Сид и Оли

На протяжении всего рассказа идёт повествование от лица Сида*. *** Нам по восемь, и, чтобы нас различить, вам придётся изрядно постараться. Абсолютно идентичны — одинаковые стрижки, одинаковые джинсовые комбинезончики, одинаковые бейсболки с логотипом футбольной команды, за которую в то время болел отец. Да, наши родители относились к тому числу людей, которые считали, что близнецы должны быть как две капли воды похожи друг на друга. И, если честно, уже к тому времени это начинало меня раздражать. Нас раздражать. Не потому, что мы плохо ладили, скорее наоборот — мне не хотелось потерять брата из-за какой-нибудь тупой ссоры или шутки. А я знал, что что-нибудь такое обязательно произойдёт рано или поздно, потому, что в школе уже начали подшучивать над нами. А Оливер, он, знаете, вспыльчивый и эмоциональный. Сразу лезет в драку, орёт, машет неумело кулаками. Я, конечно же, всегда за ним, за него. Но внутри остаётся какой-то осадок. Ведь никому не хочется быть копией кого-то, каждый хочет быть индивидуальностью. Каждый должен быть индивидуальностью. Хотя, Оли, конечно, не самый плохой вариант, чьим фейком можно провести пол жизни. *** Нам по одиннадцать. Тогда, конечно, я не мог замечать, что провожу с близнецом времени больше, чем с друзьями, видеоиграми или за каким-либо другим бесполезным делом, но это было именно так. Вообще, мы довольно странные. С первого взгляда, конечно, ничего особенного — прилично одеты, чистые, улыбаемся. Но, если приглядеться, можно заметить, что улыбки у нас какие-то диковатые, шальные даже. А ногти у меня накрашены чёрным лаком, который предательски быстро облезает. Вы, наверное, подумаете, что кто-то из нас обязательно вёл и ведёт себя, как девчонка. И, по стандарту, это должен быть младший близнец. Но, я вас уверяю, что Оли никогда не был хлюпиком или нытиком, наоборот — у него отвратительно скандальный характер. Который мне до одури нравится. Ну, тогда, в юности, он мне, конечно, не мог нравиться, и большая часть того времени, что мы проводили вместе, проходила у нас в сплошных криках и драках. Но было в этом что-то приятное. Уже тогда, признаюсь, я чувствовал необъяснимое влечение к близнецу. Я специально задевал Оливера, тем более, он заводится с пол оборота, так что, не составляло никакого труда развести его на ссору. И когда во время очередной потасовки мы начинали кататься, к примеру, по полу, вцепившись друг в друга, я испытывал странное наслаждение от тесного контакта с братом, от его перекошенного яростью детского личика. Мне нравилось чувствовать его, наблюдать за ним. Может, это было не совсем осознанно, но факт остаётся фактом — в одиннадцать лет запустился механизм, остановить который, я думаю, уже не получится никогда. *** Нам по тринадцать. Мы начинаем думать о девочках, дешёвом пиве и сигаретах, как и все приличные мальчики нашего возраста. Мы смотрим по ночам тайком порнуху по местному каналу и подглядываем за одноклассницами в раздевалке спортзала. Всё как у всех, ничего нового. До того момента, как я целую брата взасос, смачно и неумело, вечером после нашего первого выкуренного косяка. Сперва Оли, конечно, хренеет и незамедлительно впечатывает свой кулак мне в нос, с вполне справедливым изречением «Какого хуя, Сид?!». Мне не хочется ничего объяснять, мне обидно, что он сам не понимает и не чувствует того же, что и я. Мы ссоримся и не разговариваем месяц — до того момента, как этот малолетний бешеный придурок не забирается ночью ко мне в кровать, в одних своих пижамных штанишках с мишками, и не целует меня сам. Жадно, отчаянно и мокро. Для вида, я, конечно, поотпирался несколько секунд, после чего с огромным удовольствием сдался. От близнеца пахло отцовским стащенным одеколоном, который тот искал уже битый месяц, чем-то сладким, вроде маминой выпечки, и сигаретами. Оли хочет всё и сразу, но при этом нихрена не умеет и создаёт только лишний шум и возню. Но, мне нравится. Я, как старший, пытаюсь взять главенство, но, могу сказать, мне удаётся это с приличным трудом, видимо, те двадцать минут, на которые я родился раньше, для мелкого не имели никакого авторитета. — Хочешь, чтобы я потрогал тебя? Я шепчу, подмяв Оливера наконец-то под себя и положив руку на резинку его пижамных штанов. Брат кивает, сразу же, без какого-либо секундного раздумья или ещё чего такого. Он призывно трётся об меня бёдрами и диким взглядом смотрит на мои припухшие с непривычки от поцелуев губы. Я стягиваю его грёбаные штаны до колен, а потом и вовсе снимаю. Знаете, было немного страшно и довольно странно впервые прикасаться к чужому члену. Тем более, когда ты мальчик, а не какая-нибудь девчонка, у которых это заложено природой. Оли не сводил с меня глаз, чуть прищурившись и вытянув шею, чтобы ему было всё видно. И даже когда я засунул его ладонь себе в трусы, он и бровью не повёл, словно так и надо. Ну, а я что, мне только лучше. В первый раз, конечно, всё закончилось довольно быстро и вышло как-то не очень, неуклюже и коряво. Но было в этом особое очарование. После того, как мы оба кончили, задыхаясь в своих детских оргазмах, младший невозмутимо вытерся моим одеялом, натянул на свою задницу штаны, и, лизнув меня в щёку, удалился к себе в комнату. Я лежал до утра, не сомкнув глаз и тупо пялился в потолок. Меня не особо смутило произошедшее, а волновало одно — мне понравилось и хотелось ещё. Не знаю, почему нормы морали и приличия рухнули для нас с братом так спокойно и относительно мирно. Но, по сути, кому какая разница. *** Нам по пятнадцать. Мы — до одури похожи и совершенно разные одновременно. Оливер, так просто мечта любой девчонки и педофила-извращенца: рост выше среднего, худощавый, пшеничные волосы по плечи, чёлка, зелёные глаза, смазливое личико (впрочем, не у него одного), узкие джинсы, обтягивающие его тощие ноги и такой же зад… Ну, вы поняли, в общем. Я, со своими выкрашенными в угольно-чёрный волосами, многочисленным пирсингом и неизменной сигаретой во рту, смотрелся, конечно, рядом с ним вполне странно. Но гармонично. Характер-то у нас по-прежнему был один на двоих. Мы не отличались примерным поведением и послушанием, оценки редко когда были выше среднего, но так, вообще, ничего сверхъестественного, самые обычные парни-подростки, каких миллионы по всему миру. Правда, было кое-что, чем, думаю, похвастаться вряд ли могли многие. Мне хочется так думать, по крайней мере. Если вы думаете, что к пятнадцати годам мы уже во всю трахались, то, я вас огорчу, и, забегая вперёд, скажу, что сие действо совершилось только в семнадцать. И то, Оли был пьян в стельку, а я оказался в нужном месте в нужное время. Да, и вышло всё довольно нескладно и болезненно для брата. Вместо меня, к слову, мог быть любой мало-мальски симпатичный парень. Не подумайте о младшем ничего плохого, просто… Ладно, думайте, что хотите, ибо эта шлюшка вполне заслуживает немного грязных слов в свой адрес. Я всё это любя, конечно. Но, вернёмся к прекрасным пятнадцати годам. У нас с Оливером заведомо была некая негласная договорённость, если можно так сказать. Мы редко обсуждали происходящее между нами. Я знал, что инцест у близнецов не редкость (спасибо Google за это), поэтому, относился к ситуации вполне спокойно. Оли тоже. Так что, меня не разрывало от угрызений совести или ещё чего-то такого после очередной совместной дрочки. Мы не закатывали истерик друг другу по поводу отношений, и не было дерьма, вроде «Нет, ты не можешь ни с кем встречаться, кроме меня!». Мы и не встречались даже, по сути. Просто принадлежали друг друга. Я знал, зажимаясь с какой-либо девчонкой, что это несерьёзно, и что у меня есть брат, которого я люблю, и который единственный будет, и есть, важен для меня. И также знал, что Оливер разделяет мои мысли. Поэтому, никаких истерик и сцен ревности у нас не было. Ну, за исключением очень редких случаев. Чаще, почему-то, бесился я, хотя взрывоопасным характером славился младший. Впрочем, в пятнадцать лет всё равно ничего серьёзного не было, и быть не могло. Может, поэтому я и не парился и не думал даже, что Оливер вдруг решит как-то уйти от меня, если вообще можно так сказать. Да, и ушёл бы он, ага, как же. Кто бы ему ещё делал такие охриненные минеты в школьном туалете. *** Нам восемнадцать. И после первого выше упомянутого секса я наконец-то открыл для себя настоящее чувство ревности. У нас с братом как-то так забавно складывалось, что не было распределения на баба/мужик в наших «отношениях». Мы оба были два совершенно взбалмошных придурка, которые пили-кури-ругались матом и вели довольно разгульный образ жизни. И, хоть Оли и оказался снизу, и, вроде как, по определению, он был «девочкой» в наших занятных братских взаимоотношениях, назвать брата «девкой» или пидором, ни у кого, думаю, не повернулся бы язык. Ну, по крайней мере, я не воспринимал его так ни разу. И сам уж точно не являлся прототипом слащавого жеманного паренька. Всё складывалось, как складывалось. И меня вставляло от близости с близнецом ещё больше, потому, что было охренеть как приятно подчинять себе этого заносчивого гавнюка. Когда он сидел передо мной на коленях, с моим членом во рту, я испытывал неописуемый восторг и трепет, у меня бабочки в животе буквально порхали. Это, блядь, просто уносило до небес, осознание, что, вот он — Оливер Стемп, вечно ухмыляющийся, выпендривающийся и душа компании, сейчас на коленях, закатив глаза от удовольствия, обхаживает мой член, дроча при этом свой. Да охуеть как классно. И вот, в то время, когда мне казалось, что только я имею влияние и полное право на младшего, у этого тощего придурка появился ухажёр. Мы только окончили школу и учились на первом курсе, студенческая жизнь и все дела — алкоголь рекой, лёгкие наркотики, бессонные ночи. И на одной вечеринке этот выблядок подцепил себе какого-то паренька. Смазливого подкаченного пидора. Я даже имени его, честно, не помню. Стив, Стен, Стоун…да какая нахуй разница, в общем-то. Дело было в том, что моя долговременная теория о том, что у нас с братом что-то вроде дружеского секса и не более, что у нас просто такая вот высшая степень братской любви и ничего такого, пошатнулась. Да что там, она рухнула. Я не находил себе места, буквально сходил с ума от ревности и злости. А Оливер, прекрасно всё понимая, только ухмылялся и мурлыкал мне на ухо сладким голоском «Эй, Сиди, ты что это, ревнуешь меня?». И смеялся своим блядским смехом. Ооо, как мне хотелось порой вцепиться в его тонкую шейку и свернуть её к чертям собачьим. Но, я лишь ядовито улыбался и посылал его куда подальше. Точкой кипения стал день, когда я свалил домой (съёмная однокомнатная квартира, которую мы с близнецом снимали вдвоём) с очередной вечеринки раньше обычного. Встретили меня чувственные стоны Оли — он со своим дружком трахался прямо на кухне, и вопил от души и с удовольствием. Не знаю, можете ли вы представить, как я взбесился. Но, клянусь, я пришёл просто в бешенство. Думаю, вы догадываетесь, что произошло дальше — Стив/Стен/Стоун (я так и не вспомнил его имени) был не вполне любезно выпроважен вон, а Оливер… Ох блядь. Сперва мы долго и упорно орали друг на друга. Как часто бывает, посыпались обвинения и упрёки во всех смертных грехах, начали вспоминать друг другу всё, что могли вспомнить за восемнадцать лет. Я вмазал по красивой роже этой шлюшки, мне досталось в ответ. Мы разнесли всю кухню, коридор, и свалились в гостиной-спальне, опрокинув несчастный журнальный столик. Никогда не забуду тот момент — я нависал над близнецом, который часто, загнанно дышал. Он весь раскраснелся, губа и нос разбиты, кровь размазалась по лицу, волосы всколочены… У нас был самый потрясающий секс за всю нашу сексуальную жизнь, я вам честно скажу. Мы трахались чуть ли не до полудня следующего дня, во всех мыслимых и немыслимых позах, вытворяя самые грязные и развратные вещи. С того дня нам пришлось кардинально пересмотреть наши взгляды на то, что происходит между нами. Мне пришлось признаться самому себе, что Оливер, этот светловолосый псих, является для меня всем. И что делить его с кем-либо я не намерен. К счастью, и тут наши взгляды на жизнь снова совпали, и младший, с умным лицом заявил, что, если он увидит меня с ещё хоть одной, цитирую «очередной крашеной сукой», он оторвёт мне яйца и превратит моё личико в кровавое месиво. Я решил поверить ему на слово. Он может, знаете ли. *** И вот, наконец, нам по двадцать один, и я сижу здесь, в баре, накачиваюсь текилой и предаюсь воспоминаниям. Оливер крутится у игровых автоматов, любит он просадить деньги на всякую хуйню. Я лениво разглядываю его прямую, выгнутую спину, обтянутую белой футболкой. Полюбоваться на маленький упругий зад не могу в силу того, что близнец сидит. Его волосы сейчас выкрашены в белый и коротко, замысловато подстрижены, виски сбриты (у меня, к слову идентичная причёска, только волосы по-прежнему угольно-чёрные). Оли ёрзает на стуле и с сожалением ударяет рукой по колену, вскрикивая — опять проиграл. Слава Богу, ему хватает ума наконец-то поднять свой зад (и так промотал, наверное, баксов триста впустую) и вернуться ко мне. — Ничего, блядь, не говори, — бормочет брат, усаживаясь напротив меня и стягивая лимон с блюдца. — И не собирался. Я хмыкаю, опрокидывая в себя очередную стопку, забыв лизнуть соль. Оли решает не отставать и тоже наливает себе. Он сыпет соль на большой палец, и я, как имбецил, пялюсь на то, как он его старательно обсасывает, после чего выпивает алкоголь и чинно закусывает цитрусовым. Я, конечно, уже вышел из того возраста, когда возбуждаешься от дуновения ветерка, но приятная истома прошла по телу, признаюсь. — Знаешь, а я тут вспомнил, как мы в первый раз трахнулись, — я наклонился и шепнул это в лицо брату, — Ты нахрен пошевелиться даже толком не мог. Оливер морщится и повторяет шот. — Ты тоже был не особо резв, жеребец. — А ты помнишь хоть что-то, чтобы оценивать мои способности? — Ой, Сид, иди ты на хуй, а, — Оли вскидывает средний палец левой руки и сыпет на него соль. Замечаю, что парни за соседним столиком пялятся на нас так, словно мы тут голые сидим. Нет, конечно, я всё понимаю — мы дохуя красивые и видные ребята, но всё же как-то бесит. — Ты или кончай облизывать свои руки, или пошли отсюда. — А чё такого? Как хочу, так текилу и пью. — Если тебе так хочется экзотики… — Закрой рот, — Оливер смеётся и пинает меня под столом, — Только и думаешь о сексе. — А ты нет, словно. — А я нет. — И, облизывая свои пальцы, ты не думал ни о чём таком и не хотел меня спровоцировать. — Вот уж ерунда. — И сейчас, когда ты теперь уже облизываешь свои блядские губы, тоже не подразумеваешь ничего такого. — А почему сразу блядские? — Оли повторно пинает меня и косится на почти пустую бутылку текилы, — Сам-то выглядишь как пидор последний. — Да ну-ууу, — теперь уже моя очередь пинать брата. Обновляю свою стопку. Как бы мне хотелось слизать соль не со своей руки, а с какой-нибудь части тела близнеца. — Ага. Ногти твои вечно крашеные, чёрные тени, тушь, карандаш…мне продолжать? Взгляд брата заметно поплыл, а щёки раскраснелись. — И чё? Сколько рокеров красятся, и никто их за гомиков не считает. — Но ты то, блядь, даже на гитаре играть не умеешь, — Оливер заливисто смеётся и в свою очередь прогибается вперёд, выдыхая мне в лицо, — И ты трахаешься в жопу. Так что, в любом случае пидор. — Но ты в любом случае такой же, — безразлично пожимаю плечами на его оскорбления. — А мне что, мне похрену вообще. — Ну, так и мне. Мы замолкаем с умными лицами буквально на секунд пятнадцать, после чего разражаемся истерическим хохотом. Да уж, годы идут, а хороших манер и ума у нас что-то не прибавляется. До сих пор, хотя, казалось бы, прошло столько времени, каждый раз, когда Оли оказывается передо мной, голый, взмокший и весь такой доступный, внизу живота у меня сводит судорогой и не отпускает вплоть до того момента, как я кончу. Вот и сейчас, смотря на обнажённого близнеца, который лежал на спине, широко разведя ноги, мне хотелось кричать от восторга. Но я только рыкнул и наклонился, обхватывая губами головку его члена и заставляя Оливера протяжно застонать. Он вообще очень громкий в постели. Знаете, меня никогда правда не парило то, что мы кровные братья, однояйцевые близнецы и всё остальное. Мне не было противно, и уж нисколько я не собирался как-то подавлять в себе чувства и желания, что-то доказывать даже самому себе. Почему-то в голове установилось, наверное, с рождения, что Оли — это моё. Оли это особое, это не обсуждается и не требует каких-то там идиотских объяснений. Он мой близнец, и я чувствую все его перемены в настроении, могу спокойно угадывать, о чём он думает, что хочет и что ему снилось. И в те моменты, когда мой член проникает в него, наше единение достигает высшей точки. Это не передать словами, насколько мне хорошо и комфортно. Мне не стыдно перед ним, как и ему передо мной, и это позволяет нам не просто быть полностью свободными в плане секса, но и полностью открытыми в плане отношений. Мне не нужно его обманывать или врать, он всё равно это почувствует в случае чего и раскусит меня в ту же секунду, так что, мы сразу говорим, если что-то не так. И это классно. Это охренеть как классно, потому, что я знаю — ни с одной девушкой такого не будет. Даже близко. Я ласкаю член Оливера языком, круговыми движениями, а пальцами растягиваю его. Он всё стонет, как запрограммированный, и поддаётся навстречу. — Ох, всё, хва-аатит, — хнычет и отталкивает мою голову, — Давай, трахни меня уже наконец. Это самое лучшее, что я могу услышать в жизни. И я делаю то, что меня просят — закидываю ноги брата себе на плечи и вхожу в него одним толчком, сразу до конца. Он превосходно скулит, сжимая меня мышцами. В такой момент лучше подумать о чём-то не очень приятном, дабы не кончить вот так, сразу. Я начинаю двигаться, поместив ладони на бёдра близнеца и дёргая его на себя, буквально насаживая на свой член. Я знаю, что он любит, когда секс немного грубый, животный. — Ох да-ааа…. Оли стонет и запрокидывает голову, руками хватаясь за мои плечи. Его тело елозит по кровати туда-сюда, а кадык дёргается. Я кусаю его за плечо, ключицу, шею. Мои толчки без особого ритма, просто резкие и сильные. Сжимаю пальцы на его бёдрах так, что знаю наверняка — останутся синяки. Присасываюсь к его запрокинутой открытой шее, и он снова стонет, хрипит даже. Мы взмокли, и его ноги соскальзывают в какой-то момент с моих плеч. Я переворачиваю близнеца на живот, и он покорно принимает эту позу, выгибая спину и подмахивая мне с двойным энтузиазмом. Оливер упирается лбом в подушку, прикусывая её и издавая охуенно возбуждающие звуки. Он хватается за изголовье кровати и сжимает меня мышцами. Я шлёпаю его, и на его прекрасной заднице остаётся красный отпечаток моей ладони. — Вот так, деееткааа. Прекрасно знаю, что он терпеть не может, когда его так называют, но сейчас я могу вообще его хоть дерьмом назвать — ему похеру. Оли так хорошо, что он имени-то своего не помнит, какой там. И, знаете, я уверен, что с простым парнем так не было и не будет. Потому, что тут другое. Тут двойные ощущения. Тройные даже. Я просовываю руку под него и нащупываю его твёрдый, истекающий смазкой член. Обвожу головку большим пальцем, растирая смазку. Оливер стонет как последняя потаскуха и выгибается дугой. Хорошо. Он так пульсирует и сжимается, что сдерживаться становится труднее с каждой минутой. Я наваливаюсь на его спину, и он поддаётся назад, прижимаясь ко мне вплотную. Крутится в моих руках ужом, запрокидывая голову мне на плечо, изворачивая шею и пытаясь поймать мои губы. Но, я дразню его, уворачиваясь. Он бесится, но сделать ничего не может. Сейчас он зависит от меня полностью. Хотя, если быть честным, то я точно также полностью завишу от него. Дрочу ему в такт своих движений, левой рукой продолжая удерживать его за бедро и насаживать на себя. Начинаю покрывать его спину, плечи, позвоночник поцелуями. Кожа солёная от пота, но мне нравится. Оли хнычет от удовольствия, раздвигая ноги шире. Внутри него тесно и горячо, и я понимаю, что кончу буквально через пару секунд. Член в моей руке пульсирует, я зажимаю головку между большим и указательным пальцем, нежно поглаживая уретру. Брат дёргается всем телом, его буквально выворачивает. Он кончает, издавая сладострастные звуки, с яростью вцепившись зубами в неповинную подушку. Я делаю последние толчки, хрипя его имя. Оргазм накрывает с головой, моя сперма заливает его. Идеально. Мы не двигаемся какое-то время. Мой член опадает и выскальзывает из растраханной дырочки. Я перекатываясь на спину, и, совершенно удовлетворённый, устраиваюсь поудобней, закинув руки за голову. Оливер не двигается, всё так и лежит на животе, уткнувшись в подушку. — Эй, ты в порядке? — В полном, — устало бормочет он, — Это было охуеть как хорошо. Самодовольно ухмыляюсь и опускаю одну руку ему на поясницу, машинально начиная поглаживать тёплую кожу. — Ещё бы, я же выгляжу, как пидор последний, и, как видишь, трахаюсь просто Божественно. Оли смеётся и пихает меня ногой, впрочем, весьма лениво. — Знаешь, а я слышал, что, такие как ты, делают охрененный римминг. Но, что-то мало верится… Уверен, выражение лица близнеца сейчас самое, что ни на есть, предвкушающее. — Сомневаешься в моих способностях? — ладонь с поясницы съезжает ниже, — И, как не стыдно, Оливер. Что же, придётся доказать, что ты охренеть как не прав. Гадёныш издаёт мурлыкающий стон и приподнимается, оборачиваясь через плечо, совершенно блядски смотря на меня. Остановись мгновенье, ты прекрасно. Я не знаю, что будет с нами через год, два, три. Но, если честно, и не хочу даже думать об этом, что-то загадывать. Я уверен, что Оли, этот грёбаный придурок, всегда будет рядом, так или иначе. Потому, что по-другому быть не может. Потому, что люблю. А, значит, хрен он от меня куда денется. Да, и захочет ли?

6.05.12г. Москва, 4:16

Конец