того, чтобы успокаивать, рассказывая о глупцах, он просто положил руку на плечо. «Встретимся в аду». И, судя по всему, дверь туда уже была открыта.

***

— Значит, никакого иска? — Нет, — Ямато пригладил пальцами взъерошенные волосы и пожал плечами. Дела и вправду обстояли куда лучше, чем предполагалось. Три дня молчания и никаких заявлений. Порча брошенного имущества, перешедшего под крыло муниципалитета, сулила проблемами. В отличие от частного, дело бы грозило покрыться бумажной паутиной. Но теперь… — Оказалось, что дом продан. — Это ещё повезло. Они либо дураки, либо у них денег и без этого куры не клюют, — Генма пожал плечами и покрутил в руке полупустой стакан. Осевшая на стенках кофейная пенка напоминала неровное кружево. — Либо юношеский максимализм, — третий вариант предложил сам Ямато, смотря на карточку вызова. Подростков не поймали, но в таком маленьком городке отыскать их — дело часов двух-трех. Но мысли сейчас были далеко не об этом. Тот человек… его взгляд, его поза, голос, вид… не давали покоя. — Парню, который теперь там живет, едва перевалило за двадцать. — Значит, богатые родители, — пожимал плечами Генма. Он не находил ничего интересного в этом случае. И пусть в их тихом городке по большей степени ничего не случалось, на полках найдутся куда более странные дела, которыми действительно стоило бы заняться. Нечего зацикливаться на заброшенном доме, в который, спустя три года простоя, вернулись жильцы. — К тому же, его продали. Значит можно вычеркнуть адрес из списка возможных притонов. Как ни крути — одной проблемой меньше. Ямато бы согласился. Но, прибыв с практики в государственном бюро расследований, он уже инстинктивно старался копать глубже. Подноготная всегда была куда интересней поросшей пылью легенды. Именно так и раскрывались сложнейшие преступные комбинации. Ямато читал о них все эти годы. И у истоков каждой истории всегда стоял пытливый полицейский или детектив. Другой вопрос, о скольких мнительных дураках никто никогда не напишет? Хотелось быть оптимистом и считать, что тихий смешок Изуно издал по иной причине. Хватило бы оглянуться и понять, насколько поощряема здесь инициатива. Полупустой, залитый осенними холодными сумерками участок внимал каждое слово. Поросли пушистой пылью корешки прошлогодних дел, уснули в тени забытые стеллажи и архиваторы, издала протяжный писк база данных. Ворохи бумаги на столах стали неестественно рыжими от искусственного света, а потом лампа, мигнув, и вовсе погасла на пару секунд. Тишину едва нарушало возобновившееся электрическое гудение. Зажужжал ток, гоняя заряженные частицы по проводам. Снова вернулась неестественная желтизна, обжигая сетчатку глаза. — Девять, — ударил по обложке картонной папки Генма. Выпрямившись, он упер руки в бока и потянулся, словно устал от рутинной работы. — Домой пора. Смена уже как час назад закончилась. Глухой стук пластикового стаканчика о крышку стола вывел Ямато из раздумий. Оба инспектора, захватив со спинок стула вещи, направились к двери. Хлопнула стеклянная дверь, оставляя Ямато наедине с собой. Можно было не сверять по часам, что уже было девять. Перебой электричества — куда надежнее. Весь город жил так, переваливаясь за рубеж девяти часов. Небольшая электростанция, растянувшая свои нити-провода на несколько десятков селений, не справлялась с растущими городками. Раньше, свет просто мигал, становясь не таким ярким, и лишь на мгновенье потухали огни уличных фонарей. Ямато этого времени не застал, едва ли не вздрагивая в первое время от таких перепадов. Наверное, со временем привыкнет, как и все эти люди, находя столь верные часы даже удобными. Конечно, большинство сотрудников заканчивают в шесть. К семи разбредаются оставшиеся. После этого жизнь в участке замирает. Редко кого можно застать за столами, мало кто анализировал наработанное за день. Никого не интересовали мелочи, догадки и предчувствия. Они становились лишь мелкими шестеренками городка, с трудом впускающего чужаков. Ямато, воспитанный по иным законам, чувствовал себя здесь словно не в своей тарелке. Он шел наперекор устоявшимся правилам, выбрав двенадцатичасовой рабочий день. С восьми до восьми. Личные выезды на вызовы, анализ преступности и контингента порученного района. Кто-то говорил, что парню просто надо выслужиться, другие считали неоперившимся птенцом, хотя ему и перевалило за тридцать, третьи и вовсе смеялись, мол, ни семьи, ни цели. В чём-то они ошибались, но торопиться домой Ямато действительно не было смысла. Оставшиеся за полторы сотни миль родители относились к нему, как к взрослому человеку, и уделяли своё внимание его младшим братьям и сёстрам. Ему же оставалось влиться в так называемую «нормальную жизнь» и жениться. Так вышло, что его избранницей стала работа, которая отнимала всё время. Деньги же были чем-то побочным. Выдавай здесь паёк и сменную одежду, Ямато и вовсе бы работал за идею. Таких дураков было явно не сыскать. Выдохнув и откинувшись на простом деревянном стуле, он уставился в потолок. От глухого желтого света рябило в глазах, а под закрытыми веками то и дело появлялись короткие цветные вспышки. И все равно, случай у того дома никак не выходил из головы. — Учиха Итачи, — вслух повторил Ямато. Временами звуковая память срабатывала быстрее, и стоило услышать имя, как тонкие ниточки начинали тянуть на себя образы и разговоры, а потом случалось чудо. Сейчас же этого не произошло. — Итачи… Учиха… нгх. Видимо, Генма был прав. Не стоит зацикливаться на мелочах. Пора возвращаться домой. Возможно, Ямато и вправду был слишком мнительным, но пару минут никого не спасут. Словно нехотя он подошел к компьютеру, подключённому к сети базы данных, и заполнил поля «Фамилия» и «Имя». Всего лишь пара движений, но кто знает, быть может и станет легче? Индикатор поиска побежал строчкой внизу экрана, и уже через минуту появилось сухое: «Соответствий не найдено». Ямато протяжно выдохнул и опустил голову. Чего и стоило ожидать. Вряд ли Учиха был местным жителем. Скорее — из соседнего города или даже штата. Несколько ударов по клавишам, и системный блок снова загудел, осуществляя расширенный поиск. Запрос будет отправлен во все штаты, давшие согласие на подключение к единой системе. К каждой дозвон будет производиться вручную, поочередно. А значит, займет куда больше времени. Ямато Тензо — выпускник Полицейской Академии, практикант Центрального Бюро Расследований, чувствовал себя загнанным в рамки местных правил. Связаны руки, а за открытый рот могли окрестить и вовсе идиотом, забрав значок и отправив на гражданку. Засовывая руки в карманы коричневого пальто, Ямато надеялся, что время не потеряно зря. Какое именно — он и сам не знал. Все, наверное. Закрыв за собой дверь, он быстро спустился вниз, чтобы сесть в желтый салон машины и отправиться в место, которое называл домом.

***

— Третий раз за неделю, — Наруто сжимал кулаки, нервно оглядывая надпись. Фанерная дверь гаража с неровными потёками свежей краски. Слои накладывались один на другой, создавая лоскутно-небрежный вид. Неудачные шутки, не самое удачное время, но Итачи не знал, что с этим делать. «Горите в аду». Итачи замажет густеющей белой краской буквы, скроет от чужих глаз чье-то послание, но слова останутся в памяти. Даже мысли о том, что это не обычное хулиганство, допускать не хотелось. Просто дети нашли новое развлечение. Ничего удивительного: пару лет дом пустовал. И разве не здорово нагнать страху на новых жильцов? Но Итачи не боялся хотя бы потому, что кто-то должен был быть опорой и поддержкой Наруто. Банки краски не были расписаны в бюджете, а значит, пришлось экономить на продуктах. Наруто и без того почти не ел, хоть Итачи и отдавал ему половину своей порции. Выходило, что нетронутые остатки тухли на кухне, а осенний ветер разносил сладковатый запах разлагающейся органики вверх по дому. Ответа о дате подключения систем отопления и электроснабжения так и не пришло. Дизельный генератор во дворе пыхтел и трясся. Его едва хватало на то, чтобы приготовить еду и кинуть очередное резюме по электронной почте. После маленького, но уютного общежития подкосившийся дом мог бы казаться огромной дырой, но чувствовалось иначе. Собственное жилье, личная жизнь. И главное — вместе. От Итачи пахло краской, хоть он и принял душ. Мокрые волосы свисали безжизненными черными патлами по плечам, но Наруто нравилось и так. Вдыхая их аромат, сидя на общей кровати на втором этаже, он чувствовал себя почти счастливым. Рядом с Итачи было тепло и спокойно, хотя за окном беспрестанно завывал ветер, а мелкая морось билась в стекло, норовя разбить его в дребезги. — Когда включат свет? — губы касались ушной раковины, согревали своим теплом, обволакивали присутствием. Наруто жался к Учихе всем телом, стараясь дать почувствовать себя, слиться воедино, стать одним целым. — Когда рассмотрят заявку, — тихо ответил Итачи, опуская веки и приподнимая голову. Бледная жилистая шея теперь открыта чужим прикосновениям. — До тридцати дней… и еще двадцать, если случай спорный. — Будет ноябрь. — Середина. — Мы замерзнем. — Я что-нибудь придумаю. Книги писались с трудом. И если бы не потерянные впустую годы обследований, то Итачи стал бы «великим» на волне тогдашней популярности. Оставалось надеяться, что память людей не столь короткая. В конце концов, курсовой проект — книга о жизненной драме двух друзей — стала буквально открытием в системе описания чувств людей, загнанных в жизненную ловушку. Правда, тогда писанина была лишь необходимостью вывалить на тетрадный лист то, о чем невозможно сказать. Сейчас же тонкие рукописи не больше, чем попытка заработать денег и протянуть еще пару дней. Наруто виновато улыбался. Не надо было оборачиваться, чтобы понять это. Итачи был в ответе за мальчишку, отлучённого от семьи, вырванного из привычной жизни и закинутого в старый холодный дом. Родители Наруто ненавидели Итачи, и это не удивительно. Их лишили любимого сына, сделав его гомосексуалистом. Не таким они его воспитали, не таким знали. Им легче не думать, что Наруто сам сделал свой выбор. Прикосновение теплого языка к тонкой коже заставило Итачи выдохнуть. Пальцы пробежались по коротким светлым волосам. Посеревший взгляд некогда ярко-синих глаз казался отстранённым и чуждым. И вину за это Итачи добровольно возлагал на себя. Винил за то, что украл свет, исходивший от Наруто, за то, что украл простое человеческое счастье, став им сам. Серый асфальт стал графитово-черным от начавшегося ливня. Дробь капель по крыше заглушит сдавленный стон, спрячет двоих от осуждающих чужаков. Чернильная тьма сочилась сквозь оконные рамы, вязким полотном растекалась по коридору, заполняя собой пустоту. И лишь женщина, застыв у поваленных ворот, бормоча под нос, крестила их новое жилище.

***

— Что ты сделал? Отправил запрос в жилищный комитет? — Да, — Ямато кивнул и отмахнулся от дыма. Генма курил, а Ямато терпеть не мог запах никотина, смолы и жженой бумаги. Дерьмовая привычка, которую отбили родители еще в школьные годы, привив любовь к кофе и тостам по утрам. Сейчас же приходилось мириться с привычками напарников, хотя нос все равно морщил. — Основание? — Проверка по делу. — Но ведь нет никакого дела, — это был даже не вопрос, а утверждение. — Нет, но… Генма не стал даже дослушивать и развернулся, смеясь собственным мыслям. — На месте прокурора, я бы заинтересовался тобой. — Но его данных нет в базе, — пальцы крутили стальную скрепку, изогнувшуюся до неузнаваемости. Ямато хмурился и понимал, что был не прав. Но и жгучее чувство беспокойства в эти дни не давало покоя. Патрулирование района не раз заставляло проезжать мимо загадочного дома, где раз за разом появлялись новые надписи. Но нет заявления — нет и повода заглянуть внутрь. — Ты уверен, что правильно ввёл данные? — Генма всё же развернулся. Он явно не верил. Таких новичков приходило много: большинство сливалось в первые полгода, остальная часть вливалась в коллектив. И только Ямато был твердолобым параноиком. — Это был расширенный поиск. — Так ты уверен? Тишина говорила куда лучше самого Ямато, и Генма только и смог, что усмехнуться и покачать головой. Потушив бычок о дверной косяк, он кинул окурок в урну. — Хочешь подробностей — разыщи художников. Или подожди, пока хозяева перестанут терпеть живопись, а там уж и до заявления недалеко, — предложение было гипотетическим, и выбор был очевиден. Другое дело, хотелось ли в это ввязываться самому Ямато? Подойдя ближе, Генма взглянул на экран компьютера. Ещё один рапорт о патрулировании района не доведенный до ума и не добравшийся до печати. Два ловких клика, и на рабочем столе оказался развёрнут зелёный игральный холст и семь столбцов карт. — Расслабься. А потом поговорим. Уходил Генма под пристальным взглядом Ямато. Этот парень был его наставником, но методики совершенно отличались от того, чему учили. Разве можно закрывать глаза на мелких воришек и разрешать им якшаться с тобой? Да, пусть они были источниками информации, но разве короткий путь всегда самый правильный? Мелкие сошки — руки и ноги настоящих ублюдков, и нет никакой надежды, что они поведают тебе об истинном положении дел, а не раскроют лишь часть, выгодную для вас обоих. Так было и с этим домом, и с этим «Учиха Итачи», которого не было в базах. Он словно призрак, но Ямато видел его, а значит тот и правда существовал. Возможно, имя и вправду было придумано из головы, но мальчишка не похоже, что врал. Хотя откуда знать точно? И к документам не прокопаешься: не проверишь, пока не появится повода. Оставалось ждать ответа на запрос, который ушёл только утром. — Ладно, — возможно, поиск малолетних хулиганов действительно отвлечёт от зудевшей в голове мысли, не дающей покоя, заполняющей все нутро, словно компостные черви. — Адреса есть? — Так бы сразу, — самонадеянно усмехнулся Генма, и уже спустя полчаса Ямато спускался с ровно сложенными в стопку личными делами детей. Благо, что все они жили в одном районе, а учётные карточки на них велись уже несколько лет. Найти будет совсем несложно.

***

— Давай, вали отсюда, пока еще идти можешь! — грозно махнула рукой девчонка. По личному делу, если не ошибся, ей было семнадцать, но густо накрашенные глаза делали ее слишком взрослой. Ямато не ошибался. Адрес совпал, а судя по компании, искать остальных не придется. Видимо первым же выстрелом он убьёт если не всех, то большинство зайцев. Подмышкой обнадеживающе грело табельное оружие, хоть и применять его не хотелось. Девчонка напротив стояла и упрямо и нагло смотрела в лицо, невзирая на патрульный автомобиль. Ее ярко-розовые волосы и шапка, почти натянутая на глаза. Куртка, повязанная на бедра, принадлежала футбольной команде одного из университетов и явно была чужой. Вряд ли девчонка закончила даже старшую школу. А если и закончила, то насчет колледжа можно было и не думать. Таким, раскрашивающим свои тела, стипендию никто бы не дал. — Тише-тише, — успокаивающе сказал Ямато, вытаскивая руки из карманов широкого потрепанного пальто и показывая пустые ладони. — Задам всего пару вопросов. Девушка не стала выходить навстречу, оставаясь за забором. Мелкая рабица местами и вовсе отсутствовала. В любом случае, проникнуть «за» не составит большого ума, да и сил. — Да пошёл ты!.. — рыкнула она. Губы скривились от неприязни. Девчонка собиралась одарить офицера крепкими словечками, но не успела. — Таюя! — осекли сзади. Парнишка с хищной ухмылкой на лице подошел почти неслышно, держа руки в карманах расстёгнутой кожаной куртки. Волосы перетянула сложенная вчетверо серая бандана. Он походил бы на байкера, если бы рядом стоял мотоцикл, но у ног вился разве что пёс неизвестной помеси пород. — Чего тебе, коп? Ты, типа, не местный, говорить мы с тобой не будем. Ямато усмехнулся, почесав затылок неуклюжей рукой. Судя по описанию — Инузука Киба. Вряд ли у многих были татуировки на щеках в виде клыков. Если верить информации, то они символизируют волю и силу, которой явно не хватало мальчишке, живущему среди женщин: отца у Инузуки не было, а вот грозных сестёр — пруд пруди, вот и пошёл тот искать себя на улице. — А вы штраф оплатили, — развел руками Ямато, словно показывая свою беспомощность, — а больше ничего пока не доказано. С такими надо было разговаривать, как «свой парень». Генма бы оценил, но брататься с подростками Ямато не собирался. Воспитание и контроль — тоже не его забота. У него были собственные интересы, о которых не стоило упоминать в отделе. — А ничего и не докажешь, милый, — процедила Таюя, смотря в упор с таким взглядом, что слабохарактерный мужчина давно бы отвёл собственный. У Ямато же были тёмные радужки, почти сливавшиеся со зрачками, выразительные круги под глазами от плохого сна, а при особом освещении он и вовсе мог сниматься в фильме ужасов. Но сейчас, при дневном, скудном из-за облаков свете, такого эффекта не было. Киба ухмылялся, смотря нагло в лицо офицера. — Развлекаетесь, значит? — кивнув в сторону остальной компании, заметил Ямато. Одного взгляда на парня с красными волосами и татуировкой на лбу было достаточно, чтобы понять, что за ним следили. Любое движение — и пятеро на одного. И пусть магазин на восемь патронов, Ямато в такой потасовке вряд ли бы отделался одними рапортами о применении служебного оружия. — Да, но тебя никто и не приглашал, — рявкнула Таюя, щурясь, словно в любую секунду готова была вцепиться зубами в глотку. Можно было поблагодарить Бога за решетчатый забор. Зверьё должно сидеть в клетке. — Тот дом, — Ямато перешёл к главному. Кивнув в сторону, он дал понять, о чем идет речь. Да и судя по подросткам, они разобрались. — Почему пишете? Киба цокнул языком и покачал головой. — А мы написали лишь однажды, — хитро прищурив глаза, Инузука не дал поймать себя на удочку. Глупцов тут нет, и не стоило надеяться, что они сознаются в том, на что у полиции не было прямых доказательств. — Остальное ваши проблемы, офицер. Или все настолько дерьмово, что обращаетесь за помощью к кучке детей? Это был вызов, удар по больной точке, по мнению Кибы. Но если ему и удалось задеть, виду Ямато не подал. Ему необходимо не разоблачить преступников, а понять мотив. Все эти надписи словно имели какую-то цель. Не напугать. Донести, напомнить, оградить остальных. И, кажется, все были в курсе, раз ни от соседей, ни от прохожих не поступало информации о вандалах или загадочных надписях на доме напротив. — И что оно значит? Киба склонил голову набок, следя за реакцией полицейского. — То и значит. «Встретимся в аду». Которое из слов вам непонятно, офицер? Снова издевка и смешок в вопросе. Слова были ясны, но ничего не проясняли. С кем и кто должен был встретиться? Почему именно сейчас? Один вопрос продолжал тянуть за собой цепочку других, запутывая тугой клубок истины как можно сильней. — Новый хозяин? — уточнил Ямато, но Таюя прыснула и закатила глаза. — Слушай, ты, — грубости и фамильярности у неё явно было не занимать. — Мы похожи на сатанистов или тех, кто поджигает почтовые ящики? Она ждала ответа, а Ямато пытался найти связь между ее ответом и «адом» о котором говорилось в посланиях. — Ты хоть знаешь, почему дом пустовал? Почему от него отключили электричество и свет? Он должен был сгнить от времени и влаги, а не заражаться новой жизнью, — Киба говорил с явным отвращением то ли к неосведомленности офицера, то ли к самому дому. А Ямато пытался услышать больше, чем мог, пропуская мимо ушей фамильярное «ты». — Ты здесь новенький, да? — наконец заключил мальчишка, не видя реакции. — Вали отсюда подальше. Тебе никто не расскажет, почему здесь никто не живет. — Не жил, — автоматически поправил мужчина. — И не должен жить, — не остался в долгу Инузука. Оттолкнувшись от забора, он снова сунул руки в карманы, демонстрируя, что разговор окончен. Судя по быстрым движениям — пальцы тихо игрались с выкидным ножом. — Спасибо за информацию. Неожиданная зацепка была первой за долгое время, и проверка прежних владельцев могла дать куда больше, чем казалось на первый взгляд. Желая как можно быстрей приступить к работе, Ямато, игнорируя технику безопасности, развернулся и быстрым шагом направился к патрульной машине, припаркованной у дороги. — Нахрена ты сказал? — тут же наступила Таюя, явно злясь тому, что полицейский убежал довольный. — Ты видела его лицо? — фыркнул Киба и, обойдя девушку, отправился к насиженному месту за общим столом у крыльца. — Его главное прикормить. Ему уже плевать на нас.

***

— Замёрзнем, — поёжился Наруто, проводя рукой вдоль деревянной рамы. Ладонь лизнули ледяные потоки — осень в этом году слишком ранняя. Дожди мочили черепицу, но та, слава Богу, выдерживала и не пропускала непогоду внутрь. В водосточную трубу дул ветер, отчего казалось, что где-то на чердаке завывал выбравшийся из того самого «ада» дух. — Принесём одеяла, — подошёл к окну Итачи. Перекрестки узких улиц были пусты и безжизненны. Запершись в бетонном коробе, спрятавшись под скошенной крышей, люди скрывались от чужих глаз, оберегая собственную никому не нужную жизнь. Но Итачи и не был против. Они выбрали тот же путь. Наруто прижался к плечу и потёрся о него щекой. Фланелевая рубашка казалась теплой и мягкой. Пустоту внутри нелегко заполнить, а замерзшую душу не согреть кипой одеял. Внутри у Наруто сводило от собственного бессилия. — Ответа так и нет? — Узумаки спросил еле слышно, словно не желая нарушать тишину, царившую в доме. — Нет. Еще две недели, — пальцы коснулись чужого плеча. Итачи следовал взглядом за Наруто и чувствовал себя впервые за долгие годы счастливым. Они слишком долго мечтали о собственном доме, чтобы воротить нос даже от такого. Здесь нет чужих предрассудков, крикливых соседей или комендантов в общежитии, которые только и думали о том, как бы уколоть побольнее. Они звонили родителям, рассказывали учителям и беспричинно высмеивали надуманные пороки. Послушать их, так весь быт им подобным — это занятие сексом, которое приравнивалось к обрядам сатанистов или питью крови младенцев. Ничего святого. Ничего не оставалось, кроме как прятаться, таиться и вдвоём мечтать о доме, который бы скрыл за своими стенами все тайны. — Я заварю чай, — вполголоса предложил Итачи и, не дожидаясь ответа, спустился вниз по скрипевшей лестнице. Наруто следовал тихо, вслушиваясь в шорохи и всматриваясь в тени пустых углов, где свернулись клубками уснувшие страхи. Обживать дом было сложно, и заплывшее пылью стекло комода в комнате так и осталось нетронутым. С момента переезда они разобрали спальную комнату, вытащив ненужный хлам на улицу и сдав его в утилизацию, почти отмыли кухню и коридор. А гостиная, занимавшая почти полностью первый этаж, так и осталась нетронутой. Взгляд на груду чужого хлама навевал странную тоску, и, стоя у стены, постукивая носком о повидавшую виды мебель, Наруто чувствовал её. Нехотя по спине пробежался озноб. — Наруто!.. — оклик Итачи заставил его отвлечься и, окинув прощальным взглядом чужую жизнь, идти на кухню. Два стула, стол. Разбивавшиеся о стальную раковину капли. Тишина, просачивавшаяся сквозь щели, затянувшаяся в дымоход и теперь окутывавшая парней. Витая струйка пара от свежезаваренного напитка. Итачи смотрел на Наруто и видел, что мрак украл его краски: разъел желтизну волос, вытянул синеву глаз, выбелил кожу. Влажность от ночных дождей заставляла чувствовать запах гнили, но и он исчезал, словно никогда и не проникал внутрь. Иной раз казалось, что дом был наполнен чужими воспоминаниями, призраками прошлого, тянувшими за руку, проходившими сквозь стену и потолки. Но Итачи не верил. Он просто закрывал глаза и тёр виски. Головные боли, вернувшиеся полгода назад, никуда не уходили. Он просто жил с ними бок о бок, а они стали неотъемлемой частью жизни. Итачи привык к ним. И сейчас в очередной раз пытался разогнать это чувство, потирая пальцами холодный висок. — Снова болит? — осторожно спросил Наруто. Он тоже оберегал Итачи, но по-своему. Было в голосе и беспокойство и волнение. Учиха же всеми силами пытался оберегать других от себя: от собственных проблем, мыслей, фобий. Поэтому он чувствовал себя легче, когда Наруто уходил на несколько часов. Возвращался Узумаки лишь тогда, когда головная боль окончательно проходила, сменяясь слабым гудением на заднем фоне. — Нет, — сразу убрал руку от виска Итачи и отвёл взгляд в сторону. — Больше нет. Наруто улыбнулся. Понимал, что неправда — не глупый. Сквозняк лизнул ноги под столом и так же внезапно скрылся за дверцей шкафа. Все окна закрыты. Итачи ощущал, как дом жил своей жизнью, словно кто-то третий. Одного взгляда хватало, чтобы понять — Наруто знал. Отводил глаза, вёл пальцем по ободку неестественно яркой рыжей кружки, не обжигаясь и не отдёргивая руку. Оба понимали, что не одни. Оба чувствовали потянувший из подвала запах влажной плесневелой земли и гнили. Но никто не скажет об этом вслух.

***

Холода не давали покоя, укутывая городок в изморозь и заставляя птиц ютиться на голых ветвях кустарника перед домом. Наруто наблюдал за Итачи, открывавшим дверцу почтового ящика и теперь нёсшего бумаги, казавшиеся белыми перьями убитых птиц, не успевших вернуться на юг. Мотнув головой, Наруто попытался избавиться от подобных мыслей. Глупость. — Ответа нет? — спросил Наруто, когда дверь закрылась, а стальная цепочка исчезла в дверной ячейке. — У них есть время, — ответ Итачи не менялся, оставаясь одним и тем же изо дня в день. Ни света, ни тепла. Несчастный генератор прятался под листом брезента, жужжа и выдыхая черный бензольный дымок. Влага и ночные заморозки не шли на пользу устаревшему механизму. Наруто смотрел в сторону окна, под которым и стоял спасительный короб, позволявший пить тёплый чай и подзаряжать телефон. Перебирать почту было привилегией Итачи. Он просматривал конверты, откладывал мусор и выбирал то, что могло действительно заинтересовать. — Ответ из местной газеты, — тонкая оправа очков была почти не видна. С тех самых пор, как еще во времена учебы головные боли списали на проблемы зрения, Итачи прописали очки. Носить — не носил, но мелкий почерк разбирал только в них. Наруто признавался — ему нравилось видеть Итачи таким. Словно когда-то, во времена университета… Тогда тот склонялся над бумагами и писал рассказы, которые едва не вошли в историю. Сейчас же он склонялся над письмами. — Они берут меня на испытательный срок. Голос был ровным и будничным, но Наруто знал, что это не так. После стольких отказов, у них наконец-то будет работа. Улыбка так и осталась незамеченной, но Наруто не обижался. — Поздравляю, — рука легла на плечо Итачи, и тот положил свою ладонь поверх чужой. Немого согласия было достаточно. Всё же они были одним целым, разделённым когда-то на две части, которые по ошибке облачили в тела парней.

***

— Она что, занималась эзотерикой? — Не похоже. — Может быть, сатанинские ритуалы? — Не знаю. — Или, быть может, крала детей и вырезала их… — Котецу, хватит! — гаркнул Ямато, сгребая бумаги в одну кучу и ероша и без того торчавшие в разные стороны волосы. Изумо и Котецу тихо засмеялись. Эту попытку отвлечь от надуманной проблемы их коллега не оценил. И чего тот только привязался к несчастному «Учиха»? Хотя фамилия и была знакомой, но с чем это было связано, ни этот, ни другой вспомнить не могли. — Это фактически вторжение в частную жизнь, — ткнув пальцем в ответ, пришедший из жилищного комитета, Изумо попытался надавить на совесть. — Или, быть может, у тебя есть основания рыть под них, м? — Ни жалоб соседей, ни нарушений… в чём дело-то? — Котецу присел на край стола и принялся крутить пачку сигарет пальцами. Ямато поджал губы и упорно молчал. Да, официально никаких зацепок. Неужели подростки просто решили запугать новых жильцов, расписывая гаражные двери странными посланиями и призывами к высшим демоническим силам? Да и данная ими зацепка… Какой толк от того, что дом принадлежал какой-то старухе, которая и не жила в нем толком-то, а в прошлом году и вовсе скончалась от сердечной недостаточности в соседнем штате. — Почему бы просто не расслабиться и пойти выпить? — пожал плечами Изумо и провёл пальцами поверх пластыря, скрывавшего ссадину, полученную во время ночного дежурства — глупый случай, но теперь это выглядело словно боевое ранение. — Да, тут Асума проставляется, — кивнул Котецу и выхватил телефон Ямато, машинально разблокировав экран. — Или будешь думать о младенцах, распятых в подвале дома? Ямато смерил обоих весьма насторожённым взглядом, но потом сдался и кивнул. — Вечером, после смены? — примирительно спросил он, и, получив в ответ кивок, наконец отложил все бумаги в сторону. Видимо, он действительно рыл в другом направлении. Не было никакой мистики, а дети лишь решили запугать его, заняв на добрые недели совершенно бесполезным делом. Учиха Итачи не числился и в других штатах — это подтверждала распечатка с баз данных. Возможно, он просто не попадал в поле зрения властей: не просрочивал счета, не переходил дорогу на красный свет, не был замечен пьяным… Всех людей не досчитаешься. Стоило выкинуть из головы мысль о «чёртовом доме» и его жителях. В конце концов, на участке были проблемные семьи, которые следовало бы навещать куда чаще. Вечерний бар был окутан сигаретным дымом и ароматами дешёвых духов девиц, засевших у стойки, словно птицы у кормушки. Привыкшие к угощениям, они дожидались каждая своего, маня глубиной декольте или разрезом юбки на бедре. Всех знали поимённо, узнавали по залаченной на один глаз чёлке или манере накручивать кудри на палец. Охмелевший Ямато рассматривал цветастые браслеты на тонких женских запястьях и мысленно считал, сколько сигарет выкуривала та или иная между подходами потенциальных мужей. Потеплевшее янтарное пиво едва покрывало дно кружки, и толчок локтем в бок был весьма предсказуем. — Вер-нись к на-а-ам, — протянул повеселевший Изумо, стараясь привлечь разговором коллегу. Ямато неловко улыбнулся и окинул взглядом компанию. Котецу и Изумо — два сапога пара: не оттащишь друг от друга, да и шутки у них одни на двоих. Один начал — другой закончил, а посмеялись оба. Чего ещё ожидать от двух одногодок, проходивших курсы подготовки инспекторов вместе? Сколько лет прошло с того момента, как они выпустились? Около полутора?.. — Отстаньте от человека. Не всем же дано молоть языком, как вы двое. Асума. Ищейка, которой не было равных. Он внедрялся в группировки ещё до того, как его узнавали. И внешность, и напор — всё подходило для подобной работы. Но подкосила нелёгкая, и не выдержал чар девушки, уверенно вытаскивавшей из пальцев сигарету и отправлявшей её в пепельницу. И всё — не стало профессионала, зато был еще один «внештатник», занимавшийся запросами. Работа нудная, но безопасная — то, что нужно для семьи. А Куренай и рада. Женщина с серым мутным взглядом… Они оба сменили табельное оружие под мышкой на папки с бумагами и печать, но связей не растеряли. Поэтому и сидели бок о бок, общаясь с тем, кто ещё недавно был частью жизни. — Да нет, всё в порядке, — отмахнулся Ямато и разом опрокинул горькую пену напополам с собственной неловкостью. — Жени-и-ился, — язык Изумо то ли начал заплетаться, то ли просто парню нравилось тянуть слова, придавая им некую таинственность. — Строгий-то стал!.. Эм, Куренай, не в обиду. Женщина молча кивнула и со вздохом глянула на то, как пальцы мужа шуршали фольгой. Курение было уже не как метод прикрыть затянутую паузу, а как привычка. Сродни дыханию. — А вы вечно парочкой ходите, — машинально провёл рукой по аккуратно выбритой бородке Асума и прикусил сигарету, — так и останетесь холостяками. В ответ Котецу рукой притянул Изумо к себе, отчего Ямато даже вновь вернулся к компании. — А мы идеальный симбиоз друга и… другого друга, — они оба засмеялись, пока Асума стряхивал пепел и не мог сдержать улыбки над юношеским безрассудством. — Это «геи» называется. Но у нас в штате это запрещено, так что, увы, — он даже деланно развёл руками, а Куренай потянула к ярко накрашенным губам стакан со льдом и ароматом виски. Конечно, оба геями не были, хотя Ямато на всякий случай посмотрел на реакцию обоих. Нет, не похоже. Да и о таком не говорят… по крайней мере там, откуда он был родом. Считай, отшутились, раз все смеялись. — А ты? Ямато даже не сразу заметил, что обращались к нему. Но, судя по расслабленным вопрошавшим взглядам, ответа ждали от него. — Эм… ну, — Ямато покрутил пустой стакан, отыскивая в растёкшемся по стенкам пенном рисунке ответы. — На работе женат, — спас ситуацию Котецу. — Я его курировал-курировал, и толку.? Вцепится в какое-то дело, и трясёт-трясёт… словно ему за инициативу заплатят. А так… живы, и слава Богу. Конечно, Ямато бы не согласился со многим, но спорить же — себе дороже. То, что инициатива здесь была не в моде, он понял давно. А ведь зря… Разве не должны они предупреждать преступления? Ведь пресечь не всегда возможно. А дальше уже и по голове получишь, и так, для закрепления эффекта, парочку выговоров. Не этому его учили. Все великие рассчитывали на интуицию и начинали свои биографии фразой «У меня было ощущение, что что-то не так…» Ямато чувствовал то же самое. — Вот… как… — не было ясно, остался ли Асума доволен таким ответом или же принял нового сотрудника за очередного чудика, которому место перед телевизором, где показывали бы кино про ФБР или что-то в этом роде. Ямато с облегчением вздохнул, когда разговор всё же потёк в другую сторону. — Рассказывай, — когда верная «парочка», пошатываясь, ушла в сторону уборной, Асума наконец задал вопрос. Ямато немного растерялся: он чувствовал себя на допросе и ещё не понял, «добрый» или «злой» полицейский был перед ним. Ах да… бывший полицейский. Но и взгляда оказалось достаточно, чтобы в двух словах попытаться пояснить ситуацию. В основном история о странной росписи дома и гаража хулиганами не вызывала интереса, но в один момент Асума поднял руку, заставляя остановиться. — Как, говоришь, паренька зовут? — Учиха Итачи. — Итачи?.. — Асума покосился на Куренай, но та, держа в руке неизменный стакан, лишь пожала плечами. — Родственники, документы? — Ничего, — почему-то Ямато стало стыдно, что не сделал всего того, что мог. Ну, или не совсем мог, но с помощью не совсем честных способов достал бы необходимое. — Хм… возможно… — Асума явно задумался, перегоняя губами сигарету из одного уголка рта в другой. — Не знаю… Попробуй пробить по базе. — Пробовал. Его нет, — хоть какие-то факты Ямато мог предоставить. — Нет? — Возможно, не попадал ни под какие статьи и был законопослушным, — в такое верилось с трудом. Особенно, когда тебя могли просто проверить в супермаркете на причастность к банальной краже, после чего занести в базу, а там уже… как повезёт. — Он не похож на преступника или дебошира. Асума хотел было что-то сказать, но гам от возвращавшихся Изумо и Котецу не дал бы сосредоточиться обоим. — Позвони потом, — быстрым жестом на салфетке с клеймом бара он написал свой телефонный номер. — У меня осталась связь с федералами. — Асума… — Куренай мягко положила аккуратную ладонь мужу на плечо, но было ясно — предостерегает. Но мужчина лишь кивнул, мол, всё в порядке. — Это просто совет, — и это пояснение, казалось, успокоило Куренай, смотревшую на подошедших парней. Снова полились разговоры о женщинах, развратных блудницах соседнего штата. Асума даже полусловом не намекнул на их прошедшую беседу, и Ямато принял правила игры, хотя в кармане джинс мятая салфетка словно обжигала кожу сквозь ткань. Весь вечер мысли были сосредоточены только на ней. Ямато позвонил через день, но в ответ получил лишь странное пояснение и не менее загадочное «Учиха Саске». Судя по голосу, Асума был сильно занят, но имя должно было дать куда больше, чем ожидалось. Возможно, всё было бы и так, если бы конец месяца не выдался столь богатым на дожди и вечные перебои электричества на электроподстанции, едва справляющейся с отоплением тысяч домов в столь раннюю осень. Всё, что удалось выудить из постоянно виснувшей базы, так это фотографию и короткий очерк о жизни. «Учиха Саске: родился, не задерживался, осуждён». Прекрасная картина. Ямато устало откинулся в кресле, чувствуя, что снова зашёл в тупик. Ни места содержания, ни срока… Разве что фамилия судьи и дата вынесения приговора. Три года назад… Три года назад он был подававшим надежды курсантом, желавшим раскрыть самое громкое преступление. А сейчас оставалось лишь выуживать информацию о тихом парне, жившем на одной из улиц. Словно дерьмовый папарацци. Фотография до ареста, выуженная наверняка из личного дела ученика или чего-то похожего. Сколько ей лет? Форма носа, скулы, взгляд… В этих чертах угадывался Итачи. Возможно, общей была не только фамилия. И все же у Итачи взгляд был усталым и не таким резким, как здесь, на фотокарточке. Мальчишка выглядел дерзким, самоуверенным юнцом. Такие становятся лидерами и ведут за собой. Или преступниками, как оказалось. Он наверняка не раскаялся. Такие вряд ли сожалеют о других, заставляя мир крутиться вокруг них самих. Принтер выплюнул фотографию и замолк. Протяжно загудев, потух компьютер, а лампы перешли на красноватый аварийный свет. Девять. Пора домой. Северный ветер пробирался под ворот, старался дотронуться до кожи. Нагулявшись на выгоревших под солнцем полях, потоки воздуха преодолевали лабиринты невысоких сооружений и, понемногу теряя силы, заигрывали с прохожими. Ямато давно не видел такого паршивого ноября. Уличные фонари через один рисовали круги на черном асфальте. Сегодня как назло машина осталась у дома. Погрузившись в мысли, прогоняя образы и причинно-следственные связи, Ямато не заметил, как оказался у накренившегося белого забора, с одиноко висевшей лампочкой над поехавшим от времени крыльцом. Взгляд вызывал дрожь: ни света, ни тепла, ни жизни. Холодный пустынный дом, в котором обитал странный парень. Облезшая с досок краска и поросший сорняком газон. В почтовом ящике — растрепанные всё тем же ветром газеты. Мёртвый дом… в такое время в нём вправду должны жить духи и призраки прошлых жильцов. Ямато занёс руку над чёрным дверным косяком. — Я могу вам помочь? — раздавшийся за спиной голос заставил поёжиться. Ямато был уверен, что находился один, но реальность упрямо твердила обратное. Он либо теряет хватку, либо… просто не придал значения. Об ином думать не хотелось. Не сейчас. Выдохнуть удалось не сразу. В нос ударил резкий запах гнили и влажного дерева. Неудивительно — дожди в этом месяце зачастили. Итачи стоял в шаге от мужчины, на пороге того же дома. Ямато бы обязательно сам обратился к нему, если бы знал, что не один. Но тот словно возник из промозглой тьмы. — Эм… здравствуйте. Я из полиции, — заготовленная речь испарилась из головы мигом. Приходилось похлопать себя по карманам, чтобы найти заветный значок и показать Итачи. — Пройдёмте внутрь? — У вас есть ордер? Вопрос был столь же неожиданным, как и сам стоявший в тёмно-серой куртке Итачи. Его волосы свисали растрепанными влажными паклями по бокам, а скулы белил спрятавшийся за крышами полумесяц. Ямато корил себя за то, что боялся. «Бояться надо живых, а не мёртвых», — слова матери так не вовремя врезались в память. «Он живой… поэтому и боюсь». — Нет, но… — Извините, — всем своим видом Итачи показал, что хотел бы остаться один. Он протиснулся между застывшим полицейским и дверью, вставляя ключ в ячейку и открывая дверь. Такого Ямато не ожидал. В голове не было готового сценария насчёт того, как быть, когда отказывают в разговоре. Разве не пишут учебники о том, что представители правопорядка могут пройти в дом, лишь попросив об этом хозяина? Разве не пишут, что жильцы соглашаются, если им нечего скрывать? — Стойте, — рука сжалась на чужом предплечье, и Ямато с ужасом отметил, что под одеждой была скрыта детская худощавость или… болезненная. Такая бывает у тех, кто лежит в хосписах или же пытается выиграть в борьбе с раком. Тут же пальцы сжимали кости, скрытые под слоями синтетики и хлопка. Стало жутко, неприятно и отчасти тошно. Сглотнув, он всё же продолжил. — Хочу задать пару вопросов. — Простите, но я себя неважно чувствую… Итачи смотрел на руку равнодушно, а потом и вовсе перевёл взгляд на мужчину. Была во взгляде какая-то смиренность и готовность к наихудшему. Сжалось сердце — то ли от боли, то ли от жалости. Поддайся сейчас и будет тяжело подойти во второй раз, чтобы разобраться с Учиха и их странностями. — О вашей… семье, — не отступал Ямато, смотря своими большими уверенными глазами на парня. Он чувствовал, как Итачи вздохнул, всмотрелся в мрачную тишину дома и кивнул. Наруто, судя по всему, всё равно не было дома. — Думаю, разговор не будет долгим, — наконец согласился парень и прикрыл дверь, убирая ключ в неглубокий карман куртки. — У заправки есть круглосуточное кафе.

***

Сакура ненавидела это место. Она проклинала этот городишко всеми фибрами своей души. Ни новостей, ни событий, ни происшествий. Ни-че-го. Затерянный между большими центрами аппендикс человеческой жизни со своими законами и нравами. Город, в котором она чувствовала себя сама не своя. Ей не нравились ни здешние посиделки, ни магазины, ни поездки в торговый молл по субботам и просматривание в сотый раз вещей, которые никогда не менялись. Здесь не было ничего: ни скандалов, ни новых знакомств, а старые — настолько приелись, что во рту скребло от приторности разговоров. Здесь время шло настолько медленно, что уставшие от бега жители мегаполисов казались здесь инопланетными чужаками. А оттого и привлекали взгляд засидевшейся девушки. После распахнутых ворот университета, это захолустье казалось Сакуре слишком пресным и унылым. Три года попыток уехать отсюда, три года работы секретарём мужа матери. Она ненавидела свою работу, и Данзо ненавидела тоже. Казалось, город держал её здесь, не давая уехать и натягивая ещё сильней короткий поводок. Сакура ненавидела мужчину за все: исполосованное морщинами лицо, опущенные уголки губ, надменный взгляд. И как мать могла выйти за него? Даже когда тот уезжал в командировки, Сакура продолжала ненавидеть, посылая к чёрту однообразный пейзаж, что видела она каждое утро из окон комнаты. Сегодняшний день не принес ничего нового, как и всегда. Поэтому, расхаживая по дому в лёгком халате, она злилась, пыталась найти зеркало, которое видела еще накануне. Звонок в дверь только больше взбаламутил и без того раздраженную девушку, и распахнув со всей силой дверцу, она нос к носу столкнулась с соседом, который выглядел так… незнакомо. — Простите, — голос был мягким и низким, но Сакура смотрела не на него. Глаза. Эти глаза были так знакомы… Почти такие же глаза, много лет назад… разве что, те были ярче, живее и без глубоких теней, падавших на лицо, и гордость… протест всему миру — вот что тогда привлекло в том парне. А сейчас — тень воспоминания. Заострились черты лица, скрытые длинными чёрными волосами, с редкой серебристой сединой. А может лишь свет играл так… иначе. У того призрачного мальчишки они отливали глубоким синим. «Саске». Воспоминания разом нахлынули, заполняя теплом и ревностью, которую испытала она в тот день, когда узнала, что он не один. Студент… Подававший надежды литератор, с надменным взглядом и идеальным лицом то ли ангела, то ли демона. — Простите, — повторил Итачи. Застывшая перед ним девушка не реагировала на вопрос. — Нельзя ли позвонить от вас? Мой мобильный… — он показал на пухлый бок телефона в руке, — разрядился. Сакура поняла, что ошиблась. Саске бы обязательно вспомнил, да и никогда бы не стал обращаться к ней так уважительно. Кроме того, он… не здесь. Через силу кивнув, девушка пересекла коридор, схватила беспроводную трубку и вернулась, сунув её в руку незнакомцу. Смотря на него, она продолжала вспоминать Саске. Тот был ее первой серьёзной любовью, покорившей с первого взгляда. Это было в общежитии: одного слова хватило, чтобы понять, что из себя представлял тот мальчишка. Едва вырвавшийся из возраста противоречий, он продолжал отрицать всех и вся, показывая, как сильно готов наплевать на стереотипы. И сам был ярким тому примером. Кажется, Саске обвиняли в связях с Узумаки Наруто. И он того не отрицал. Сакура бы никогда не поверила, если бы сама не стала свидетелем. Именно по этой причине у неё случилась истерика, и матери пришлось брать внеочередной отпуск, как только любимое чадо едва не покончило с собой. — Благодарю, — сказал незнакомец и, вернув телефон, ушел прочь по дорожке, вымощенной фигурным норвежским кирпичом. Нет, он совсем не похож на Саске… Просто показалось. В конце концов, ей давно не удавалось поразмыслить о собственных слабостях. Уйдя наверх, она впервые за долгое время не проклинала город, а пересматривала фотографии, которые были сделаны не только ей. Здесь были и вырезки из газет, и посеревшие от времени кадры. В то время студенческие репортёры наперебой брали у Саске интервью. И Сакура не была исключением.

***

— Сас-ке! — каждый слог отдавался ударом кулака о дверь. — Вылезай уже! Наруто для верности пробарабанил еще пару раз в дверцу душевой комнаты, но в ответ лишь так же весело шумела вода. Узумаки фыркнул, окинул взглядом длинный коридор общежития и, сползая спиной по дверце, насупился на придурка. Какого чёрта тот пропадает на полчаса, когда им надо идти? Ладно. Идти надо только Наруто, а у Саске сегодня пары, на которые тот даже не пойдёт. Но стоило поклясться, что Учиха выбрал именно это время из вредности и чувства мести. В конце концов, Наруто не пойдёт грязным, а потому опоздает на пару, чем станет еще ближе к вылету, а дальше — поездка домой. Чёрт… Уткнувшись лицом в колени, Узумаки проклинал своего приятеля и чувствовал небывалую слабость от собственной беспомощности. Дверь открылась, заставив Наруто больно грохнуться пятой точкой о порожек, влажный от пара. Склонившийся сверху Учиха, казалось, лишь наслаждался видом. — О, значит, ты не пошёл учиться? — в вопросе было столько яда и злорадства, что Наруто даже подумал о том, чтобы пересмотреть своё отношение к нему. — Да пошёл ты! — ухватившись за не менее влажный косяк, Узумаки подтянулся и встал, становясь едва ли не выше Учихи. А потом, пролезая в ванную, все же больно ткнул локтем в бок. — Я не могу идти так! За снятием на ходу футболки, Саске наблюдал с интересом, сам оставаясь в одном лишь полотенце. Сегодня он готов был посвятить целый день Наруто и сну. — Ты видишь это? — Наруто тыкал в подсохшее белое пятно прямо на коже, чуть ниже груди, сползавшее под дугу рёбер. — Твою ж мать, Саске! Это твоё!.. Расправившись с футболкой, руки принялись расстёгивать брюки, а сам Наруто выглядел скорее обиженным, чем преисполненным брезгливости. Полностью раздеться не дал Саске, прижав того к холодному мокрому кафелю. — Верно, — не отрицал Саске и провёл рукой вдоль подсохших следов, следя взглядом и наслаждаясь тем, как с каждой секундой всё сильнее краснел Узумаки. — Это моя сперма, Наруто. Ты прав. Я был неаккуратен. Даже то, как легко согласились с таким низким утверждением, не заставило Наруто почувствовать удовлетворение. Этот придурок умел обернуть даже такую мелочь в свою сторону. Поэтому сейчас Узумаки краснел и шипел, стараясь отцепить чужие пальцы. — Всё… хватит уже!.. — сопротивлялся Наруто, поднимая подбородок и машинально обнажая шею. — Нас могут увидеть!.. Наверное, Саске — это единственная причина, по которой учёба Наруто летела коту под хвост. Иногда на Наруто снисходило озарение о необходимости вновь взяться за голову, но даже сейчас… он готов был наплевать на все пары, лишь бы остаться с ним наедине. Саске считал так же. Наверное, творческая натура заставляла тянуться к необычному. Женских романов, запутанных отношений и перипетий судьбы ему хватало и в книгах. В жизни же хотелось иного. Чтобы до скрипа зубов, до последней отдышки, до сбитых в кровь пальцев… до самой кожи. Нет. Глубже. Чтобы проникло под кожу и крутило, выворачивая наизнанку. Чтобы метаться по постели, словно безумный. Именно так он ненавидел Наруто и именно так он любил играть на контрастах. Переступали через себя вместе: Саске из чувства противоречия, Наруто — по любви. Предоставленный самому себе Саске вызывал у женской части университета, равно как и у общежития, едва ли не счастливый визг. Доходило до абсурда — Наруто считал себя неуместным и старался уйти. Такое недоверие бесило, и чем сильнее было раздражение, тем больше синяков от неробких ударов о швабры и вёдра проявлялось на следующий день после секса в кладовой. Саске своей ориентации не скрывал, напротив, став излюбленным объектом охоты девиц, решивших показать женскую силу, но это лишь веселило. Веселило и то, как Наруто краснел, когда за спиной шептали что-то вроде «геи». Кстати, это было не самым обидным из прозвищ. Поэтому и сейчас, прижимаясь щекой к прохладному кафелю, Наруто сдерживал стоны, равно как и пытался сдержать себя на виду у других. И так скользкие слухи доползали и до его города… а сейчас… — Громче, Наруто… — шептал где-то там между вдохами Саске. — Или ты дрожишь… потому что боишься?.. Пугливый котёнок?.. После этого Наруто сдавался. Пачкал в сперме себя, пол под ногами, стенку, руки Саске. Он не заботился о чуть прикрытой двери или же о других запоздавших студентах. Хотелось отдаться полностью. А потом врезать… врезать по учиховской ухмылке за то, что тот довёл до такого. Только Саске же и сам рад бы подраться. Поэтому… только дай волю. Они даже на спрятавшуюся за дверью Сакуру смотрели по-разному. Наруто — со стыдом и сожалением, Саске — с явной издевкой. После этого для неё шоком было увидеть их вдвоём ещё раз. Тем более так близко — в другом городе, на собственной улице.

***

Ямато не раз прокручивал в голове разговор. Вопросы, особое внимание не столько смыслу, сколько форме, невербальным знакам, имеющим особую ценность. Этому учили пять лет Академии и два года стажировок. Сейчас же вся теория шла к чёрту, стоило взглянуть на парня, сидевшего перед ним. Болезненно-серая кожа, словно пергамент, просвечивавшийся под натиском дешёвого дрожащего света. Острые ключицы, худые запястья, казавшиеся настолько хрупкими, что переломать их не стоило особых усилий. И при этом — костюм, немного помятый, но всё-таки выглаженный с утра. — Значит, работаете? — импровизация. Наигранность пустых вопросов понимал и сам Ямато, но не мог заставить тишину затянуться. Надо было наладить контакт. Единственные гости на пять одиноких столиков с бледно-рыжими затертыми диванами. Сиротливая лампа над каждым столом, чуть пошатывавшаяся от привычного сквозняка. Даже работник, сочетающий в себе и официанта, и кассира, не нашел двух припозднившихся гостей интересными, а потому и скрылся в каморке, чтобы урвать с середины какое-то шоу, гул которого раздавался в зале. — Подработка, — уточнил Итачи, смотря на синтетическую гладь растворимого кофе в картонном стакане. От угощения не отказываются, но не в его случае. Для нестабильного показателя внутричерепного давления вечерний напиток мог стать причиной очередного приступа головной боли. — Желаете что-то предложить? Взгляд невольно цеплялся за расстёгнутые пуговицы рубашки. Рассеянность парня передавалась и Тензо, но он цеплялся за разговор настолько, насколько мог. Неприлично так откровенно рассматривать людей. Словно выходец из иного мира. Или из хосписа, где, будучи курсантом, нынешний офицер бывал лишь однажды. — К сожалению, нет, — Ямато искренне желал помочь парню и даже по-человечески сочувствовал ему. Жил в полуразваленном доме, который местная молодёжь едва ли не возвела в ворота ада, увядал без родных и семьи, а короткие заметки в еженедельном вестнике вряд ли приносили большой доход. Костюму, судя по выцветшим затертым пуговицам, около пяти лет. Странно, что Итачи не вырос из него за это время. Кашлянув самому себе, Ямато выпрямился. С точки зрения профессионализма подобные мысли недопустимы. Никаких субъективных оценок и чувств, только то, что может привести к обличению истины. — Жаль, — пальцы гладили картонный край стакана. Итачи не был разговорчив или излишне болтлив. Даже ответы строил односложно, хотя Ямато готов был биться об заклад, что дело не в ущербности словарного запаса. — Почему бы не пойти по специальности? — Я литературный редактор, — пояснил Итачи, и Тензо понял, что с таким образованием действительно невозможно найти работу. Только не здесь, где хорошие места переходили из рук в руки по знакомым, не давая шанса приезжим, коих здесь и не было. Так что лучше пойти на склады грузчиком или же ремонтировать дороги… северная магистраль как раз была на реконструкции. Но Итачи не был создан для физической работы. Вряд ли его руки способы держать что-то тяжелее ручки. Понимающе кивнув, полицейский всё же вытащил из нагрудного кармана блокнот и, пролистав фамилии-имена совершенно чужих людей, остановился, читая последнее. — У вас есть братья-сестры? — посчитав неудачную вступительную речь законченной, Ямато перешёл к делу. Итачи неопределённо пожал плечами. — Не могу ответить на этот вопрос, — и вряд ли парень скрывал что-либо, — меня отдали в приют в едва ли сознательном возрасте. — Который? — Святого Франциска, в Южной Каролине. Теперь всё встало на свои места. Итачи не было в местных базах потому, что он был из другого штата, да и фамилия могла быть лишь вымыслом местных настоятельниц. И всё-таки… странное совпадение. Можно было бы уйти и впиться зубами в полученную информацию, но кто знает, выдастся ли ещё один шанс поговорить вот так откровенно? — Саске… — Ямато не сразу понял, что произнёс таинственное имя вслух, а, подняв голову, столкнулся с молчаливым вопросом. — Вам известно что-нибудь об Учиха Саске? Итачи замолк. В груди неприятно засосало, подзывая тошноту. Выпитый кофе подкатывал горечью к корню языка. Так начинались приступы мигрени, к которым невозможно привыкнуть. Они появлялись так неожиданно, что Итачи не знал, где болезнь застанет в следующий раз. Пауза затянулась. В нос ударил кислый резкий аромат давно заваренного кофе, подгоревшего жира на кухне. Боль пронзила вдоль нервных окончаний, застревая чуть выше левой надбровной дуги. Итачи раскрыл губы, стараясь дышать через рот, лишь бы не чувствовать витающих повсюду ароматов. В голове мерно загудело, в тон электричеству, стремящемуся вверх по закрученным проводам. — Нет, не знакомо, — пальцы сомкнулись на пластиковой ложке. Надо сдерживаться, не выдавать собственной слабости. Просто лечь на кровать, расслабиться и, откинув одеяло, позволить ноябрьскому холоду отвлечь от навязчивой боли. — Мне надо идти. Я неважно себя… — Учиха — не самая популярная фамилия, — то ли не слышал, то ли не обращал внимания на попытку Итачи уйти Тензо, — поэтому я подумал, что он мог бы… — Простите, — Итачи поднялся и опёрся руками о край стола, чувствуя, как ноги задрожали от напряжения. Пальцы пришлось сжать в кулак, чтобы не выдать тремора, охватившего тело, — но я действительно ничего не знаю о своей семье. И вряд ли знаком с потенциальными родственниками. Ямато следил за менявшимся выражением лица, замечая, как боль придавала парню странные черты. Кажется, этот молодой мужчина не врал, когда говорил, что чувствовал себя неважно. Поднявшись следом, Ямато было положил руку на чужое плечо, но собеседник отошёл, словно опасался прикосновений. — Мне действительно нечем помочь, — Итачи попытался как можно вежливее и спокойнее отказаться от безмолвной помощи. Он привык быть один, и чужое, даже скользящее, прикосновение жгло кожу через одежду. Быстро накинув на плечи куртку, выправив отросшие волосы из-за ворота, парень скрылся за стеклянной дверцей забегаловки, оставляя Тензо в одиночестве и полной растерянности. Если верить словам, то Итачи действительно ничего не знал. Если предчувствию, то парень еще свалится на голову Ямато большой проблемой.

***

Итачи ненавидел таблетки. Разноцветные ампулы и пилюли, расписанные врачами по часам, делали его медлительным и безразличным… словно безвольной куклой без рук умелого кукловода. Холодная серая простынь зашуршала под весом тела. Пальцы сжимали дрожавшее от тремора запястье, зубы стучали, не попадая в ритм с невероятно гулким сердцем. Надо просто перетерпеть. Выдержать. Пряча под веками усталые глазные яблоки, он не мог позабыть об острой боли. Казалось, что даже тусклый свет обжигал саму сетчатку глаз, хотя тьма в комнате была почти идеальной. Шторы задёрнуты, а Наруто так и не вернулся, словно предчувствовал скрытое желание партнера остаться наедине с собой. Никакого шума, но даже запахи причиняли боль. Разыгравшееся воображение вплетало в воздух сладковатый привкус гнили, добавляло аромат плесени и грибка, расползшегося по косяку двери. Неприятные образы всплывали перед глазами, и Итачи, часто дыша, втягивал воздух сквозь сжатые зубы. Запах древесной трухи, листового перегноя, откуда-то сверху — застоявшейся дождевой воды. Сопрелая ткань, залежавшаяся органика, высохшие горшки домашних цветов. Каждый из запахов рассказывал свою историю, столь яркую, что Итачи готов поверить в них. Просто переждать… так бывает. Не вставая с кровати, он наспех стянул рубашку, скинул на пол штаны, позволяя влажному холоду ласкать тело. Никаких таблеток. Уже три месяца никаких курсов и уколов. Приступы — лишь плата за нормальную жизнь. Жизнь, которую он сможет прожить с Наруто.

***

— Узумаки Наруто? — переспросил Ямато, смотря на седого мужчину, сидящего за столом. Он был едва ли старшего его самого, но серебристый цвет волос заставлял чувствовать иначе. Шрам на левой брови опускался до самого века, но не походил на боевое ранение. — Именно, — кивнул Какаши, а потом хитро прищурился, изучая стоявшего перед ним инспектора. Ямато тут же выпрямился. Было не время жалеть о том, что приехал в такую даль. Адрес дал Асума, но толком ничего не пояснил. Зато сам Хатаке Какаши словно ждал его появления. Странный человек с не по возрасту седыми волосами и игривой улыбкой. Она казалась глуповато-наивной на фоне короткого рассказа об адвокате, занимавшегося делом Учиха Саске. Почему Ямато послали к нему, было ясно смутно, но спокойная суточная смена заставила его развернуть патрульную машину и направить вдоль шоссе навстречу еще одной странности. Усмехнувшись своим собственным мыслям, Хатаке прикрыл глаза и покачал головой. Поднявшись с дивана, он отошёл к чайнику, заставляя тот шумно бурчать по поводу неожиданно появившегося гостя. — Значит, после Академии? Понять логику мужчины было сложно. То он кидал подсказки, фамилии, то расспрашивал о совершенно бесполезных вещах. Например, сейчас. — Да, пять лет Академии и два года стажировки, — кивнул Ямато, не зная как реагировать. Возможно, тот сбивал с толку такими вопросами или же просто сошёл с ума, повернувшись на дешёвом чтиве, раскиданном здесь повсеместно: женские романы, которые могла бы читать отчаянная домохозяйка или жена безумного мужа. Только квартира создавала ощущение холостяцкого жилища. — Саске Учиха был причиной, по которой Узумаки Наруто, не закончив учёбу, сбежал из дома, — снова кинул затравку Какаши, раздумывая, какую из кружек бы достать. Их было всего три на полке, хотя с полдесятка Ямато заметил на столе и на тумбе в комнате. Хозяин квартиры явно не любил утруждать себя домашней работой. — Он его преследовал? — очередная попытка вытянуть информацию за протянутую нить. — Зелёный чай или чёрный? — Какаши провел пальцем вдоль картонных коробок, а потом вздохнул, стукнув по одной из них. — Зелёный… Чёрного все равно не осталось. В кружках, поставленных на низкий столик перед Ямато, дымилась ароматная сенча. — Узумаки Наруто выбрал свой путь. И, отказавшись от женского общества, избрал в свои партнёры Учиха Саске, — Какаши сел напротив и обхватил ладонями теплую керамику чашки. Эту историю можно было рассказывать лишь частично. Подобные истории о парнях, живших вместе и вроде как любивших друг друга, не особо поощрялись. Поэтому все сосредотачивались на том, к чему оно привело. Ямато долго молчал, рассчитывая на продолжение. Быть может, адвокат просто ждал реакции. Конечно, ему было непонятно, как можно жить с парнем, ведь он не подарит тебе ни детей, ни полноценной семьи, но, по сути, дела чужих спален никого не должны касаться. Молчание затянулось, пока Какаши ловил пальцем просочившиеся сквозь ситце чайника ошметки листа. Он не продолжал даже тогда, когда с намеком кашлянули в кулак. И все же, Ямато не понимал, как история Учиха Саске могла пролить хоть какой-то свет на нового жителя городка. — Мне не столь важно… — начал полицейский, стараясь уйти от бесполезных разговоров о предпочтениях Саске, смотря на то, как пар поднимался вверх по извилистой линии, — …с кем он и как. Я пришёл сюда не за сальными историями. Всё, что меня интересует — это Учиха Итачи и как он связан с Учиха Саске. Сформированный вопрос, казалось, заинтересовал Какаши, и он, наконец, отставил чашку на край стола, а потом, не говоря ни слова, поднялся. Пройдя меж полок с запылёнными книгами, мужчина остановился и достал кассету: толстую, в черной матовой упаковке и с пожелтевшей этикеткой сбоку. «Учиха Саске. 2003–2006 года». — Найдёшь на чём посмотреть? — протянутая кассета была тяжёлой. Такую Ямато держал в руках в последний раз лет пять назад, сейчас медленно стали переходить на магнитные диски. В Академии же документальные фильмы показывали на таких затертых от времени кассетах. — Думаю, в участке должен быть проигрыватель… — слова были столь неуверенными, что Какаши взял кассету обратно и, открыв тумбу под телевизором, явил виду старый аппарат. — Никогда не знаешь, когда понадобится… — расплывчато пояснил Хатаке и поставил на перемотку. Ямато не знал, что было на кассете, но казалось, именно она хранила в себе тайну двух братьев. То, что они могли приходиться друг другу кем-то другим, даже не приходило в голову. Слишком походили черты лица, да и фамилии… Может, они нашли друг друга после того, как покинули стены приюта? Один — законопослушный гражданин, второй — мальчишка, имевший проблемы с законом. Что могло выйти из их встречи — известно лишь Богу. — В 2003 году Учиха Саске был осуждён за убийство своего сожителя. Узумаки Наруто, — за скрежетом старой пленки, крутившейся на высокой скорости, голос Какаши терялся. Серый, бесцветный, как и сам старый следователь. Ямато слышал об этом впервые. Разве такие вещи не остаются на слуху у многих? Разве это не было бы очередной палкой в колеса правозащитников однополых браков? Он даже поверил бы в это, если бы не одно «но»… — Ему дали три года… за убийство? — такой щедрости в судах можно позавидовать. Ямато считал это парадоксальным, но Какаши даже не дрогнул. — Я вёл это дело и, честно говоря… ни единой более-менее веской улики. Да и информацию скорей замяли, спрятав самого Саске как можно дальше от чужих глаз, — Хатаке безразлично пожал плечами, словно речь шла о причине подорожания хлеба. — Вот. Посмотри. Экран телевизора почернел от помех, а потом картинка задрожала. Качество средней паршивости, угол камеры и вовсе оставлял желать лучшего. Но парень, сидевший за столом в наручниках, определённо был похож на того, что Ямато видел на распечатке. — Саске… — выдохнул он, и Какаши кивнул. Да, это первые дни Учиха Саске после задержания. Видео с камеры наблюдения, никаких звуковых дорожек. Парень смиренно отвечал на беззвучные вопросы и смотрел куда-то вниз: на руки, заключенные в стальные браслеты. Кажется, он так и не понял, куда попал. Какаши нажимал на кнопки и проматывал разговор, пока картинка не сменилась на точно такую же серую, но другую по времени. Судя по дате в углу экрана, прошло пару месяцев. — Вину не отрицал, но и соглашаться со всем, что ему скажут, не собирался, — пояснил Какаши, показывая на сидевшего за обеденным столом Саске, который выглядел ещё более потухшим. И, хоть звука не было, Ямато готов был поклясться, что окружала того мертвецкая тишина. На следующих кадрах менялись лишь даты, но не Саске. Он всегда сидел один, в одной и той же позе, упираясь взглядом перед собой: то в поднос с тюремной пищей, то в видимую лишь ему пустоту. Потом сменилось и помещение. — Саске перевели в психиатрическую лечебницу для душевно-больных преступников, где поставили на особый контроль. Его аутизм прогрессировал, а «сверху» пришло указание закрыть дело как можно скорей, не придавая огласке в газетах и телевидении, — за серой рябью экрана сидели безликие мужчины в гражданском. Лишь один, стоящий у дверей постоянно крутил сигарету, а из-за темной бородки навевал мысли об Асуме. Интересно, откуда он знал о том деле? Врач в мятом халате сидел со стороны Учиха и изредка показывал листы, водя по ним карандашом. Судя по всему безрезультатно. — Саске все больше походил на замкнувшегося в себе ребенка, поэтому и говорили с ним соответствующе. Чем больше проходило времени, тем больше он терял интерес к окружающему миру и по велению врачей кивал головой, повторяя, словно робот: «Да, Учиха Саске сделал это». Комиссией Саске был признан невменяемым. Судебное заседание было закрытым и, по сути своей, заняло не больше пяти часов. Не помню, чтобы кто-то заикался о возмещении ущерба или наказании условно-виновного. Учитывая некоторые факты о здоровье Учиха Саске, судья в итоге выписал билет в лечебницу для душевнобольных, — Какаши говорил тихо, иногда пожимая плечами и вздыхая, когда кадр замирал из-за отвратительного качества видеозаписи. Видимо, здесь была едва ли не полная фильмография за несколько лет. Менялось и качество картинки, и даты, и года, только не белые силуэты вокруг Саске. Какаши внимательно следил за изменениями, словно вспоминал всё то, через что ему удалось пройти. — Он был достаточно спокойным пациентом, сосредоточенным на внутренних переживаниях и собственном мирке. Особый контроль сняли через год. Ничтожный бюджет на подобные заведения и отсутствие богатых спонсоров в наше время — прямая дорога на свободу, но Учиха Саске не хватало самостоятельности и возможности ухаживать за собой. Тот самый Саске, совсем не похожий на парня, о котором когда-то говорили как о жемчужине современной литературы, неимоверно худой, выросший сантиметров на семь с момента первой видеозаписи. Он казался совсем другим человеком: повзрослевшим, но совершенно жалким. Сейчас мальчишка смотрел на упавшую на пол ложку, совсем не зная, что делать с ней. Лишь спустя полчаса медбрат поднял её и вставил меж пальцев Учихи. Ямато не очень понимал смысла этой видеозаписи. Выходило… брат стыдился брата? То, что они братья — сомневаться не приходилось. За годы нахождения в больнице лицо Саске вытянулось, принимая столь узнаваемые черты лица. Да и волосы, опустившиеся чуть ниже плеч, придавали им схожесть однояйцевых близнецов. Тензо кивнул и перевёл взгляд на Какаши. Нет смысла показывать что-то ещё. Он и так прекрасно понял: Учиха Итачи прятал Учиха Саске в своём доме. Можно хоть сотню раз осуждать поступки Саске, но выходило, что он честно отсидел своё, да и старшему наверняка пришлось непросто, раз, переехав, из другого штата, он снял такую хибару и теперь стыдливо скрывал гомонаправленного братца. Ямато махнул в сторону рябившего ящика. Можно выключать, все понятно. На языке крутилось много вопросов, но шум пустой звуковой дорожки отвлекал, не давая сосредоточиться. Какаши понимающе кивнул, но вместо этого продолжил перематывать кассету вперёд. — Мой самый любимый момент… — тихо, фактически себе под нос пояснил он, улыбнувшись. Зарябила картинка, переходя на обычную скорость. То, что происходило там, не совсем походило на прошлое. Саске упирался руками в крышку стола и кричал едва ли не в лицо сидящим напротив людям в штатском. Впервые за долгое время в нём проснулись эмоции. Ямато не особо разбирался в том, что произошло, и на вопросительный взгляд Какаши лишь кивнул, мол, смотри внимательнее. Учиха весь дрожал от собственных криков, а губы раз за разом повторяли одну и ту же фразу. И, хоть качество видео было прекрасным, Ямато не мог разобрать слов, кроме одного. Это имя было ему до боли знакомым.

***

— Итачи! — Наруто бежал вверх по лестнице, стараясь как можно быстрее найти его. Тёмная кухня и проходная гостиная, до сих пор заваленная коробками, оказались пусты. Времени разобрать их так и не нашлось. — Итачи! Распахнув дверь спальни на втором этаже, Узумаки наконец-то выдохнул и улыбнулся, вытерев лицо взмокшей ладонью. Нашёл. Итачи спал, скрутившись под одеялом, накинув покрывало поверх худощавых плеч. Наруто подобрался к нему, споткнувшись о старую половицу, что лениво заскрипела в ответ, и, ойкнув, потёр пальцы ноги. — Итачи… — полушёпотом позвал он, тряся за плечо хоть и тихо, но требовательно. — Итачи… Они идут… Кто именно, парень не расслышал, раскрывая слипшиеся от болезненного сна веки и выискивая взглядом расплывавшийся образ мальчишки. Отчего Наруто так паниковал? Кто эти самые «они»? Итачи было не ясно. — Почему бы тебе не встретить их самому? — раздался сонный ответ, и Итачи вновь прикрыл веки. Улыбка исчезла с губ Наруто, оставаясь после себя лишь тень. Он отвёл взгляд, посмотрев на тёмную лестницу, которая вела вниз. — Ты же знаешь, я не могу… — голос потонул в свистевшем ветре, пробивавшемся сквозь оконные щели, наспех забитые мокрыми газетами. Снова тишина, по-осеннему жёсткий ветер и вздох. — Итачи… Парень присел на кровати, оправил помявшуюся клетчатую рубашку и застегнул ремень, лежавший на тумбочке. Он так и спал в одежде, всё ещё надеясь на милость коммунальщиков. В дверь внизу постучали, и Наруто тут же оглянулся. Чужое беспокойство ощущалось физически. Он ведь предупреждал, что идут, что скоро будут. И хоть до сумерек ещё было полчаса, ничего хорошего не предвиделось. Не упадёт на их голову неожиданное наследство, не выиграют они миллион, не смогут попасть на первые полосы газет. Хотя однажды — получилось. Наруто прижал руку к животу, чувствуя ноющее тянущее ощущение чуть выше пупка. Чертова память тела… ничего особенного. Итачи быстрым движением заправил выбившиеся волосы за уши, бросил нечёткий взгляд в посеревшее от времени зеркало и спустился вниз. Кажется, гостей они не ждали. Аромат прелых листьев и сырой земли ворвался в коридор вместе с осенним воздухом, а потом и лёгкое спиртное амбре, исходившее от девчонки с волосами цвета детской жвачки. Судя по её лицу, она выросла из того возраста, когда подобные выходки были ошибками молодости. Быть может еще года два-три назад… Но не сейчас. — Простите? Итачи казалось, что промолчи, и та так и будет стоять, всматриваясь в лицо. Девчонка явно была пьяна и не в себе, а проблем, как говорилось, Учихе совсем не хотелось. — Саске? — голос был едва слышным, да и сама Сакура не была уверена в том, что сказала вслух. Она щурилась и видела в нём черты лица мальчишки, из-за которого едва не свела счёты с жизнью. Возможно, девчонка из неё и вправду мнительная, но эти глаза, эти скулы… — Учиха Саске? Итачи почувствовал, как где-то в груди собрался липкий тянучий ком. Не страх, не отвращение. Что-то иное, от чего подташнивало и вело, словно это он пьяный. Только вот Итачи давно не пил, чтобы чувствовать подобное. — Вы ошиблись, — сухо произнёс он, прикрывая дверь и давая понять, что разговор окончен. Было не ясно, отчего каждый хотел узнать об Учиха Саске. Она была второй, кто пытался расспросить его об этом парне. Но они забыли одно — Итачи был воспитан в приюте, а значит и не знал, были ли у него братья или сёстры. Одинаковые фамилии — ничего не значат. Ничего не должны значить. Внутри судорожно сжималось сердце. Итачи ждал новый приступ надоевшей мигрени, которую едва удалось преодолеть сном. — Стой! — девичья нога, скользнувшая между косяком и дверцей, не дала последней захлопнуться. Сакура упёрлась плечом, не давая с силой дернуть за ручку. Ее голос, тонкий, с истеричными нотками, с силой скрежетал по нервам. Болью прошлось по самым чувствительным отросткам, цепляя за зрительные окончания, заставляя картинку дрогнуть. Покрашенные белым стены на секунду покрылись налетом плесени и расслоились, словно трухлявое дерево. В нос ударило запахом гнилой органики, вызывая спазмы желудка. Пришлось закрыть глаза, в попытке вернуть реальности нормальный привычный облик. Влажная ладонь скользнула по дверце. Рука дрогнула, а ноги на секунду подкосились, но Итачи устоял и поднял веки, когда Сакура заговорила вновь. — Тогда куда ты дел Саске?!.. — бросила она в лицо, обдавая ароматом недавно выпитого коктейля с синтетической клубникой. — Не понимаю, о ком вы говорите, — Итачи старался отделаться от раздражавшего объекта и как можно скорее погрузиться в пугающую тишину дома. Он снова дёрнул за дверь, но казавшаяся хрупкой девчушка на поверку оказалась необычайно сильной. Теперь она сама дергала за ручку, стараясь зайти внутрь. — Не ври мне! — пьяная прыть совладала с несильным захватом двери, и подкосившиеся петли жалобно скрипнули. Сакура сделала несколько быстрых шагов по коридору, но тут же застыла и приложила к лицу ладонь, задыхаясь от затхлого воздуха покинутого жилища. Сладость застряла в лёгких, не желая выходить наружу. Привыкшую жить в относительном достатке, увиденное едва ли не заставило вывернуть наизнанку желудок. Итачи быстро взглянул наверх. Наруто ненавидел чужаков и наверняка сейчас смотрел из-за перил вниз, желая, чтобы незваная гостья ушла. — Прошу вас… — в голосе звучало не столько мольбы, сколько сдержанного раздражения. Итачи не желал вступать в конфликт, хотя сейчас имел на то полное право. Это его дом, его частная собственность. Сакура обернулась. В её глазах смешивался страх, потрясение и… злость. Спрятанная за эгоистичными попытками добиться первой любви, вывернутая через изнанку непримиримой измены и жалости к себе, девушка закрыла глаза на всё, что увидела. — Ты… — обвинение ударило по нервам, отправляя к мозжечку болезненные импульсы. Но Сакура не стала ограничиваться этим. Опьянённый разум не находил слов, высмеивая глупость девчонки. Поэтому ей только и оставалось, что вслепую тыкать пальцем. — Ты!.. Разъярённая, она занесла руку, чтобы наотмашь ударить причину своих бед по лицу, но хлопка так и не раздалось. Сакура смотрела на чужие пальцы, сжавшие предплечье, стараясь понять, когда именно упустила момент появления нового зрителя. Ямато смотрел на девушку упрямо и властно, отчего вся злость испарилась, оставляя после себя бессмысленную слабость. — Госпожа Харуно, верно? — Ямато не обращал внимания на Итачи, разговаривал и уделял внимание только избалованной девчонке. — Думаю, вам стоит направиться домой. Дрожь, бившая по телу, стала невыносимой. Ноги Сакуры подкосились, и если бы молодой полицейский не подхватил её, то та так бы и распласталась на грязном замшелом полу. Выведя её на свежий воздух, он жестом указал Итачи, чтобы тот ждал. Учиха не стал сопротивляться, вышел на улицу и присел на скрипучую лестницу. Прелая дождевая вода расползалась по ткани брюк, но Итачи это не волновало. Воздух, наполненный чужим именем, пропитанный ненавистью и обвинениями, обжигал лёгкие. Им невозможно дышать, его нельзя выплюнуть, вынырнуть из него, захватив частицы чистого кислорода. Итачи тёр шею, стараясь разогнать кровь, которая застыла в одном из сосудов и раздувала его, провоцируя неимоверные боли вперемешку с головокружением и тошнотой. Под короткими ногтями скрипела чуть влажная от испарины кожа. Здесь, на своде шеи и плеча, у Саске была татуировка. Три томое, обведенных в круг ветвистым терновником… рисунок стал чем-то привычным, вечно скрытым под воротом рубашки от чужих глаз, и от своих тоже. Помнится, Наруто злился из-за нее. — Саске!.. Нахрена тебе эта татуировка? — голос Узумаки всплывал из воспоминаний. Он не изменился, был всё такой же звонкий, почти мальчишеский. Итачи мотнул головой. Волосы упали на лицо, а в висках застучало с новой силой. Короткие ногти оставляли ярко-красный след. — Я хозяин своего тела. Ты просто боишься признать, что она нравится тебе, — голос из того же воспоминания. Высокомерный, с издевкой, с явным желанием поиграть. Разум подкидывал тысячи картин. Итачи был там и стоял третьим лишним в комнатке университетского общежития. Наруто вскидывал руками, смотря то на татуировку, то на самого Саске. Изображение плыло, сбиваясь на образы университетской столовой и раздевалки, душевой кабины и обнажённой спины с перекатывающимися от напряжения мышцами. Возвращаться к недавнему разговору было тяжело: отвлекали нехватка воздуха и головная боль, но Итачи старался. — Я не хочу, чтобы ты уродовал своё тело, Саске! — снова крик Наруто, который, словно защищаясь, принялся обходить по кругу своего собеседника. — Хватит кричать! Это всего лишь татуировка! Итачи с трудом повернул голову, чтобы узнать, кто этот Саске и почему он так волновал Наруто. Расплывавшаяся в памяти комната не успевала, дорисовывая угол шкафа и прикроватную тумбу словно в дешевой компьютерной игрушке. Саске кричал, злился, но его силуэт так и оставался далёкой тенью позади. Тенью, одетой по пояс, с бледным худым торсом и тёмными джинсами с расстегнутым ремнём. Он стоял позади Итачи, смотря на него в упор, а Наруто ходил чуть поодаль. — Ты думаешь только о себе! — снова крик за спиной, а потом звук захлопнувшейся двери. Он практически чувствовал чужую злость, и то, как Саске сжимал кулак. Его не поняли, не оценили того, что он делал со своим телом. Наруто просто не понимает. Итачи сделал шаг навстречу, и тень, обрисовав острые черты лица, тоже подошла. Протягивая к ней руку, он видел, как та делала то же самое, пока пальцы не коснулись холодной глади стекла. Кожа краснела под ногтями Итачи. Незамысловатый узор растягивался от того, как сильно нажимали пальцы. Три черных томоэ теряли форму и смысл. — Итачи!.. Чужая ладонь легла на плечо, становясь неимоверно тяжёлой. Итачи поднял взгляд на Ямато, оказавшегося снова слишком близко, и утёр сухие губы краем рукава. Пальцы всё ещё чувствовали мраморный холод зеркала, и от этого становилось дурно. Странная… иллюзия. — Итачи, — Ямато потянул парня за предплечье, призывая встать и заглядывая в глаза. Тот словно потерялся от истеричных криков и обвинений девушки. Благо, ту всё-таки забрали домой. Учиха поднялся на автомате, оглядывая собственную ладонь. Та была грязной и влажной: забывшись, он цеплялся за мокрую грязную ступень. Итачи впервые почувствовал отвращение к самому себе. Собственное раздражение, помноженное на злость парня, с которым ругался Наруто. Наруто… разве он не всегда был с ним? Ещё с университетской скамьи, с первой сессии и снятого на двоих жилья. Почему он смотрел на Саске так… оскорблённо? Патрульная машина проехала пару километров в полной тишине. Любопытство полицейского смешивалось с беспокойством, которое не давало покоя. Как рассказать об увиденном? Или стоило предоставить дело профессионалам, поведать, что сдался, что не способен сам разобраться в хитросплетениях истины, которая у каждого своя. — Идём, — слова не вывели Итачи из оцепенения. От мелькавшей за стеклом дороги мутило сильней. Головная боль никуда не делась, скручиваясь где-то под коркой мозга и раскраивая череп надвое. У него давно не было столь сильных мигреней. Держась за открытую дверцу, Итачи выпрямился и увидел перед собой блочный дом, рассчитанный на восемь квартир. Старое, ветхое здание, с потрескавшейся лепниной на скучающих балконах — и ничего выдающегося внутри. Подогнанные под копирку кусочки пазла, и точно такие же серые судьбы. Мысли сменяли друг друга, увязнув в болоте бессознательного, вязкого, тугого. Итачи не понимал, почему дала брешь реальность, впуская в нее давно забытые образы. Он даже не был уверен, происходит ли это в реальности, или за углом снова кривое зеркало, отражающий иную действительность. — Сюда, — позвал Ямато, стараясь найти в лице Итачи хоть отблеск осознания. Но тот словно до сих пор повяз в собственных мыслях. На самом деле стоило везти в участок: там были и люди, и оборудование. Да и в случае чего, помощь не помешала бы. Да, Итачи не выглядел как преступник, но, судя по всему, был им. Первый этаж, стальная дверь на трёх замках-запорах да мебель из единственного в районе торгового молла. — Проходи. Низкий стол с разложенной на ней газетой: полоса происшествий и неразгаданный кроссворд на тридцать слов. Привычным движением Тензо вытащил пистолет из кобуры подмышкой и, проведя пальцем по рукоятке, положил поверх груды бумаг. — Я не собираюсь стрелять, — пояснение Ямато было защитной реакцией на то ли вопросительный, то ли рассеянный взгляд парня. И все равно, оружие лежало дулом в сторону Итачи. В ушах звенело — сознание давно бросило попытки совместить частицы головоломки, оставляя все, как есть. Прошлое и настоящее смешались, но Итачи не мог сказать, что было в действительности. Сейчас с ним можно делать все, что угодно. Заведи в вольер с тиграми — и не шелохнется. Даже вопросы приходилось повторять дважды. — Что ты знаешь об Узумаки Наруто? — сцепив пальцы, спросил Ямато. Он сел напротив, наклоняясь в сторону не то Итачи, не то пистолета. Напряжение возрастало, тишина была отличным катализатором самых безумных мыслей. Перед ним сидел парень, находящийся за сотни миль или месяцев отсюда. — Хорошо, — не дождавшись ответа, Ямато потер влажные ладони о штанины брюк и привстал. Наверное, действительно стоило позвонить специалистам или оставить как есть. Законодательство не предусматривает принудительного лечения для тех, кто не опасен. И судя по всему — Итачи не был таким. Но внутри разъедающий червь сомнения и гордости, желал показать и доказать остальным, что его опасения не были бесполезными. Особенно этим Изумо и Котецу, что только и умели глотать дым, да сплетничать на рабочем месте. Итачи Учиха не простой парень, к которому прицепился Тензо, дело в прошлом. И пусть газеты заглохли под гнетом кого-то сильного, людскую память не изменишь. Не важно, как долго люди пытались забыть, важно, что наверняка каждый житель знал о том случае. Пальцы сами схватились за диск (снятая с видеокассеты копия была куда лучше затертой пленки). С жужжанием дисковод проглотил пластиковый блок и несколько раз моргнул индикатором, считывая запись. — Вот, — Ямато развернул монитор к Итачи, показывая фотографии, которые были сделаны при зачислении в университет. Узумаки Наруто был угловатым подростком, с улыбкой, которая потом покорит и Саске, и Итачи. — Узнаешь? Казалось, что Наруто вовлек фотографа в разговор, и тот неожиданно для себя сделал снимок. Взгляд мальчишки был направлен мимо камеры — чуть вбок. Нерасправленный воротник рубашки как никогда подтверждал беспечность парня. Итачи не помнил того дня, да и не мог. Тогда они еще не были знакомы, но не узнать Наруто он не мог. — Что вы от него хотите? — впервые за долгое время он подал голос. Наверняка, Наруто имел свои тайны, исчезая подолгу из дома и не обрастая сворой связей и знакомых, как это было раньше. Итачи не спрашивал почему, веря тому, что ему говорили: нужен лишь ты. Ямато следил за реакцией. Сведенные у переносицы брови и упрямо поджатые губы были не тем, чего он ждал. Как бы не уйти в сторону, пока не поздно. Выдохнув, он бросил беглый взгляд на оружие. Из огня да в полымя?.. — Тогда по-другому, — кликом окошко было свернуто, еще одним — раскрыто древо файловой системы. Ямато понимал, что времени становится меньше. Итачи вот-вот придет в себя и начнется череда вопросов или что еще хуже. Форматы видеозаписи удалось открыть не сразу, но уже знакомая обстановка психиатрической лечебницы расползлась, заполняя собою весь экран. — Тебе знакомо… это? Молчаливый бег нечетких силуэтов в ускоренном режиме и пауза, поставленная, когда лицо Саске казалось наиболее четким. Ямато ждал, и внутренне рассчитывал: успеет ли схватить пистолет и выстрелить первым? Итачи же смотрел в искаженные временем и конвектором черты лица и не понимал. Зачем? Сначала вопросы о Наруто, теперь эта запись? К чему все это? В голове и без того было гулко. Отступила даже резкая боль, сменяясь равномерным шумом в ушах. Так бывает, когда спускаешься глубоко в метро или едешь по серпантинной дороге в горы. Сейчас же Итачи сидел на месте и слышал гудение сквозь воздушные пробки. — Его зовут Саске, — Ямато принялся гнать видео, останавливая или замедляя там, где парня допрашивали или тот принимал пищу. Проработав в полиции, став дипломированным специалистом, сейчас он терялся словно ребенок. Это, как сообщить гражданке, что теперь она вдова. Наверное, подобное испытывал Ямато. Ходя вокруг и около, он боялся не только реакции парня, но и опасался за собственную жизнь. — Он был осужден и приговорен к принудительному лечению в психиатрической клинике… Как видишь, расследование шло прямо там. Итачи уже ненавидел это имя. Соседская девчонка тыкала им в лицо, когда полицейские интересовались им. В прошлом его со злостью и раздражением произносил Наруто, уходя и хлопая дверью. Его произносили полушепотом чиновники, заключая сделку на покупку покосившегося дома. Но Итачи не мог вспомнить Саске, не помнил, как именно были связаны их жизни. По ту сторону монитора сидел мальчишка. Он упирался кулаками в стол, тянулся в сторону следователей и, сорвавшись, кричал снова и снова. — Я его не убивал! Итачи прошептал, повторяя слова и поморщился, чувствуя, как голос в голове и собственный слились в один, словно разделившаяся надвое звуковая дорожка. От того, что слева, воняло жареным луком, а от того, что помладше — сигаретами. Их вопросы каждый раз были одинаковыми. И Итачи ненавидел их. Саске ненавидел их. За три года у Учихи отросли волосы, и зеркало отражало совершенно иного человека: повзрослевшего, поверившего в свою невиновность, забывшего о собственной беде и виновности в содеянном. — Учиха Саске был арестован за убийство своего сожителя больше трех лет назад, — голос Ямато звучал словно через толщу воды. Итачи даже не смотрел на говорившего, переживая ту боль в запястьях, пока парня на видео заковывали в наручники. — Учиха Саске — это ты. И ты убил Узумаки Наруто. Итачи поднял взгляд на офицера. Это даже звучало глупо. Слова, сказанные таким тоном… столь абсурдные слова… они просто не могут быть правдой. — Я — Итачи, и я не знаю его, — хотя Учиха сам не был уверен в этом. На последних кадрах он узнавал себя: исхудавшего, с собранными в низкий хвост волосами. Сейчас они отросли еще больше. — Ты заменил свою жизнь чужой. Придумал Итачи, чтобы побороть чувство вины. — Я не знаю его!.. — вскрик оборвал речь Ямато. Тот тихий отстраненный молодой человек растворялся, словно оболочка и наружу проступал другой, незнакомый. Впервые Итачи почувствовал, что хочет сбежать отсюда. Поднявшись на ноги, бросив быстрый взгляд в сторону, он рванул вперед, сдерживая то, что осталось в желудке вместо завтрака. Ямато моментом потянулся за пистолетом и, целясь в спину, нажал на спусковой крючок. Раздался глухой щелчок: ударник не коснулся капсюля патрона. В тишине с силой хлопнула входная дверь. Мужчина рухнул на диван, потирая покрывшийся двухдневной щетиной подбородок. Спасибо случаю за то, что заряженный магазин остался в кобуре. Собственная несдержанность могла стоить чьей-то жизни. Пусть даже и человека, который решил выбрать чужую, вместо своей.

***

Саске плохо знал этот район, но продолжал бежать, надеясь наткнуться на центральную магистраль, пронзающую городок, словно аорта. Рвущееся через ребра сердце было лишь фоном для одной единственной мысли. Этого не может быть. Просто неудачная шутка. Им стоит как можно скорей уехать из проклятого города!.. Дом молчаливо стоял на месте, уныло уставившись на улицу черными глазницами окон. Где-то внутри, поглощенный тьмой, его ждал Наруто. Он должен быть там!.. Половица скрипнула от неосторожного шага. Бешено билось сердце, разгоняя нарастающую тревогу. В голове звучал один единственный голос. Главное не слышать его. И не слушать. Пустой коридор, стрекот ветра по обветшалой черепице. Наруто давно говорил, что ее стоит переложить. Наруто… — Наруто!.. — Саске в несколько шагов пересек кухню. Семь шагов вдоль пустого коридора, и три вглубь темного закутка с пыльной посудой. Две чашки на деревянном столе, выцветшая от времени серо-рыжая скатерть. Никого. — Наруто! Снова бег. Распахнутые настежь двери в ванную и туалет, скрип уснувших петель. Пусто. Вверх по лестнице, перешагивая через ступени, опережая единственную мысль, душившую изнутри. Узумаки стоял на верхней площадке перед дверью в спальную. Виноватый, словно не успел спрятаться. Опущенный взгляд и поджатая потрескавшаяся губа. Так выглядят дети, которые ненароком бьют кружки, а потом прячут осколки под ковер, в надежде, что родители не найдут. Наверное, и сейчас было так. Но Саске сейчас было все равно. Главное, что… — Наруто… — Саске усмехнулся, выдыхая и смотря на парня так, словно тот сказал какую-то нелепость. Учиха так и остался стоять на месте. Только сейчас он понял, как сильно устал от бега и всего остального. И пускай дыхание все еще было сбитым, Саске понял одно. Врут. Непременно врут, потому что вот он Наруто — вечная проблема, из-за которой ломаются жизни, из-за которой хочется жить. Проблема, которую все возводят в ранг вселенской, но по факту — личная, его, Учиха Итачи. Сказал ли это Саске вслух или нет, но Наруто отступил на шаг. Дело не в том, что он боялся быть вещью, скорее напротив — боялся своего желания не быть ей. — Наруто, — с выдохом произнес Саске, протягивая руку, словно желая прикоснуться к тому. — Наруто… Ты здесь. Учиха морщился, чувствуя, как глупо звучат слова. Наруто всегда был здесь, всегда ждал его. А он позволил запудрить голову крамольными мыслями, в которых даже признаваться стыдно. Какая глупость, какая опрометчивость. Голова вдруг стала чистой и ясной. Прошла назойливая мигрень. Саске видел Наруто как никогда четко перед собой и то, как он делает еще один шаг назад. — Что-то не так? — нахмурившись, он попытался понять причину странного поведения парня. Хотелось пойти навстречу, коснуться холодной руки, почувствовать рядом, быть уверенным — не ушел. Бесполезно. Наруто прижал ладонь к груди, словно обжегся прикосновением. Очерченный светом уличных фонарей силуэт был не просто напряженным, а нервным. Саске давно не видел Узумаки таким, а от того и сам невольно скривил губы. — Наруто, — имя, звучавшее в тишине, впитывали в себя стены, не оставляя ни эха, ни шороха. Как начать Учиха не знал. Чушь несусветная. Даже Саске понимал это. — Ты не виноват, — эти слова Наруто выдавил из себя с силой. Слабые, хриплые, полусухие. Именно такой голос резал по больному, заставлял деревья рассыпаться мелкой крошкой, а к горлу подступать бессмысленный ком. — Это не ты… Странное оправдание. Саске не понимал, не хотел понимать. Нечего думать о том, во что отказываешься верить. Чертов Ямато со своими кассетами, со своими рассказами, со своим Саске!.. — Конечно, не я, — оскалившись, усмехнулся Саске. В темноте неестественно белым блеснул оголившийся клык. — Я — Итачи… Ты ведь помнишь?.. Попытка убедить и себя, и его. Но Наруто быстро мотнул головой и посмотрел на свои руки, прижатые к клетчатой светло-желтой рубашке. Ткань смялась от грубых мальчишеских пальцев. — Не ты… — слова звучали слабо, едва достигали уха, сливались с осенним ветром, тревожащим мертвецкую тишину дома. Кажется, вчера Наруто говорил, что крышу стоит переложить, иначе зимой совсем будет туго. Саске сделал еще шаг, схватился за ледяное запястье, стараясь притянуть к себе, но не смог. Наруто остался стоять на месте, смотря упрямо и испуганно одновременно. Губы шевелились, но Учиха не мог разобрать слов. По чужим пальцам потекло густое, оплетая путиной извилистых линий. Кровь. Черная, теплая, тянучая она оплетала кисть, рвущимися под собственным весом нитями. Клейкая, стекающая вниз по запястью, пачкающая манжеты рубашки. Взгляд Саске приковался к чертовой паутине, поймавшей в сети его единственную слабость. То, что он видел, походило на бред, дьявольскую проделку разума, решившего вмиг взбунтоваться. — Я… — слова, просьбы, вопросы, тревоги…все они застряли в горле. Как можно говорить что-то, когда на чужой груди на глазах расползалось пятно. И вроде хотелось отступить назад, сказать, что ни в чем не виноват, вызвать скорую. Что-нибудь сделать, только не стоять на полпути, пытаясь сложить два плюс два, мямля, словно ребенок. — Я не убивал… — Саске и сам не понял, как повторил те слова, раз за разом сказанные человеком на старой пленке. — Не убивал. Кровь подсыхала, стягивая кожу. Еще немного и гнилостный запах смешается с влажным воздухом, осядет на крыльях носа и заставит тошноту подступить к горлу. Наруто не казался удивленным или раненым. Он смотрел не на собственную кровь, а на парня перед собой, который замер в оцепенении. Рука все так же сжимала рубашку, потяжелевшую и поменявшую цвета. — Я знаю, — в словах мало было приятного, но как еще объяснить? Вылить всю правду, скрываемую с самого начала? Пальцы обхватили запястья. Саске не видел — чувствовал. И влажные чуть теплые от крови пальцы, и то, как Наруто пытается привести его в чувство. Кожа скользнула о кожу, и ноготь уперся в кость у кисти. — Саске… Я… рядом… Имя не резало слух, но сработало словно рубильник. Какой смысл в реальности, когда запястье перемазано чужой кровью. — Идем, — голос звучал куда уверенней, чем раньше. Не важно, по какой причине не блестит на солнце золото правды. Истиной не согреешь и не восполнишь утраты. Саске прихватил Наруто за локоть и повел к кровати. Той самой, где ночью они жались друг к другу. — Ложись, я принесу воды и вызову… кого-нибудь. Наруто послушно плелся позади, не показывая признаков боли. Садясь на кровать, он видел, как меняются черты лица: так знакомо поджимаются бледные губы, а темные глаза подергиваются бездумной дымкой. Было стыдно за собственную слабость, за обман, за все, что было придумано и сыграно. — Не стоит, — тихие глухие слова, но Наруто уверен, что Учиха слышал. — Я и правда…мертв. Саске не верил. Он искал среди скинутой на старый стул одежды хоть что-то чистое, что можно приложить к ране. Откидывая в сторону грязные полотенца и носки, он с силой сцеплял зубы. Еще бы вспомнить: подобные кровотечения перетягиваются снизу или сверху? Что-нибудь… лишь бы не смотреть на его кровь. — Саске!.. — только рука, сжавшая предплечье, заставила Учиху вздрогнуть. Их взгляды, столь разные в темноте, встретились, выражая куда больше, чем обычно. Молчание — значительней и тяжелей. — Уже три года. Мир не мог рухнуть, вытащи из него одну единственную деталь. Кренясь, ломались тонкие фанерные стены, образ Наруто серел, а в груди сперло так, что невозможно дышать. Саске готов был к тому, что сейчас многострадальная сердечная мышца не выдержав, надорвется. — Нет, — руки машинально вернулись к нервному бессистемному перебиранию бесполезной ткани. Саске утер глаза, чувствуя, как привычный образ принимает чужие изломы. Но Наруто оставался Наруто. — Нет… это шутка. Я ненавижу, когда ты так шутишь… Слова не складывались в законченные предложения, срываясь с языка кашей из бесформенных звуков и мыслей. — Я не старею… видишь? — и не дождавшись новых отрицаний, Наруто так неуместно усмехнулся. Слабо, с хрипотцой и оптимизмом, который хотел подарить другому, не имея ничего при себе. — Ты выше меня сантиметров на пятнадцать. Мне до сих пор девятнадцать. Понимаешь? Саске никогда не задумывался об этом, принимая их ролевую игру в «Итачи» и «Наруто» как должное. Но разве можно, будучи в полном здравии и уме принять столь новые правила? Неужели кто-то поверит, что он — другой человек? Но вспомнился и аскетизм Наруто, и то, как тот проходил мимо случайных знакомых, не перекидываясь и словом. Он был только его, Итачи. Или Саске. И все же. — Ложись, — белая сорочка с пошедшим по шву рукавом смялась в подрагивающих пальцах. — Я помогу. И пусть разум твердил, что все бесполезно, Наруто лег. Расстегнутые со второго раза пуговицы явили взгляду тройное пулевое отверстие. И правда…безумство. Не было слышно ни выстрела, ни щелчков затвора. Сказка, обратившаяся в реальность. Чернота расползалась все дальше. Тяжелели под пальцами волокна, оседая и становясь липким илом. Если это сон, то почему бы не проснуться, оказавшись в одной из сотен иллюзий, где «все хорошо»? Наруто беспокойно теребил простынь, сжимая ее, и выдыхая, словно хотел сказать, но не мог. Такое не объяснить. Только понять и почувствовать. Как можно объяснить ощущение смерти, что породила тебя? Как распознать то, что старуха с косой воскресила в чужом разуме, наделив собственной волей, и издеваясь над чувствами обоих. Оставалось только лгать, принимать эти правила и идти следом. А ведь Саске держится, не ломается под гнетом еще одной правды. Смотрит в чужие глаза и повторяет, что все будет в порядке. Но Наруто улыбается в ответ и осторожно поглаживает дрожащую руку. Ему не становится хуже, хотя сорочка черная уже с обеих сторон. Перемазанный кровью неудачник, поверивший в придуманную им же сказку про жизнь, которой не было и нет. — Я был Итачи… То ли вопрос, то ли утверждение. Саске не знает, кто именно придумал это имя, этот образ. Воспоминания о нем, о том человеке, в скорлупе которого он жил, слишком свежи. Итачи внутри него не мучился в агонии, а просто дышал, позволяя другому человеку занимать законное место. Оставалось смотреть на блеклое отражение себя, словно кокон, который скоро исчезнет. — Ты хотел быть им, — и легкое прикосновение к щеке. Наруто лежит рядом, израненный, но умиротворенный. Только сейчас он мог открыться Саске так же, как и раньше. Когда-то они были настолько шумными, что соседи собирались у дверей, если не с вилами и факелами, то с ведрами холодной воды, чтобы остудить пыл обоих. Тогда они часто, проклиная под нос недоброжелателей, запирались в ванной комнате и продолжали перепалку, плавно перетекающую в секс. Саске вспомнил, как несколько лет назад они двое поцеловались на трибуне университетского стадиона, вызвав такой фурор, что вызванные родители Узумаки грозились отправить в лечебницу сына. Тогда они и сбежали в этот маленький городок. — Три года…- повторил Наруто, облизнув пересохшие губы, и прикрыл веки. Темно-синие глаза вопреки полумраку горели странным солнечным светом, — я не называл тебя так… три года. И выло что-то болезненное в груди, пахло гнилостной органикой, словно под пальцами разлагался труп. Саске почувствовал тошноту, но старался отвлечься. Итачи — имя было взято из очередной мыльной оперы, которую медсестры крутили целыми днями, прячась в ординаторских лечебницы душевнобольных. Или кто-то по неосторожности позволил себе его произнести. Саске не помнил, да и не столь важно. Он готов был быть кем угодно, только не собой. Только не убийцей Наруто. Временами он походил на безвольный мешок плоти, лишенный эмоций и воспоминаний. Все, на что он был способен, так это поддержание работы внутренних органов и безусловные рефлексы. Часами мог сидеть в комнате приема пищи, смотря на руки и видя пальцы, нажимающие курок. Теперь он вспомнил тот день. Прошло три года, а память рисовала всё, как будто это было вчера. И судя по улыбке, Наруто помнил тоже. Это был вечер. И это было хорошо.

***

Это было хорошо: возвращаться туда, где тебя ждут. За годы, проведенные в приютах, Саске понял, что высшая ценность не стены, а люди, которые живут за ними. И сейчас это был Наруто, который наверняка за весь день ничего не сделал. Под ногами разбивалась гладь утренних луж. Солнечные лучи не покидали молодую осень, и грязь подсохла, оставляя лишь замысловатые фигуры у обочин. После последних попыток здешних хулиганов ввязаться в драку пришлось обзавестись газовым пистолетом и кобурой, бьющей по бедру. Использовать так и не пришлось, но кучки малолеток, пытающиеся высмеять их, завидев его, решили держаться на расстоянии. Наруто ненавидел этот пистолет, а Саске назло выкладывал его на тумбочку рядом с кроватью и смотрел, как страх в глазах постепенно сменялся негой. И все же Узумаки косился на него, выплавляя горячей иглой завиток на рукояти. «Приносит удачу», — сказал он, показывая Саске узор, скрытый под безымянным пальцем. И хоть Учиха не верил, в ответ кивнул, разводя демагогию о бесполезности талисманов. Тогда они поругались дня на три, но спираль с рукояти так и не исчезла. Дверь дома была приоткрыта, а подсохшие следы обуви были непривычно большими. Да и Наруто предпочитал кроссовки, а не полуклассические туфли, как здесь. Тишина резала слух, обостряя чувства и внимание. Купленные продукты остались в бумажном пакете. Краснобокие помидоры покатились по крыльцу и потонули в траве. Саске схватился за рукоятку пистолета, зная лишь в теории, как передернуть затвор. Удалось с первого раза. Хоть он и старался быть уверенным, лишняя нервозность мешала. Сначала Саске держал оружие на вытянутой руке, шагая следом, словно грабитель (а иных вариантов он и не рассматривал) мог испугаться оружия. Ведь те дворовые мальчишки боялись. Скалились, но смотрели в провал дула и убегали, словно псы. Перед глазами одна возможная картина быстро сменяла другую: и группа воришек, и мародеры, или те уличные скоты, пробравшиеся в дом и забывшие запереть дверь. Палец подрагивал на спусковом крючке. Убрать свободный ход и идти, чтобы не терять времени. Даже если убьет — нет ничего страшного. Осудят, но оправдают. В конце концов, покушение на частую собственность. Это…законно? Саске заглянул на кухню, но все, что бросилось в глаза, так это раскрытый ноутбук. Разве… его нельзя продать где-то на черном рынке? В их доме вряд ли можно найти более ценное. Выходит, они пришли не за этим… — тихий скрип — … или еще не ушли. Сглотнув, Учиха вспомнил о том, что говорили в детдоме. Или ты их, или они тебя. Будь тем, кем ты не являешься. Наступай первым, дабы не наступили на тебя. Схватив себя за запястье, Саске унял дрожь. Или он их, или они его. Или Наруто. Медленно поднимаясь по лестнице вверх, Саске думал о том, что стрелять придется. Эти следы… здесь просто пахло другим человеком. Стараясь не дышать, стараясь задушить рвущееся наружу сердце, переступал по ступеням вверх. Дверца шкафа наверху чуть слышно скрипнула. Взгляд тут же уловил столь тихий звук. В другой бы раз Саске бы пенял на сквозняк, что сейчас свободно гулял через распахнутые двери дома. Но не сегодня. Прижавшись плечом к стене, Саске пытался направить пистолет вверх. Можно выстрелить прямо так, разнести в щепки дверцу шифоньерного шкафа, задеть домушника и отомстить. Но факт того, что нежеланный гость прятался где-то еще, смущал куда больше. Саске не мог решиться, понимая, что стоит дернуться и прогремит выстрел. Всего лишь миллиметр напряженным пальцем. Ярко-рыжее пятно на периферии зрения, влетевшее на верхнюю площадку слишком быстро, заставило затаить дыхание. И дернуться. Уши заложило от собственного имени и грохота раздавшегося выстрела. Одного, второго, третьего. Секунда — и Наруто оступился, смотря с непониманием на Саске. Застывшее на мгновение время, очнувшись, ускорило бег, а чуть левей груди разрастался ярко красный цветок. Саске не помнил ничего, смотря в чужие темно-синие глаза, подающиеся незнакомой пеленой. Никто из них не верил в то, что произошло. Разве один мог забрать жизнь другого? Просто один беспечный придурок забыл закрыть входную дверь. Ноутбук же стоит на месте?.. Слезы стекали вовнутрь, оставляя пылающее лицо сухим. Но рассмотреть родного лица Саске уже не мог. Он прижимал рукой раны и чувствовал, как кровь пульсирует, слабыми ударами отдавая прямо в ладонь. Черт!.. Хотелось закричать, посмотреть по сторонам, сказать, что поверил в дурацкую шутку. Смотрите! Стоит на коленях, прижимая ладонь к чужой груди. Но никто не подходил, никто не клал руку на плечо, а собственные пальцы перепачкались в горячей жиже. Нет смысла ни просить прощения, ни умолять, ни кричать о том, что все вина Наруто!.. — Ты — убил его, — слова раздались у самого уха. Учиха поднял голову и первое, что увидел, так это руку, протягивающую брошенный недавно пистолет. И Саске потянулся. Пальцы охватили тяжелую рукоять. Потянуло вниз оружие. Мужчина убрал платок, которым держался за дуло пистолета и вытер им руку. Саске понимал, каково это — держать оружие, которым еще недавно убили человека. Именно поэтому он выронил пистолет сам. Дальше Учиха помнил смутно. Несколько раз пробегали мимо врачи, потом хватали его, били в грудь, вышибая из легких воздух. Но все, что он мог сказать, так это «я не убивал».

***

Саске боялся поднять голову, чувствуя, как воспоминания готовы обрушиться с новой силой. Вырваться вместе с кофе, купленным на заправке. Дни проведенные вместе, дни по отдельности, смерть человека, которого не в силах спасти, человека, которого убил сам. Под дрожащими ресницами раз за разом раскрывались ядовитые цветы, оплетающие душащими корнями внутренние органы. Что если это мышечная память, и его тело пронзали корни растений, поросших в погребной яме? Упираясь лбом в подголовник кровати, Саске старался не открывать глаз, сжимая воздух онемевшими от одного положения пальцами. Вдруг окажется, что рядом — никого? Вдруг, вместо теплого дыхания не просто пустота, а стрекотания гнилостных червей, разъедавших труп? Вдруг, все эти годы он любил полуразложившегося мертвеца, которого бережно выкопал из земли и таскал из места в место, целуя пустые глазницы и протирая рыжие от времени кости? Снова — приступ тошноты. Саске казалась безумной вся ситуация. Душа не может существовать без тела, а он не мог разговаривать, жить, любить чей-то дух. Призраков не существует. Но страшно становилось, когда сознавая это, ты видишь перед собой человека, убитого тобой несколько лет назад. Поджатые под себя ноги затекли от дощатого холодного пола, но вставать не хотелось. Хотелось упасть на пол, согнуться и ждать, пока раз за разом накатывают образы прошлого. Руку все же пришлось подтянуть. Гудение крови, хлынувшей в разомкнувшиеся капилляры, ударило в уши. Сознание было тугим и вязким. Взгляд цеплялся за бледно-серые пальцы. И никакой крови. Совсем. Там, где недавно растягивались нити багровой слизи — бестелесный воздух. Становилось больно. Выходит, Ямато был прав. Были правы и те, кто сейчас врывался в дом и что есть мочи били ногой в живот, заставляя издать глухой хрип. Саске не смотрел в лицо, наблюдая как потолок переставал быть идеально белым. А был ли их дом таким?.. — Отброс!.. — снова удар в живот черной туфлей и хрип. Саске не сопротивлялся, желая разделаться со всей ношей сейчас, пока боль очередной потери не поглотила его, не свела с ума. Кто знает, может завтра, он возомнит себя хирургом и будет вскрывать чужие души скальпелем, рассматривая нежно-розовое мясо. Чужая нога уперлась в грудь, мешая дышать и заставляя рефлекторно открыть рот. Воздуха не хватало. Чем сильней давили на ребра, тем ярче расплывались под веками цветные пятна. Кислородное опьянение, как следствие кислородного голодания. Или наоборот. Почему-то было даже забавно ощущать чужую ненависть и злость. От полных яда слов дрожал сам воздух. -…Я сделаю то, что не успел тогда. Но было не страшно. Даже если он умрет, отчасти это будет избавлением от мыслей, мук, попыток объяснить себе. И снова встретиться с Наруто. От этой мысли было легче, и Саске даже усмехнулся самому себе: хочешь доставить другим проблем — оставь в живых. Подняв с усилием руку, Учиха нащупал чужую лодыжку, спрятанную под тканью тяжелых брюк. Кто бы ты ни был… надави сильней. Ударь, пробей ногой грудную клетку, растопчи легкие, забрызгав кровью пол. Сжав пальцы, Саске потянул незнакомца на себя. Вот так. Сильней. Но руки оттолкнули. — Щенок! Из губ раздался хрип разочарования. Ну же! Ты обещал!.. Я — гнида, тварь, убийца!.. Я тот, кто тешится игрой и убегает от себя, надев чужую маску!.. Ты хочешь меня убить! Хотелось крикнуть, чтоб тот не медлил, но вмиг поднявшиеся веки осветили лицо пожилого мужчины. Данзо. Он всегда предвещал смерть. Сначала ласково обтирал руки, кривил губу, а потом обрекал на медленную гибель и гниение. Взгляд был пойман и Шимура. Он так и встал над ним, как колосс или титан перед низшим существом. — Из-за такого жалкого отброса, как ты… из-за такого мудака у меня проблемы, — эти слова явно не были подобраны под сценарий. Но Данзо чувствовал свой долг сказать. Он просто обязан уведомить ублюдка, что погубило его. Благородные слушатели — его сила. — Тебя должны были убить еще в детдоме. Отдать на органы. Таких, как ты, быть не должно. И больно екало под ребрами у Саске. Да, не должно. Чего ж ты медлишь?! — Одна больная дура из-за тебя уже второй раз режет вены. Вы — клоуны в глазах других людей, — в руке скользнул все тот же пистолет. По крайней мере, так казалось Саске. Не разбираясь ни в моделях, ни в других делах, он четко помнил завиток на рукоятке. — Вас следует убрать. Не будет одного, не будет и другого… Затвор. И долгое молчанье. Казалось, даже Наруто кричит внизу. Но нет. Тот мертв. Учиха вспомнил это. Как и этот пистолет в руке мужчины с лицом старой сторожевой собаки. Боится, что выкинут со двора, стоит ему промазать. Саске раскинул руки и закрыл глаза. Утихомирить свою гордость, подождать мгновенья боли, затем агонию, и все. Просто ждать, чем жить с мыслями о том моменте, когда он собственными руками убил Наруто. В конце концов, плакать о нем некому. Снова крик. И в этот раз, Учиха чувствовал, как трясется деревянный пол от чужих шагов. Выстрел.

***

Данзо ненавидел две вещи: когда ему мешают и когда действуют на нервы, ревут, мешая сосредоточиться. Именно сейчас его жена билась в конвульсиях, пытаясь сломать пальцами телефонную трубку и заполняя комнату своими воплями и плачем. Нельзя просто сказать, что никчемный ребенок придумал еще один способ манипуляции? Данзо не любил Сакуру, и та отвечала ему тем же. Но вот материнские инстинкты не убьешь, и приходилось слушать, думая о том, как вечером придется ехать в химчистку, чтобы отмыть чужие слезы и сопли от дорогой костюмной ткани. — Моя девочка!.. Моя Сакура!.. Данзо двумя пальцами разжал чужую руку, вытаскивая телефон. Не хватало оплачивать лечение двух неуравновешенных дур. — Они довели ее!.. Моя девочка!.. — женщина походила на обезображенную лысую собаку. Опухшее от слез лицо и красные пятна по шее. Такое надо держать подальше от себя и именно поэтому Данзо брезгливо приподнимал подбородок. — Сделай что-нибудь!.. Хоть что-то!.. Шимура понимал, что не выдержит. Оттолкнув от себя бесформенную тушу, он бросил короткое «посмотрим». И ушел, надеясь, что за время его отсутствия, она вновь преобразится в презентабельную женщину, на которой он женился. В больницу его пустили легко. Помогал не только статус, но и принципиальность к людям, решившим пойти «против». Именно поэтому Данзо и казался свирепым, но справедливым, в вопросах, подвластных ему, политиком. По факту девчонка оказалась жива. Маленькая стерва, растущая в тепличных условиях бесконтрольности и вседозволенности, не удосужилась даже покончить с собой нормально. Неудачники всю жизнь остаются ими. Но выслушать врачей все же стоило. Причина была проста, и уже смотря в окно личного автомобиля, Данзо знал, что будет делать. Никто и никогда не станет искать двух пидорасов. Один — сирота, от второго едва ли не официально отреклись родители. Можно было бы просто поджечь их дом, но местные жители не одобрят подобных мер: опасность перехода пламени на соседние дома высока. Уговоры — слишком демократично. Да и Сакура наверняка найдет способ грустить о Саске, да убиваться по его неприступности. О мертвецах не грустят, их не просят вернуться, из-за них не режут вены малолетние дуры. Именно об этом думал Шимура, открывая дверь дома, выкрашенного белой краской в два слоя. Соседи… и стоило тащиться в больницу, чтобы потом снова вернуться сюда, к дому через двадцать метров. Он давно предлагал уехать отсюда (были и возможность и средства), но глупая женщина решила, что воспоминания о доме детства важней. Быть может теперь, она станет разумнее и сговорчивей. Пустой коридор, дешевый палас под ногами, о который с брезгливостью не хотелось и ноги вытирать. Не удивительно, если эти животные занимаются сексом прямо на нем. Данзо чувствовал сухую неприязнь и никакого сожаления. Таких надо расстреливать лишь за ориентацию. Они не лечатся, как пробовали в соседних штатах. И тем более с гомосексуализмом нельзя смириться. Ему, как представителю верховной власти, не раз приходили письма с озабоченностью появлением столь странной пары в их маленьком городке. Данзо знал, что действия не осудят, закроют глаза и вздохнут с облегчением. Затвор он передернул бесшумно. За годы научился даже этому. Пара шагов и слабый свет на кухне. Взгляд — отблеск монитора ноутбука, оставленного на столе, и чашка с надкусанным печеньем. Никого. На верхнем этаже (а это, судя по планировке, непременно была спальня) заскрипела половица. Там. Взгляд мельком вдоль лестницы и вверх, где чуть прикрытая дверь. Сомнений нет. Было бы большой удачей застать двоих, желательно, чтоб друг на дружке. И одним патроном — обоих. Пусть так и найдут — убитых вместе. Будет отличный резонанс для СМИ и общественности. Два гомика застрелены во время секса. Снова скрипнула половица и тишина. Данзо поднялся и прижался спиной к стенному шкафу. Запах пыли ударил в лицо, заставив если не чихнуть, то на мгновенье потерять всю концентрацию. Живут как крысы: крошки, грязь. Шимура в маленький просвет дверей увидел спину парня. Тот жался то к окну, то ходил около кровати и закидывал голову назад, проговаривая лишь ему понятные слова. Скорей всего Наруто. По крайней мере, с ним невольно сравнивала Сакура себя, твердя, что лучше и красивей. А Данзо показалось — видно, что гей. И эти движения, и взгляд, и худоба. Разве нормальный парень не пытается казаться мужчиной: надуть побольше мышц и развести подростковую щетину. У этого же, судя по всему, даже усы не росли. И это лишний раз доказывает, что гомосексуализм — ошибка генетического кода. Сорняк, который надо истреблять. И вроде бы фигура едва-едва скрылась за пределом целика, как помешали. Данзо тут же посмотрел вниз, через огражденья лестницы, где под дверной проем скользнула тень. Прекрасно. Вот и Саске. И даже беглый взгляд признал в нем точно такой же отброс. У Сакуры всегда был дерьмовый вкус. Бесшумно приоткрыв дверцу шкафа, Данзо шагнул вперед. Уж лучше подождать обоих. Сейчас же положение невыгодно тактически. Один из них может убежать. Откуда Саске достал пистолет — Шимура не понял. Вообще, каким образом больным людям выдают оружие? Пробелы закона, не позволяющие педерастию считать за болезнь. Сейчас не то время, что раньше. Еще его дед расстреливал таких по правилам военного времени. И все же Наруто заметил Саске и, повторив у зеркала какую-то заученную на зуб фразу, выбежал на площадку второго этажа. — Саске! — радостный крик заглох за звуком выстрела. Три подряд, чтоб наверняка. Шимура понял, что попал. Он чуть оглох от звуковой волны и то, что крикнул Саске, было непонятно. Лишь когда взобрался по ступеням, он услышал ясно: «Наруто!» Картина, достойная сопливой гейской оперы. Пожевав губы, выбивая воздушные пробки из ушей, Шимура наблюдал, прячась за прикрытой дверцей платяного шкафа. Данзо вновь прицелился. Обоих. Пусть не одной пулей, а двумя. Не так красиво, как хотелось бы… но он сюда не за искусством пришел. Спусковой крючок мягко тянул под нажимом пальца, но выстрел так и не случился. Патруль приехал слишком близко. Один убит, второй…вряд ли глупой девчонке понравится любить убийцу. Данзо вытер рукавом пиджака рамку пистолета, обернул дуло платком и вышел наружу.

***

Все, чего хотелось Саске, так это забиться в угол, прислониться к стене и забыть. Картины одна за другой возникали перед глазами, словно фильмы, которые нельзя остановить. Снова и снова, сводя с ума, путая в реальности. Жизнь крутила события по кругу. И вот он, обезумевший жался спиной к стулу, где три года назад пытались рассказать всю правду. Ту самую, которую Саске не смог принять даже для себя. Он не убивал Наруто. Он не мог выстрелить в него. Но факт оставался фактом, а пуля — дурой. И дело не в том, что газовый пистолет обещал не такое убойное поражение, а в том, что Саске не мог самолично разрушить собственную жизнь. Стеклянная стена ограждала от шума и суеты, что была в полицейском участке. Тошно смотреть на то, как несется чужая жизнь и как пусты заботы, когда сам ты опустошен и выпотрошен своими же руками. Запястья сцепляли браслеты наручников, цепочка которых крепилась к идеально гладкому столу. Здесь не часто держали преступников, тем более буйных. Хотя, разве он не заплатил сполна за время в больнице? Никто не подходил к нему, не обращал внимания на очередного безумца, выставленного в стеклянном коробе на обозрение приходящим. «Смотрите! Это гомосексуалист–психопат, застреливший своего любовника и живущий с его призраком под чужим именем! Да возьмем же камни и забьем его!» Саске шикнул. Невозможно. Словно уродец на средневековой ярмарке, и сейчас на него смотрят именно так. Мимо пробегал Котецу, прижимающий к груди папку и пластиковый стаканчик кофе, Изумо разговаривал по телефону, пытаясь что-то доказать, чесал нос, чувствуя собственное бессилие. Саске видел и темно-рыжий плащ Ямато, что расхаживал то в одну сторону, то в другую, а потом подходил к Изумо и упирался кулаком в короб, стоящий на столе. После этого тот начинал медленно извергать длинную ленту бумаг. Им всем было явно не до Саске. А Саске — не до них. Вопросы всего мира были столь далеко, что не имели значения. Мир без Наруто? Может придумать новую личность и жить точно так же? Выдумать мир, город, отправиться в засушливую степь и пасти овец, называя одну из них «Наруто». Сейчас оставалось лишь усмехаться над собственными проблемами. Решение, пришедшее однажды, было не больше, чем затянувшаяся выдумка. Это был их дом. Их место, где они жили будучи студентами. Судьбоносная шутка заставила вернуться обратно, делая открывшуюся правду еще невероятней. Учиха потерял счет времени, прежде чем к нему зашли, выложили на стол страховку, паспорт и кое-какие документы, записанные на его имя. Аккуратные женские пальцы выстраивали ровный ряд из потрепанных книжечек. — Ты знаешь, чье это? — спросила женщина, пытающаяся заглянуть в лицо. Чуть вьющиеся темные волосы и глаза с широкой радужкой. Казалось, она смотрит в самую суть. Именно из-за них перед Куренай часто ломались преступники, словно боясь проклятья. — Мое, — из-за долгого молчания голос стал хриплым и слабым. Саске смотрел на фотографии прошлого себя с недоверием. Внутри все еще теплилась надежда, что все — большая шутка или сон. Не хотелось снова проходить через ад потери одного и того же человека. И себя. Куренай не кивала и лишь подложила фотографию мальчишки, до боли знакомого Саске. — Наруто, — щелкнула по рамке ярко-красным коротким ногтем. — Узумаки Наруто. Саске усмехнулся и чуть опустил голову. Думают, что он снова сойдет с ума и будет утверждать, что ничего не делал? Как бы ни хотелось, но он вспомнил тот день, так четко, что тошно на сердце. — Его убийца задержан. Снова этот голос. Спокойный и твердый одновременно. Такому поверишь, даже если будешь знать другую правду. И сейчас было не до веселья. Саске мотнул головой, стряхивая зацепившуюся надежду. — Это я, — что именно «он», Саске так и не сказал, смотря на фотографию мальчишки, взятую из базы каких-нибудь водительских прав и увеличенную вдвое. Но даже размытые пиксели не искажали улыбки, что излучал он. Тошно. Противно и мерзко. Правильно, задержали. Приговорить к пожизненному, в одиночном, а лучше — к смертной. В этом штате она ведь не запрещена? Никакого моратория? Куренай же вздохнула и коснулась пальцами чужих рук, привлекая внимание. В свете электрической лампы блеснул маленький ключ, что скользнул в щель и распахнул браслеты наручников. — С тебя снимаются обвинения. Саске продолжал сидеть на месте, хотя руки были свободны, как и он сам. Юридически. Фактически, он мог выбежать, хлопнуть дверью и не возвращаться. Конечно, его потом найдут, вручат документы и погрозят пальцем, но… больше никаких решеток? Тяжесть новости приковала к месту. Конечности налились металлом и вроде бы надо улыбаться, но Саске не мог. Значит, убийца — не он? Значит и Наруто, быть может, жив? Дерьмовая шутка театра тысячи актеров, столь идеально и слаженно отыгравших роль. Учиха смотрел на собственные руки и видел, как подрагивают пальцы. Нет, быть того не может. — Ты снова пройдешь лечение, — Куренай видела, что парень поник. — Твои… отклонения… можно подкорректировать. Только слушай врачей. Ладно? В прошлый раз ему говорили что-то похожее. С ним даже научились обращаться просто «Учиха», дабы не держать безумца у себя боле. На «Саске» он реагировал слишком бурно, начиная биться в попытках доказать, что не убивал. И врачебная халатность, надежда на прием лекарств, породили Итачи. Сейчас — Саске понимал это. И те пилюли, от которых ужасно болела голова, равно как и без них, были отнюдь не плацебо. Снова открылась дверь стеклянного короба для задержанных. Ямато стоял, сунув руки в карманы плаща, и смотрел то на Куренай, то на Саске. Странный мальчишка. По сути, и судить-то не за что, а смотрит, словно вся тяжесть преступлений на нем. Не легко признаваться или приносить свои извинения. Так бы и жил в идеальном мире с иллюзорным счастьем. А так… — Пришел ответ из ФБР, они забирают это дело, — поэтому и обратился офицер к Куренай. На Саске внимания никто не обращал, да и слушал он вполуха. — Нам не дают права разбираться с властями. Даже… местного характера. — Ямато почесал растрепанную немытую несколько дней шевелюру. — Хотя, после такого обвинения, Данзо наверняка уберут из Совета. Куренай кивнула и поднялась, поправив короткое красное платье. На этой женщине подобные вещи не кричали, намекая о сомнительной профессии, а напротив — подчеркивали строгость и уверенность в себе. — Прости, что выдернул с работы… — неловко усмехнулся Ямато и хрипло усмехнулся, — и спасибо, что помогла. Женщина улыбнулась и, пройдя мимо, оставила на поросшей щетиной щеке офицера след от помады. — На секунду я вспомнила, каково это…работать с людьми, — ответила она и вышла, не дав и опомниться. Ямато посмотрел на профиль Саске, а потом потер щеку, стараясь смыть искусственную краску. Он не выглядел счастливым или нервным. Странное смирение и потерянность во взгляде. Словно мир рухнул в который раз. Но Саске понимал, что мир не рушился. Его просто не существовало. — Домой? — Ямато подошел сбоку, словно не решаясь присесть напротив. — Кстати, тот дом, в котором ты жил… он официально заброшенный. В общем, забери оттуда свои вещи. И прости, что влез не в свое дело. Снова слова проходили по касательной, не задевая чувствительных частей мозга, полностью меняя восприятие. Он вроде и понимал, что это значит, но это походило на попытку обучить человека тому, что красный на самом деле зеленый, а небо не над головой, а под ногами. Невозможно перестроить свой мир за раз. Ямато ждал хоть какой-то реакции, но в итоге вздохнул, положил руку на чужое плечо, хлопнул пару раз и, развернувшись, направился к двери. — Я напишу тебе, где лежит Наруто, — напоследок сказал Ямато, а потом закрыл дверь. Ямато хотелось оставить хоть какую-то надежду, которую он отобрал у человека, ради усмирения собственного достоинства. Все равно ему не пожмут руку, а максимум — скажут сухое «спасибо». Красиво описывают в книгах, но в реальности дело обстоит далеко не так. Саске не отпустили, распределив в государственную лечебницу. Зато на неделе дали заехать в «их» дом, забрать немногочисленные вещи и книги. Здесь больше не было былого уюта. Дело даже не в новой надписи на стене гаража, не в поросшем сорняком газоне или покосившемся на бок почтовом ящике. Здесь не было больше иллюзий. Прописанные таблетки тормозили работу нервной системы, делая Саске похожим на овощ. Именно так он себя чувствовал. Зато становилось легче. Серый гнилой кустарник вместо живой ограды, мелкая подморозь на лужах, рваная паутина на крыльце. Окна заклеены старой газетой, а вместо белых шторок на окнах — грязные тряпки. Странно, что видел когда-то иначе. Саске ступал по скрипучему полу, чувствуя запах гнили и зная, что где-то внизу разложились две пойманные в мышеловки крысы. Может быть год назад, или больше. На кухне стоял генератор, покрытый стеганным одеялом. Он был опустошен и мертв, как и все в этом доме. Даже чашки, которые выставил Саске для себя и для Наруто, смотрелись прискорбно. В одной из них остались лишь следы от остатков допитого кофе, в другой — разрослась пушистая плесень. Наруто никогда не допивал чай: иллюзорный и материальный мир не пересекаются. Но Саске помнил чужие прикосновения. Чужие поцелуи, чужое тепло. Чудесные возможности мозга, о которых человечество не знает ничего. Вновь дунуло промозглой влажностью, всколыхнув нити седой паутины над раковиной. Прошло лишь пару недель, а все поросло пылью так, словно тут не бывали годами. — Все нормально? За спиной стояла женщина в распахнутом белом больничном халате. Ее имя Учиха запомнил за последнее время весьма хорошо. Цунаде. Она была строгой, но искренне старалась помочь, разрешая вернуться в их общий с Наруто дом самому. А можно было просто послать санитаров и привезти найденные вещи в кособокой картонной коробке. Саске поморщился и кивнул, забирая собственную кружку, оставляя ту, с ветвистым рыжим рисунком на столе. — Сейчас уедем, — сообщил он, проходя мимо женщины на второй этаж. Восстанавливать и собирать мысли в кучу приходилось бы долго. Но Саске не был уверен, что сможет полностью осознать происходящее. Каждая ступень лестницы к спальне, казалось, твердила о том, что он сделал. Хотя все было не так. Федералы задержали Данзо, несмотря на неприкосновенность представителя власти. Не сработала ни принципиальность, ни связи. Мужчина находился под следствием за сотню километров отсюда. За ним же поехали и жена с полоумной Сакурой. Благо, им больше не придется видеться. В спальне, Учиха собирал лишь собственные вещи. Рубашка так и осталась валяться комом на кровати. Серовато-бежевая, хоть Саске и прикрывал ей открытую рану Наруто. Всего-то иллюзия. Игра воображения. Подмена желаемого на действительное. Он развернулся и встретился взглядом с чужим: черным, подернутым усталостью. Зеркало отображало не его, не Саске, которого он видел на фотографии. Не этого человека любил Наруто, не этим он сейчас был. Вытравленный собственной болезнью взгляд, мешки под веками и узкие скулы. Но главное — волосы отросли еще больше. Темные, густые, делающие лицо визуально еще уже. Учиха не срезал их, словно стараясь зацепиться за сон, в котором был все три года. Однажды, все повернется вспять, и он снова станет Итачи, не знающим о произошедшем. — Саске! — раздалось снизу. Коробка была скорее пуста, чем полна. Забирать что-то из прошлой жизни было лишним. Саске поставил ее на заднее сиденье пузатого миникупера и сам сел на переднее. Цунаде пыталась всмотреться в лицо парня, читая то, что он чувствует. — Смирился? — она знала, что вопрос останется без ответа, потому и не стала ждать. Машина плавно тронулась с места, а Саске провожал взглядом дом, где оставил сразу две жизни. И оба раза потерял Наруто. Видимо, судьба у него такая — терять. Стекло отражало ему незнакомого человека. Не того, чьи документы ему выдали в участке, не того, кто когда-то смог перевернуть чужой мир, не того, о ком писали все местные газеты и восхваляли литературные критики. — Зачем вы этим занимаетесь? — прохлада немного отрезвляла мысли. — Зачем вы спасаете меня? Вдруг это тоже — иллюзия? Цунаде сжимала руль и смотрела на расстилающуюся серую ленту асфальта. Поля и вовсе покрылись озимой коркой. Наверное, затянувшаяся осень урежет урожай зерновых в следующем году, а значит, поднимет цены. — Быть может, ты придумал нас, чтобы дать себе шанс спастись? Саске усмехнулся такому объяснению и заснул на все три часа езды. Все, что ему снилось, так это решетчатая дверь и мягкие прикосновения Наруто, которого он стал видеть во сне все реже и реже. Для Саске долго пытались найти занятие. Его сажали перед телевизором, утаскивали на прогулки или же развлекали разговорами. Чужое присутствие Учиха не любил, сводя, если не к конфликту, то к полному игнорированию собеседника. Это разлагало обоих. О Саске не забывали. Пару раз из других штатов приезжали репортеры, стараясь вытащить из Учихи несколько сальных подробностей, но все, что получали — это потраченное впустую время. Одну статью, правда, все-таки написали. Но чтение ее оставил Саске в самом начале. Бедный репортер высосал название из пальца «История проклятого дома». Попытки медсестер отстричь волосы не увенчались успехом. Саске по-прежнему собирал их в хвост, словно рассчитывая на то, что все окажется шуткой, хотя надежда таяла с каждым днем. Успокоение находилось в книгах здешней библиотеки. Большинство из них было оставлено работниками лечебницы, другие — появлялись из ниоткуда. Бульварное чтиво откладывалось в сторону: Саске воротило не столько от историй, сколько от формы предложений и повествований, упускающих самую суть. Привыкший наслаждаться академически-верным письмом, он брался лишь за произведения классиков, погружаясь в столь удачную тему бренности бытия и загадочности смерти. Таблетки, как и терапия, сдерживали, не давая распасться на части. Общения с Цунаде происходили в основном после обеда, когда организм более всего расслаблен, а солнце не било по сетчатке глаза. — Ты вспоминаешь о Наруто? Женщина выводила завитки на полях широкого рабочего блокнота. — Иногда. Саске, чуть облокотившись, смотрел на снег, легший в конце февраля. Морозы так и не наступили, а значит, узкие оконные ставни не были покрыты ледяной резьбой. — Иногда? — янтарные глаза уставились на острый подбородок, вздернутый кверху. Саске не пытался строить перед Цунаде из себя кремень, оставаясь камнем, сточенным потоками времени. — Всегда. И это было плохо. Волосы растрепались по подголовнику, словно черные тонкие змейки речных «нитей Афродиты», затаившихся в ожидании жертвы. Только жертвой собственных мыслей был именно Саске. Цунаде прикрыла глаза и сделала отметку. За время, проведенное тут, они научились говорить откровенно, и стало как приговор то, что Учиха скорей всего проведет здесь всю свою жизнь. И хоть никто не говорил ему, он словно понимал. Вызванный неврозом и затяжной депрессией прогрессирующий отек головного мозга стремительно разрастался. Его диагностировали еще там, в тюремной лечебнице, прописали кучу лекарств, объясняя, что те лечат от головной боли. В анамнезе были указаны и дозировки. Но судя по рассказам, Саске ничего не принимал, считая их бесполезной тратой денег. Цунаде смотрела на парня и не понимала, как жизнь так сильно могла изломать в двадцать три года. Быть может, он протянет еще года два-три, может и больше. А все из-за глупой клетки, заблудившейся в организме и начавшей расти не там и не того вида. — Хочешь, съездим к нему? — женщина отложила блокнот, смотря на то, как лицо Саске исказилось от смеси боли и интереса. Он помнил тот адрес: соседний штат, солнечный и теплый, как и сам Наруто. Ямато действительно написал ему все, даже номер места на кладбище. Наверное, стоит отпустить прошлое и увидеть самому все то, что отрицал столько времени. — Хочу быть один, — Саске казалось, что во рту появился вдруг привкус затхлого коридора их старого дома, снятого за копейки. Проведя языком по небу, он понял — ошибся. Цунаде кивнула и, сжав волю в кулак, выбила целый день на то, чтобы выехать с пациентом. В истории болезни этот день будет «атипичной терапией». Но мало об этом кто вспомнит. Памятник терялся среди других: одинаково серых и строгих. Даже здесь, в другом штате, было достаточно холодно, и во многих местах трава жалась к земле, скрывая желтые стрелы. Саске шел между них, кутаясь в тонкое осеннее пальто. Здесь даже людей было мало, не то чтобы жизни. Цунаде смотрела из окна миникупера, как и обещала. У Саске не было цветов. Словно протест против признания смерти. Никаких цветов на чужую могилу. Но судя по надписи, здесь действительно был он. Пальцы прошлись вдоль выбитого на надгробии имени. Холодный камень, холодная земля. Став на колени, Учиха чувствовал, как его трясет. Слез не было, равно как и мыслей. Ветер трепал волосы, поднимал ворот плаща, огораживая от всего мира. Начало марта — слишком рано для теплых весенних потоков. И все же, он скользнул по щеке, сменяясь новым ударом ледяного воздуха. Саске открыл глаза, словно рядом мог оказаться кто-то. Пустота. Далекое дерево, сгибающееся под тяжестью пустых ветвей. Ни души. Как можно любить душу без тела? Как можно любить тело без души? Все не припомнишь, не напомнишь о каждом моменте, проведенном вместе. Сколько удалось сказать, а что так и останется тайной. Никогда не знаешь, сколько времени отведено обоим, и как глубоко засядет внутри очередная мелочь. У Саске от Наруто остались лишь воспоминания. Даже на камне не было его имени или намека. Он бы стоял среди толпы черных людей, если бы не сидел в камере заключенных. Он бы приехал сюда так быстро, как только мог, если бы не случай, повернувший жизнь вокруг своей оси настолько круто, что Саске сам потерялся. И сейчас, спустя почти четыре года, он читает надпись надгробия и чувствует, как слезы скатываются внутрь себя. «Любого сына, просим, прими». Саске мысленно усмехнулся. Эти люди, считавшие его дьяволом во плоти, до сих пор верят, что Наруто ждет лишь геенна огненная. — Идем, — Цунаде почти терялась в темноте. Ее силуэт был виден лишь из-за горящих в холодной ночи фар машины. — Пора ехать. То, как задержался здесь до глубокой темени, Саске не помнил, но позволил себя увести. Они не будут прощаться. У них еще есть шанс встретиться.

***

Дальше дело было за самим Саске. Цунаде лишь направила, позволила отпустить прошлое или смириться. Тот по-прежнему отсиживался в комнате, смотря внутрь себя и, наконец, попросил первым. — Я возьму? — в руках парня были обычные канцелярские ножницы. Короткие, с красными кольцами и резиновыми вставками для пальцев. По правилам, их запрещалось не то что бы давать больным, но и держать в открытом доступе, а не в сейфе. Цунаде смотрела на Саске и решала про себя. Не ошиблась ли?.. — Бери, — наконец решила женщина, понимая, что выбор всегда стоит за Саске. И тот, убирая их под широкую футболку, ушел. Полотенце было стянуто с зеркала с тех пор, как он приехал от Наруто. Были перечитаны книги, продуманы до мелочей все ходы. Есть лишь один способ смириться и слиться с Наруто воедино. Саске схватился за оба кольца руками и поднес остриё к шее, задирая подбородок и смотря на себя. Он больше не тот, кем был. Разделенный надвое, никогда не соберется. А Саске не удастся похоронить Наруто так легко, как другим. Нет тела — нет проблем и боли. Нет смысла мучить остальных своим кислым видом и полным несоответствием. От напряжения дрожали пальцы. Дергалось под кожей адамово яблоко. Резкий удар — и дело с концом. Предсмертная агония — и их обоих забудут, словно никого и не было. Наруто никогда не оживет, а Саске похоронят в сотне километров от него, не написав никакой эпитафии. Выдохнув, Учиха прикрыл глаза. Никто никогда не узнает о том, за что он любил Наруто. Этот парень, бросивший учебу лишь потому, что не смог выдержать гнета родных, потому что сам выбрал свой путь. Он сгниет под толщей земли. Все, что останется, так это мерзкая статейка в газете. Если бы Саске знал — он сам написал бы ее, рассказав о том, насколько чувство может изменить человека. Насколько отсутствие человека может изменить мир. Щелкнули лезвия ножниц. С глухим стуком упал тяжелый стянутый алой резинкой хвост. Саске провел пальцами по короткому неровному затылку и, открыв глаза, вновь посмотрел в зеркало. Наруто будет жить до тех пор, пока о нем помнят. И пусть его образ сотрется из памяти родных, рукописи — не горят. Идя по коридору, держа в руках раскрытые ножницы, игнорируя вопросы санитаров и врачей, Учиха знал о том, в чем его сила. Он не должен умереть, пока не воскресит человека, которому посвятил свою жизнь. Его руки и мозг — удивительные орудия способные из слов, чернил и иллюзий создать собственный мир, который увидят все. Все ищут силу, но каждый творит ее по-своему. Только сейчас, когда болезнь отсчитала положенное время, Саске понял, как именно может ее применить. И теперь, сидя за столом и бумагой, Учиха неровным почерком создавал Наруто заново. Нет смысла писать о детстве или друзьях. Есть моменты, раскрывающие людей намного лучше. Цунаде следила за тем, как, несмотря на клинические анализы, Саске выглядел лучше. Можно было бы назвать это манией, но счастье всегда будет каждому своего цвета. И эту палитру не обязательно объяснять другому. Ямато пытался — и намешал красок, создав собственную палитру, с которой теперь приходилось мириться Саске. А весь его мир состоял теперь из стопки листов, первая из которых была переписана раз десять. И, видимо, последний вариант устроил Учиху, раз тот трепетно прикрыл его ладонью, а не вырвал, перед тем как уснуть прямо за столом в библиотеке. Когда-нибудь ее прочитают, выкинут в помойку или напишут статью, оскверняющую человеческие устои. Сейчас же, под бледными серыми пальцами, виднелись лишь первые строки. «…Кто возьмется доказать, что воображение — не реально? Мысль, имеющая скорость, превышающая возможную — разве не фантастика?..»