Anorexia

С каждым днем мне все больше казалось, что я растворяюсь в зеркале. Я все чаще перестал узнавать человека, что стоял напротив меня - таким хрупким и ломким казалось его тело. Я уже не знал, что будет дальше. Я просто не хотел знать, что будет дальше. Каждый день цифры все падают и падают, а я остаюсь смотреть на них. Я просто бесшумно стоял и смотрел, будто все это меня не касается. Наверное, это действительно ужасно, потому что я уже не могу смотреть на разнообразную еду, которую мне изо дня в день все предлагают, я уже не могу. Мое тело покидают силы, и каждый день я с трудом заставляю себя встать с кровати. В глазах начинает почти мгновенно плыть, и пару секунд я стою, держась за стены, чтобы не упасть на пол. На моем теле слишком легко стали появляться разные царапины и синяки. Мне ничего не стоит, чтобы их получить. Раньше такого не было. Я буквально рассыпаюсь на части. Я уже не могу смотреть на клоки волос в раковине. Мне не хватает сил заставить себя проглотить витамины, которые могли бы помочь мне. Эти две лишних калории кажутся мне чем-то ужасным. Будто все станет намного хуже, если я помогу себе этими таблетками. На самом деле, я просто потерял направление, по которому должен идти вперед. — Джерард, поешь, а? Я смотрю на моего милого Фрэнка, который сидит напротив меня и умоляюще смотрит. В его глазах стоят самые настоящие слезы. Он не может смотреть, как я медленно умираю. Я киваю и честно пытаюсь заставить себя положить в рот ложку жидкого куриного бульона. Слезы начинают течь по моим щекам, когда я через силу заставляю себя открыть рот. Я уже почти подношу ложку, но потом она с глухим всплеском падает снова в тарелку. Я сползаю на пол, дергая себя за волосы. Я плачу от того, что делаю больно всем вокруг. Я так сильно хочу попросить за все прощения, но слова застревают в горле. Мой диагноз известен мне уже давно. Анорексия. Это звучит как приговор, а не план к действиям. Анорексия начинается в головах. — Почему бы тебе, Фрэнки, не положить меня в лечебницу, чтобы я?.. Я хочу добавить, "чтобы я там умер спокойно", но молчу, крепко сжав губы. — Чтобы ты и там ничего не ел? Джи-Джи, это... все будет хорошо. Обязательно все, черт возьми, будет хорошо! Я киваю, зажмурив глаза. Я пытаюсь снова сесть за стол и съесть хоть ложку бульона. Но через девять минут (я засекал) отодвигаю тарелку и грустно улыбаюсь. — Сделай мне, пожалуйста, горячий крепкий чай. Пожалуйста? Фрэнк кивает и выдавливает из себя улыбку, но глаза его продолжают грустить. Он забирает тарелку с бульоном и ставит в раковину, покачивая головой. Горячая кружка уже не в силах согреть мои озябшие руки. Самое большое испытание - становиться каждый день на весы, в надежде, что цифра стала больше, но она все уменьшается. Фрэнк забил тревогу, когда весы показали меньше сорока пяти килограмм. Я улыбался и говорил, что это еще слишком много. Непозволительно много. Что же теперь, когда эта цифра уже меньше отметки в тридцать пять килограмм? Отходить от обморока стало вполне привычным делом. Я поднимаюсь, улыбаюсь Фрэнку, осматриваю руки и ноги на предмет новых синяков и ссадин. Обнимаю Фрэнки. Крепко-крепко обнимаю, всем видом показывая, что я все еще борюсь, что я не хочу умирать. Только не так. Я честно пытаюсь есть, но не съедаю и больше двух-трех ложек какой-нибудь каши, если вообще уговариваю себя что-то съесть. Через пять минут все оказывается в унитазе, а я на полу, яростно рыдающий и кусающий губы в кровь. Иногда я смотрю на свои старые фотографии. И от этого становится настолько тоскливо и плохо на душе, что обламываю хрупкие ногти об твердый пол. Я люблю долго-долго лежать в горячей ванной. Это создает мне иллюзию того тепла, что обычно разливается по телу вместе с пищей. Одним утром я проснулся и не узнал себя в зеркале — настолько я был костлявый, бледный, желтый. С этого момента все зеркала завешаны черной плотной тканью. В доме теперь нет ножей, ножниц и лезвий. В один день я устал бороться и решил закончить все быстро, без лишних мук. И веревок в доме нет тоже. Нет и таблеток, кроме неизменных витаминов. Ночью я очень часто не могу спать, много курю, много смеюсь. Смеюсь я просто так, без причины. Смех мой похож на последний крик умирающего. Фрэнки всегда улыбается, кивает и помогает мне. Фрэнки исправно каждый день пробует кормить меня с ложечки. Фрэнки терпеть не может врача, который как-то раз сказал, что мне уже ничем не помочь. Врача, который сказал, чтобы он перестал пытаться что-то исправить. Именно поэтому мой Фрэнк продолжает пихать в меня еду, а потом только улыбается, когда я буквально выползаю из туалета и судорожно рыдаю. Его грустные надломленные улыбки дают мне веру, что все обязательно будет хорошо. Фрэнки доказывает мне, что я не один. Я очень люблю Фрэнки и не хочу ему делать больно. Я просил его уйти, но он только мотал головой и говорил, что никогда не оставит меня одного. Я плакал вместе с ним. Я твердил, что я не хочу умирать. Я повторял это как мантру. Каждый день, каждый час, каждую минуту. Он говорил, что никто и не собирается умирать. Он говорил, что смерть - слишком просто. Он говорил, что я — невероятно сильный. Я уже больше не вставал на весы. Я больше не поднимался с кровати. Я больше не читал книг. Я больше не грел руки о кружку горячего чая. Я больше не верил. Фрэнк сидел рядом и крепко держал меня за руку. Это прикосновение - мое все. Он все уговаривал, чтобы я его не покидал, а я кивал и говорил, что клянусь. Я изо всех сил в ответ сжимал его широкую ладонь. Я... Я в один день просто не проснулся. Фрэнк сидел рядом и грустно смотрел на мое замерзшее тело. Он тоже больше не верил.