Gone forever

Как странно! Знаете? Я-во тьме. Одно существо, уходя, унесло с собою небо. "Отверженные"

Его жизнь уже давно стала какой-то неправильной. Нет, её не назовёшь бессмысленной или бесцельной. Слишком уж это заезженные понятия, да и когда вообще его жизнь по-настоящему имела хоть какой-нибудь смысл? Всё же у него были какие-то кратковременные цели, так ловко создававшие иллюзию наполненной событиями жизни, и размытые, неосознанные мечты, которые, в принципе, даже могли бы когда-нибудь сбыться. И плевать, что ему без малого уже тридцать лет и он до сих пор не знает, когда наступит это призрачное "когда-нибудь". Ну была у него такая маленькая глупая привычка-продолжать надеяться, несмотря ни на что. Позволять робкому сгустку надежды теплиться где-то глубоко внутри, как бы далеко жизнь не зашвыривала в пучину отчаяния. Что ж поделать, у всех нас есть свои маленькие слабости. Кто-то курит, кто-то вены режет, а он вот-верит. Всё было точно так же, как и всегда, просто немного неправильно. С недавних пор. Точнее, с очень даже давних, ведь прошло уже шесть лет, но что они значат, когда для тебя они пролетели как один скучный, безрадостный день? Половину своей жизни он был занят тем, что ждал его, искал в каждом проходящем мимо человеке и не находил. Не находил так мучительно долго, что даже его непоколебимая вера начинала давать слабину, разваливаясь на хрупкие ломкие кусочки. Потому что такие, как он, не попадаются просто так, на каждом шагу. Но из-за этого становятся только ценнее. Но он, конечно же, всё же нашёл его. Не мог не найти. Произошло это, впрочем, совершенно случайно. Он этого даже как-то не ожидал, несмотря на то, что ждал всё время. Не даром всё самое лучшее в жизни происходит случайно. Довольно смешно, но в первые секунды их неожиданной встречи он даже и не понял, перед ним наконец-то он. Но то, что не сразу дошло до мозга, куда быстрее дошло до сердца. Сердце... Оно хоть и глупое, но всегда реагирует быстрее. В этом парадокс всей нашей жизни-чувствовать-то мы чувствуем, а понимать головой отчаянно не хотим. Когда же он поднял голову и тёплый взгляд пробежался по его лицу, встречаясь с его собственным взглядом, из Ника будто бы вышибло весь воздух, находившийся в лёгких всё это время. И тут он осознал. Осознал, что этот парень ему просто жизненно необходим. Наверное, мозг пришёл к такому выводу просто ввиду кислородного голодания, ведь Ник выдохнул и так до сих пор и не вдохнул. О боже, пусть кто-нибудь заново научит его дышать. -Дыши,-рассмеялся тогда Джефф и одарил его насмешливым взглядом. Ведь он знал. Знал, что за парень сейчас стоит перед ним, знал, как долго он искал его. И, к своему удивлению, совершенно отчётливо понимал, что позволит тому взять себя за руку, забрать куда угодно и назвать своим. Только бы он всю жизнь смотрел на него вот такими вот глазами и не уставал повторять, что он-его. Потому что так и есть. Без понятия, кто сотворил это всё-сам чёрт или сам бог, однако он с самого начала знал, что принадлежит одному ему, и пропади целый свет пропадом, лишь бы только он один всегда был рядом. Только после этого Ник смог судорожно и осторожно вдохнуть, стараясь не спугнуть момент, до сих пор не смея поверить во всё происходящее и отчаянно боясь, что Джефф может пропасть или раствориться в ту же минуту, как будто бы его никогда и не было. Тому ничего другого не оставалось, как первому протянуть руку-и, чёрт возьми, пусть Ник только попробует сказать, что никогда в жизни не был абсолютно и безгранично счастлив. Если это то, чего нужно было ждать вечность-что ж, он был готов. Только ради этого момента и стоило жить. С тех пор в его жизни что-то очень сильно изменилось. Стало таким правильным. Таким, каким всё и должно было быть. И если бы ему когда-нибудь понадобилось назвать свой самый счастливый период в жизни, то он, не задумываясь и не лукавствуя, сразу бы указал на это время. Потому что тогда его жизнь действительно имела смысл. Никогда раньше Ник не чувствовал себя настолько живым. Он приходил домой, а его светловолосое чудо уже дожидалось его, сидя на диване и лучезарно улыбаясь, готовое укрыть ото всех бед внешнего мира. Рядом с ним больше ничто не имело смысла, кроме него самого. Раньше Ник очень часто замечал за собой, что ему отчаянно не хватает кого-то, кого он никогда не знал. Но, встретив Джеффа, он об больше этом даже не задумывался. Потому что этот "кто-то" находился теперь рядом с ним на расстоянии вытянутой руки. И даже ближе. И, казалось бы, как вообще возможно любить кого-то сильнее, чем то, как Ник любил Джеффа? Однако последний каждый раз умудрялся совершать невозможное, заставляя Ника любить его всё больше и больше с каждым днём. И сколько бы дней ни проходило, ему до сих пор не верилось, что всё происходящее с ним-правда. Всё было слишком отчаянно прекрасным, чтобы быть настоящим. Ну разве это не глупо-сначала серьёзно верить в какую-то призрачную мечту, а теперь, когда она наконец-то приобрела своё долгожданное материальное обличие, сидеть с распахнутым от удивления ртом, держать своё счастье в руках, физически ощущать его, но всё равно не быть способным поверить в него? Он иногда даже просыпался ночами, обеспокоенно бросал взгляд на соседнюю подушку, панически боясь не увидеть на ней ничего, кроме пустоты, и успокаивался лишь тогда, когда его взгляд натыкался в темноте на знакомые очертания родного тела, и он, подтянув Джеффа поближе к себе, утыкался носом в любимую светлую макушку. Ник сам корил себя за то, что не может разом отбросить в сторону все свои страхи и просто быть с ним... Просто быть, наслаждаться каждым моментом, проведённым вдвоём, запоминать и заботливо хранить в душе малейшие воспоминания, связанные с ним. Потому что воспоминания-это порой единственное, что остаётся у нас тогда, когда всё остальное уже давно потеряно. Потому что ничто, даже самое хорошее, никогда не длится вечно. И, увы, заканчивается так же внезапно, как и началось. Ник очень хорошо помнит то осеннее утро. Помнит, как, лёжа на кровати, закутавшись в тёплое одеяло, сквозь полуопущенные ресницы наблюдал за торопливыми сборами Джеффа. Помнит, как изо дня в день просыпался вот так, вместе с ним, с утра пораньше, несмотря на то, что ему вовсе не нужно было так рано вставать или вообще никуда не надо было идти. Помнит, как тот, полностью одевшись, закинув сумку на плечо, подошёл к кровати для того, чтобы попрощаться-он всегда так делал каждое утро. -Я скоро вернусь,-тихо пообещал он, оставив лёгкий поцелуй на лбу. И ушёл. Он не вернулся ни через час. Ни через два. Ни даже через три. Не вернулся тогда, когда рабочий день уже давным-давно закончился. Он не вернулся и на следующий день. Не вернулся через неделю. Не вернулся через месяц. Не вернулся через целых шесть лет. Он ушёл, чтобы уже никогда не вернуться. И в это Ник никак не мог поверить. Он просто отказывался в это верить. Этого просто не может быть. "Этого просто не может быть,"-думал он, в тысячный раз набирая номер его телефона и слыша в ответ лишь монотонные гудки. "Этого просто не может быть",-проносилось в его голове каждый раз, когда выяснялось, что Джеффа не было в этот день ни на работе, ни в одном из близлежащих магазинов, ни дома у кого-нибудь из друзей. Его вообще в тот день нигде не было. "Этого просто не может быть",-на автомате продолжал повторять он, когда в полиции после трёх лет тщетных поисков заявили, что закрывают дело. Да, Ник и раньше слышал о том, что порой люди уходят и больше уже никогда не возвращаются. Просто в один обыкновенный день они, собираясь по делам, прощаются с родными до вечера и закрывают входную дверь, сами не подозревая о том, что это был последний раз, когда они переступили порог собственного дома. Их ищут, ищут долго и тщетно, неделями, месяцами, годами, пока в конце концов не теряют веру и не сдаются окончательно. Сидя в полицейском отделении, он часто видел заплаканные глаза родителей, друзей и супругов-тех, кто еще отчаянно не желал ставить на своих родных страшный крест в виде надписи "пропавший без вести". Признать это-всё равно что без спросу поставить жирную точку в чьей-то жизни. Что, собственно, многие и делали-люди вообще довольно легко забывают друг друга. Ник тоже не был исключением. Он же жил как-то до Джеффа, верно? Точно жил-он это знал наверняка, но вот как-не помнил, да и не хотел вспоминать. Ему даже не было больно. Ну ладно, было, но только в самом начале. Сейчас он вообще не понимает, как мог что-либо чувствовать кроме этой тяжёлой ноющей пустоты внутри. И холода. Господи, как же ему было холодно. То ли погода в этом году особенно постаралась, то ли это изнутри что-то постепенно леденило стынущую кровь, но факт оставался неизменным. Каждый день он просыпался, хотя бы предпочёл не просыпаться совсем, куда-то шёл и что-то делал. В этом теперь и заключалась вся его жизнь. Нику казалось, что он-герой чёрно-белого немого кино, в котором играет далеко не самую главную роль, а просто бессмысленно ошивается на заднем плане для массовки, дабы произвести обманчивое впечатление наполненного событиями действия. Вся его жизнь теперь состояла из ложного движения вперёд. Ему только кажется, что он двигается куда-то-на самом деле он остаётся на месте. Рано утром, когда вокруг всё ещё темно, единственная его кратковременная цель-скорее добежать до станции метро, чтобы успеть на поезд. Успеть на поезд-чтобы не опоздать на работу. На работе то и дело поглядывать на часы, подгоняя время, и ровно в шесть вечера сорваться с места. Влететь в вагон метро уже готового уйти поезда, сорваться на бег-скорее домой. Немного замешкаться у двери и дрожащей рукой повернуть ключ в замке. Замереть на пороге тёмной и холодной квартиры. Абсолютно пустой. Иногда в такие минуты он проходил в спальню, где они когда-то спали вместе. Доставал из-под кровати коробку, отодвинутую в самый дальний угол в надежде, что ему будет лень лезть за ней. Лень не было. Он запускал руку в коробку и доставал первую попавшуюся фотографию. Попадались разные, но на каждой из них неизменно был Джефф. Опускался на пол рядом с кроватью и долгим, пустым взглядом смотрел на изображение. Он больше ничего не чувствовал. Он словно разучился это делать. Так было легче. Больно не было, если не думать. Не вспоминать его его смех, его запах, тепло его тела и эту назойливую, вечно падающую на глаза светлую чёлку, которую Ник всё время раздражённо убирал с его лица, а Джефф лишь счастливо смеялся и быстро целовал его в раскрытую ладонь, которую тот намеренно долго не отнимал от его волос, нежно пропуская мягкие пряди сквозь пальцы. Друзья тактично молчали и никогда не заводили разговор о Джеффе первыми. Ник никогда не заговаривал о нём при них-и его больше не вспоминали. На какое-то время создавалось впечатление, будто всё снова в порядке. Наверное, ему стоило быть благодарным друзьям за это-они так старательно поддерживали иллюзию прежней счастливой жизни. Однако, бывало, Ник не убирал фотографию обратно в коробку и не задвигал её обратно. Порой на снимок откуда-то начинала капать вода-сначала одна капля, затем вторая, за ней третья. Порой Ник удивлялся, глядя на них, и в задумчивости облизывал губы-на языке оставался солоноватый привкус. Порой он осознавал, что, прежде чем упасть, капли сначала оставляют мокрый след на его щеке, задерживаются на подбородке и лишь только потом срываются вниз. Со временем у Ника оставалось всё меньше и меньше его фотографий. Они портились, когда он судорожно сжимал хрупкий лист бумаги в руке, когда они полностью промокали и Нику приходилось утирать слёзы рукавами рубашки, которые тоже вскоре оказывались насквозь пропитанными влагой, а ему всё не хватало и не хватало; они рвались, когда он, давясь рыданиями, зажимал их в кулаке и затыкал рот рукой, пытаясь сдержать рвущиеся наружу вопли, непривычно заполняющие тишину пустой квартиры; их приходилось выбрасывать, когда он, не прекращая звать Джеффа, с остервенением рвал снимки на мелкие кусочки, смутно осознавая, что сходит с ума. По утрам ему становилось стыдно, что он, тридцатилетний мужчина, по прошествии целых шести лет продолжает биться в истериках, но ничего не мог с этим поделать, как бы сильно ему этого ни хотелось. Ночью он превращался в брошенного ребёнка, а по утрам вновь становился бездушной машиной, никого не любящей и ничего не желающей-и так раз за разом, изо дня в день, из года в год. Самым трудным была неопределённость всей этой ситуации. Ник часто натыкался на объявления по типу "ушёл и не вернулся", но никогда не думал, что нечто подобное может случиться и с ним. Неизвестность была самым худшим. Джефф вроде бы и не мёртв, но уже и не жив. Ник всё ещё надеется, но, может быть, делает это напрасно. Иногда он думал, что ему стало бы намного легче, если бы он просто наткнулся на его предсмертную записку, которую не заметил раньше, или бы его тело наконец-то нашли в каком-нибудь безымянном овраге, или хотя бы сам живой Джефф вдруг заявился и объявил, что бросает его и уходит навсегда-всё лучше, чем бесконечно метаться между миром живых и мёртвых, думать, что, он, возможно, жив и может быть даже где-то ждёт его, и не быть в состоянии ничего сделать. Ему просто нужно было, чтобы кто-нибудь пришёл и рассказал, что с ним-тогда бы Ник вздохнул и смирился со всем. Но никто не приходил и не рассказывал, и он не мог ни вздохнуть, ни смириться. Сколько времени бы ни проходило-два года или три, или целых десять лет-ничего не менялось, будто бы время взяло и замерло ровно в то мгновение, когда Джефф ушёл. Всё выглядело как совершенно обыкновенный, но чуточку затянувшийся в одиночестве осенний день, как будто Джефф просто взял и ушёл на работу, а Ник сидел и ждал его на кухне, нетерпеливо поглядывая на часы в ожидании. Кто знает-может, он задержался на одной из своих многочисленных репетиций, а может решил зайти в магазин по пути домой. Ник не знал причины, да ему и не важно было её знать. Ему было важно только одно-чтобы в конце концов он вернулся, а уж Ник будет ждать столько, сколько потребуется. Какая разница-шесть лет, десять или двадцать-если Джефф вернётся, то Ник готов ждать. И он ждёт. Вот только Джефф уже никогда не вернётся.