Изломами попыток жить

Бежать как можно дальше от себя, словно сдавая кросс, туда, где душу растворять не будет кислотой застывших слез, где сердце не проткнет, не раздробит, не разберет на части тоска несбывшихся надежд слепой, скупой, нелепой верой в счастье. Где разрывать не будет мышцы смертно-слабой плоти на куски, на лоскуты тряпья... Неровными краями-лохмами ложится на пески и застывает призраком стеклянным расплавленная солнцем боль. Бог этого хотел, создав вселенную, где единица заменила ноль, предательство — родство, невидимая сеть — друзей, расчетливость — любовь? Что говорит пульс сердца нам, гоняя в разветвленьях вен-артерий кровь? Есть ли жизнь? Были ли когда-то мы, или всё сон, кошмар, проснувшись же в поту, наш Бог поймет, что вещая та дрёма, и в сердцах махнет рукой на пустоту. День первый. Что для вселенной гул людской, не больше копошенья муравьев, и где-то там средь них и я, и ты. Наборы функций, сверху — кожаный покров, всё просто. Схемы. Связи. Но почему же сбиты ноги, истерзаны до кости в попытке всё найти свой путь, сжимая зубы, руки стискивая в злости, идем вперед? Что, Бог? Не слышишь? День седьмой. А сколько было создано их нами? Миллионы. Пусть не идеальных, пусть бракованно-кривых, но полных. К смеху равнодушны небеса, и к горю тоже, их незыблем цвет и суть чиста. Над головами смертных, бьющихся в силках-разрядах бытия, лишь пустота. Сестра прекрасному — нежизнь, и скупость судеб падает сквозь призму стекол глаз людей. Бежать. И оказаться в той же точке. Попытка провалилась. Слышишь, эй...