***
POV Author — Эй, Фрэнки, иди к нам! Конкурсы начинаются, будет весело. Прихвати с собой еще пару бутылок, у нас заканчивается выпивка, — крикнул Джи через всю комнату. Фрэнк, к которому были обращены слова именинника, проворно вскочил с дивана и понесся на кухню. Алкоголь уже постепенно начал захватывать его сознание, и координация движений быстро ухудшалась пропорционально количеству выпитого. Вытащив несколько бутылок из ящика, парень поспешил в гостиную, где друзья, удобно расположившись на ковре, раскручивали бутылку. — Но вы же говорили о конкурсах! – возмущенно протянул Фрэнк. Вообще-то он не был против подобного рода увеселений, но с некоторых пор Айеро предпочел бы воздержаться от игры, раз в ней будет принимать участие его друг, к которому он с некоторых пор чувствовал нечто большее, чем простую привязанность. Гости напились порядочно, так что бутылочка и адекватные задания были совершенно несовместимы в данном случае. — Ну, Фрэнки, не будь занудой! Подумаешь, бутылочка. Конкурсы для малышей. — Игриво подмигнув, Джи присел рядом с Айеро и попросил раскрутить бутылку. Фрэнк, надув губы, демонстративно отвернулся от друга, всем своим видом показывая, что не на того напали. Джи легко рассмеялся и толкнул его в бок – никакой реакции. Проорав "Вьетнамцы не сдаются!" Уэй повалил Фрэнка на пол и, усевшись на него верхом, принялся шутливо отвешивать тому пощечины, приговаривая: "Нельзя спорить с именинником, нельзя". Айеро как мог отмахивался и отбивался от наглеца. В конце концов Джеру представление надоело, и он решил приступить к более рискованным действиям. — Не хочешь по-хорошему, сделаем опасно, – возвестил он и пошел на приступ. Шаловливыми ручонками Джи начал щекотать друга, а тот пытался увернуться от него, пуще прежнего давясь смехом. — Ох, перестань, Джер, я не могу, – пискляво провизжал Фрэнк, когда друг неумолимо быстро перебирал пальцами по открытой коже его шеи. – Я б-боюсь щекотки, а-а! – Снова начиная смеяться, Айеро попытался увернуться от ладошек Уэя. — Нет, не перестану, пока ты не согласишься играть по правилам. Моим правилам, – наигранно жестко отвечает Джерард, не отпуская жертву ни на секунду и продолжая щекотать уже бьющегося в истерике Айеро. — А вот это уже слишком опасно с твоей стороны, дорогуша, – выразительно протянув последнее слово, Фрэнк грубовато пихнул Уэя в грудь и повалил его на пол, резко изменив расстановку сил. Теперь он, вечно энергичный и забавный малыш, доминировал в этой «войнушке», где главным оружием были ловкие пальцы. Борьба длилась минуты три, пока самим участникам не надоела их маленькая шалость. Легонько толкнув друг друга пару раз в бок, Джи и Фрэнк вернулись на свои места. Айеро потянулся к бутылочке, давая всем понять, что он всё-таки признал главенствующую роль лучшего друга на вечеринке. Ребята активно опорожняют содержимое принесённых недавно бутылок; в комнате становится душно. Бутылочка в центре раскручивается довольно быстро и указывает, наконец, на Боба. — Ха, прекрасно, мистер Секс, вы первый! – весело оповещает окружающих Майки. – Кто придумывает действие? — Джи – глава вечеринки. Пускай он начинает, – предлагает Рэй. — Замечательная мысль, дружище. – Джерард щёлкает пальцами и указывает на кудрявого, будто бы говоря «красавчик». – Итак, Бо-об. Правда или действие? Игра начинается. По большей части выбирают "действие", ведь друзья знали друг о друге многое, следовательно, "правда" была бы скучной и всем известной. Задания с каждым новым оборотом становятся безумнее и вычурнее: все стремятся блеснуть своей фантазией и неординарностью, которая подчас граничит с глупостью. Везде веселье, радость, счастье. Фрэнк неотрывно наблюдает за Джи. Вот он немного наклонил голову вправо, прислушиваясь к шушуканью Рэя и Боба, пытающихся придумать какое-нибудь невероятное задание. Сейчас он медленно, с ленцой отхлебнет из бутылки, и дурманящая жидкость потечет по его жилам. Айеро, как маньяк, любуется каждой эмоцией на его лице, прислушивается к каждому его слову, пытаясь уловить изменения в его голосе. Вот Джи смеется. Самый потрясающий на свете смех наполняет комнату, сливаясь с посторонними звуками, теряясь среди них, а молчаливый наблюдатель стремится запечатлеть этот момент, запомнить его в мельчайших подробностях. Каждый изгиб его тела, настолько прекрасного, насколько прекрасна была его душа, каждое движение, каждый поворот головы, то, как обхватывают пальцы горлышко бутылки — совершенство, безумие, идеал. Часовая стрелка настенных часов находится уже в районе двух часов ночи, и веселье идет на убыль. Улучив момент, Фрэнк откидывается на спинку кресла и готовится передохнуть, как вдруг чувствует, что на ручку приземлился кто-то из гостей. Слабость одолевала парня, и он даже не удосужился разлепить веки и посмотреть, кто решил разделить с ним мягкое сиденье. Медленно погружаясь в сон, Фрэнк слышит слабые шорохи рядом со своей шеей, но не придает им никакого значения. — Фрэнк, ты мне нравишься. – Айеро совершенно точно слышит эти слова, произнесённые человеком, невероятно много выпившим. Тот факт, что они звучат из уст Джерарда, не может быть реальным. Нет, это скорее всего сон, обычный сон, который мучает парня уже четвёртую ночь. Всегда одинаковый, но такой желанный. — Да, Джи, ты мне тоже очень-очень сильно нравишься, – повторяет в ответ Фрэнк несколько раз, как молитву. Сон, такой великолепный, такой сладостный сон.***
POV Фрэнк Закат, феноменально красивый, удивительно яркий, совершенно идеальный, как и тот, кто сидит рядом со мной. Мы расположились в десяти метрах от бурлящего моря. Знаешь, в такие моменты кажется, будто обязательно должно произойти что-то невероятное, что изменило бы нашу судьбу. Природа подарила нам сегодня превосходный фон, теперь необходимо добавить соответствующий сюжет. Я так давно хотел признаться тебе. Этот груз уже не может оставаться при мне. Я должен сказать. Но каждый мой порыв останавливает единственная мысль… хотя нет, мыслей две. Первая: это все может закончиться, ведь тебе неудобно будет общаться по-дружески с тем, кто влюблен в тебя. Вторая: я не смогу выразить вполне ярко и правдоподобно то, что я чувствую к тебе. Я не поэт, и даже не ценитель искусства, но, думаю, и лучшие певцы не смогли бы передать то, что я ощущаю при виде тебя. Это чувство так глубоко, так сногсшибательно и эгоистично сильно наполняет меня изнутри, что, уверен: я просто потеряюсь среди своих же слов, утону из-за узости человеческого лексикона. Оглянувшись вновь на нереально яркую траву, почему-то именно сегодня особенно сочную, на кипящее море, воплощение жизни и энергии, я решаюсь: сейчас или никогда. Конечно, я бы и потом сказал, но романтика и вера в Жизнь, созданные природной картиной, подобной райской, требуют совершить такой ответственный шаг сегодня, сейчас, сию минуту. Я трепетно поворачиваюсь к тебе. Ты спокоен, наслаждаешься раскинувшимся видом (ах, конечно, тебе же не надо сейчас ни в чем мне признаваться). Я совершенно не представляю себе, что должен говорить, боже, даже как обратиться к тебе. — Джи… Что с моим голосом? Он будто бы объявил мне бойкот, он даже не тихий и робкий, а какой-то чужой и грустный, что ли. Ты лениво, плавно поворачиваешь голову ко мне и глядишь прямо в глаза. Умереть? Да, определенно, если и умирать, то только в такой обстановке. Ты смотришь прямо на меня, открыто, но без вызова, усмешки или даже ожидания. Спокойно, уверенно, абсолютно идеально. Ну вот, если ты так продолжишь смотреть на меня, то у меня останется только две опции: залипнуть от твоего взгляда в сотый раз или скомкать свою речь и не сказать ничего толком. Поэтому я нервно отвожу взгляд, ища поддержки у рядом растущего кустика. — Фрэнки, – так мягко, так умильно нежно и по-детски тонким голосом произносишь ты. О, ты меня прервал, все, пиши пропало. — Я давно хотел тебе сказать... Смерть от сердечного приступа. Я умер. Все. Кажется, он меня понял. Что? Нет-нет, он не мог, я же так всё скрывал, никогда не позволял себе долго на него смотреть, никогда в его присутствии не делал никаких намеков. Ребята выдали? Да ладно, никто все равно и понятия не имеет о том, что происходит у меня внутри. Пф-ф, даже мое тело (да, я целомудренный монах) позволяло себе лишнее только ночью, когда я оставался наедине с самим собой и твоими фотографиями. Хотя, что я тут размышляю, вряд ли он думает говорить о чём-то подобном. Скорее всего, он переезжает или уходит в художественный колледж. Что? Как? Крэш системы. Нет-нет, только не это! Как, чтобы Джи, мой Джи, ушел от меня в другое учебное заведение и общался с кем-то без моего попечения? Нет, никогда, я сделаю все, чтобы не допустить этого. Я выучусь, уйду туда же, я буду просить, я буду стараться, но только слышать бы твой голос, только находиться рядом, только видеть... — Тебе, может, это будет в какой-то степени странно, да, безусловно, странно и даже ... хм ... противно слышать... — доносится до меня как в тумане. Я совершенно не соображаю, что происходит. Мои мысли не соответствуют твоим словам. Я ошибся? — …но я люблю тебя. К этому моменту, кажется, я шел все свои семнадцать лет. Я так устал притворяться, я так устал скрывать от тебя свои чувства, но сегодня, именно сегодня, на фоне потрясающей реальности, прямо как в голливудском фильме, ты позволил мне сбросить этот груз. Пожалуйста, обещай мне, что это будет продолжаться вечно.