Старая башня

Любой мальчишка Касл Рока – да что там Касл Рока, – любой мальчишка вообще знает, что есть вещи, которые нельзя делать, и фразы, которые нельзя произносить, если не хочешь, чтобы случилась какая-нибудь неприятность. Никто не сможет объяснить, почему нельзя, скажем, проходить между двух осин, растущих на пустыре. Однако никто этого не делает. Нельзя. Табу. Взрослые — делают, старики — делают, даже девчонки делают, но если ты мальчишка лет двенадцати, нет, ни за что, нельзя. Если же попытаться узнать, по какой все-таки причине запрет, то ответом будет «достовернейшая» история, начинающаяся словами: «Я знаю одного парня, который знает другого пацана, а у того есть друг, и вот тот друг-то однажды прошел между осин и…». Продолжений после «и» может быть с пару десятков, и в каждое веришь — веришь, если тебе двенадцать. Как же не верить? В следующий раз, возможно, такую историю будешь рассказывать ты, и не очень-то хочется услышать в ответ — «Ну и херню ты несешь, Горди!» Это потом, когда вырастешь, вспомнишь об этих байках и со снисходительной улыбкой действительно подумаешь: «Вот чушь-то!». Впрочем, в этой улыбке снисходительности процентов двадцать, не больше, а то и десять всего, а остальное — смешение радости, тепла и легкой тоски по утраченным наивности и чистоте. Посмотреть на старую водонапорную башню мы собирались уже давно, но все откладывали этот момент. И все знали, почему откладываем, только вслух никто не говорил. Никто из нас даже разговор об этом не заводил, потому что каждый знал, что заведи его и придется признать, что тащиться к старой водонапорной башне попросту страшно. Ни я, ни кто-то еще в нашей компании не смог бы объяснить, что такого было в этом заброшенном, давно не использующемся здании, но даже смотреть издалека на нее было неприятно, особенно на закате. Солнце летом спускалось за горизонт прямо за ней, и как любой предмет, оказавшийся перед источником света, башня становилась черной, хоть и была сложена из красных кирпичей. В вечерние часы она походила на вытянутый палец, грозящий не то кому-то наверху, не то нашему городу, раскинувшемуся рядом. И все-таки, несмотря на все неприятные чувства, которые внушало нам это здание, оно нас и манило со страшной силой. Такие же ощущения рождал во мне когда-то просмотр фильмов ужасов: вроде и знаешь, что будешь потом всю ночь с широко распахнутыми глазами таращиться в темные углы и ждать, что оттуда высунется тот монстр, которого видел в кино, и все равно смотришь, все равно не можешь оторваться. Страшное не только пугает, но и манит, притягивает, как магнит, это мне было известно уже в двенадцать лет, а то и раньше. Собственно говоря, было понятно, что однажды мы все-таки соберемся и пойдем туда, но нужно было, чтобы кто-то подтолкнул к этому. Инициатором подобных вещей в нашей компании обычно был Крис, но он не торопился этого делать. Может быть, потому что понимал, что уж если он предложит, то никому ничего не останется делать, как только идти, а значит, будут какие-то подзуживания, будем называть друг друга трусами и ждать, что названный сделает что-нибудь бесстрашное — и глупое, вообще-то. В конце концов, это может кончиться плохо. Всегда кончалось, если уж говорить начистоту. Вспомнить хотя бы тот случай, когда под Тедди сломалась ветка, и он бы грохнулся об землю, если бы Крис не схватил его за волосы. У Криса Чамберса хватало осторожности и чувства самосохранения, насколько это все может быть у двенадцатилетнего мальчишки. Думаю, если бы не Тедди Дюшан, а вернее, его двоюродный брат Уолли, приехавший вместе с матерью, сестрой мистера Дюшана, в гости к родственникам, наше детство осталось бы без прогулки до водонапорной башни. Тедди его кузен по линии отца не очень-то нравился. Нам, в общем-то, тоже, но когда мы пытались намекать Тедди, что хорошо бы, если бы Уолли у нас в клубе не появлялся, он только хмурился и заявлял, что ему его больше некуда девать, так как его матушка говорила, что тетя – ее гостья, а вот Уолли – гость Тедди, поэтому тот должен найти способ его развлечь. Уолли был очень невысок для своего возраста, и едва доставал нам всем до плеча. Наверное, таким он был не только по сравнению с нами, но и с другими своими ровесниками, и это очень его задевало. Каждый раз, когда я видел его, у меня складывалось впечатление, что, разговаривая с нами, он постоянно хочет подпрыгнуть, залезть на что-нибудь и вещать оттуда. Он всегда хотел быть главным, хотел, чтобы мы его слушались, а мы, признаться, этого не хотели. У нас для этого был Крис. И у него это получалось как-то ненавязчиво. Я уже давно заметил, что люди невысокого роста очень часто зацикливаются на этом своем недостатке (по крайней мере, они сами это считают недостатком) и пытаются как-то его компенсировать, что ли, — играют в школьных ансамблях, пишут стихи, стараясь завоевать самую красивую девочку класса, или задирают всех, кого считают в чем-то лучше себя (хотя бы в росте). Уолли Кормак относился к последним, поэтому общение с ним — то еще веселье. Но деваться Тедди было некуда, — не сидеть же в такую жару дома? — поэтому он тащил Уолли к нам в клуб. Мы пытались вести себя, как обычно, но по сути никто из нас не мог расслабиться, и все только и ждали, когда же Уолли «влезет на табуретку», как выражался Крис Чамберс. Мы перебрали уже все игры в карты, которые знали, ни в одну как-то не заладилось. Я отвалился от своеобразного столика, который мы соорудили из картонной коробки, и принялся листать старые комиксы. Все они были прочитаны уже сотню раз, но делать все равно было нечего. Крис учился тасовать карты, Верн расковыривал в стене дырку от сучка, Тедди тоже занимался чем-то настолько же глубокомысленным. Я видел, что Уолли переводил взгляд с одного из нас на другого, не то выбирая, чье же занятие наиболее интересное, не то решая, к кому бы придраться. — Давайте, что ли, сходим куда-нибудь, — наконец заявил он, совершив глазами, по-моему, кругов с десяток. — Куда? — оторвался я от комикса. — У нас, знаешь ли, не Бостон, достопримечательностей нет. Впрочем, я понимал, что даже если бы мы жили в каком-то большом городе, смотреть музеи и исторические сооружения мы бы захотели в последнюю очередь. Или даже ни в какую очередь. — Может, сходим на свалку? — Уолли совсем не смутился. У мальчишек свои представления о достопримечательностях. — Сейчас там Майло с Чоппером, — покачал головой Крис. — Если туда тащиться, то только с утра, пока их нет. — И что этот Майло нам может сделать? — фыркнул Уолли. — Майло, может, и ничего, а вот Чоппер… — Чоппер? — переспросил кузен Тедди. — Ага, Чоппер, — подтвердил Верн. — Жуткая собака. Что Майло захочет, то она и отгрызает. До нашего знаменательного путешествия к Рею Брауэру оставался месяц, так что о Чоппере мы знали только по слухам. И по слухам он пугал до чертиков. Никому не хотелось встретиться с этой «машиной для отгрызания». — Мы же не собираемся ничего красть, — не унимался Уолли. — За что Майло натравливать на нас своего Чоппера? — А ни за что, — отрезал Крис. — Нравится ему это. Уолли нахмурился и недовольно поджал губы — выражение лица, которое делало его похожим на обиженную девчонку. Наверное, он об этом не знал, иначе бы это добавило ему еще один комплекс плюсом к маленькому росту. — Ну тогда пошлите на Касл-Ривер, — опять предложил он. — Покидаем «блинчики», у кого дальше. Будет круто. По отношению к нашей речке-вонючке, загаженной отходами прядильной фабрики, слово «круто» можно было употребить в самую последнюю очередь. — К ней не подойти, — ответил Крис. — Что так? — спросил Уолли. — Там по всем берегам — свинарник, — объяснил я. — А у самой воды можно перепачкаться краской. Она так въедается в одежду, что ввек не отстираешь. — Ага, — хмуро подтвердил Верн. — Я как-то там штаны испачкал, так мама потом заставляла меня в этих джинсах и ходить, а они были с желтыми и коричневыми разводами по низу штанин. Мы закивали: все помнили эти живописные брюки Тессио. — Что ж у вас за город такой! — возмутился Уолли. — Даже сходить некуда. Он злился, и я понимал почему: он столько всего (ну по его мнению «столько всего!») предложил, а мы все его варианты зарубили на корню. Мы предпочитали сидеть и ничего не делать, хотя должны были бежать и ему подчиняться. На этот раз Уолли задумался надолго. Минут пятнадцать в нашем «клубе» висела шикарная, расслабляющая тишина, когда он наконец выдал: — А пошли посмотрим на водонапорную башню? Я прекратил читать. Крис перестал заниматься картами и положил колоду на импровизированный стол. Верн оторвался от дырки, которую ковырял, и уставился на Уолли. Тедди тоже смотрел на него, и в его глазах я заметил знакомый всем нам безумный блеск. — Чего молчите? — поинтересовался Уолли. — Там тоже какая-нибудь фигня? — Эта башня вообще фигня, — буркнул Крис. — Вся, целиком. — Туда никто не ходит, – добавил я. — Да, да, — закивал головой Верн. — Плохое место. Я видел, что наши слова не приносят результата. Вернее, он не такой, какого бы нам всем хотелось. Если в случае со свалкой и Касл-Ривер мы приводили хоть какие-то логические доводы, то сейчас мы просто высказали суждения, что ли, из которых было ясно, что никто из нас никогда не подходил и близко к старой водонапорке. — Чем оно плохое? — уточнил Уолли. — Всем плохое, — глаза у Верна расширились. — Вообще. — Там что-то случилось? — Уолли чувствовал, что поймал вдохновение. — Кто-то повесился? Кого-то убили? Верн замахал руками. Наверное, если бы он был помладше, то заткнул бы уши пальцами. Я помню, как он делал такое когда-то, если Крис или близнецы Деспейны принимались рассказывать какие-нибудь простенькие страшилки. — Ты что! Ты что! — запричитал он. — Нельзя так говорить. — Так что там случилось? — Уолли даже начал улыбаться. — Ничего там не случилось, — ответил Верн. — Просто ходить туда не принято, — добавил Крис. — Кем не принято? — Уолли чувствовал свое превосходство. — Всеми, — сказал я. «На старую водонапорную башню не ходят» — это была одна из тех истин типа «Нельзя проходить между двух осин, растущих на пустыре», которые просто принимаются на веру, они не требуют доказательств. Аксиомы двенадцатилетних мальчишек. Аксиомы, в которых, если задуматься, смысла-то и нет. Если бы среди нас был хоть один взрослый, то он, наверное, нашел бы уйму ответов — логичных и правильных: это городская собственность, башня старая и если вы полезете внутрь, то прогнившая лестница или перекрытия могут сломаться под ногами, и кто-нибудь из вас может упасть и сломать ногу, руку, шею. Мы же не могли придумать ничего. Не доросли еще. — Ну так пошли сходим, — подвел итог Уолли. — Или струсили? Это было самое плохое из того, что он мог сказать. Крис даже глаза прикрыл. Я видел, как дернулся Тедди. Мы бы могли перетерпеть вопрос Уолли, мы — но не Тедди Дюшан. — Кто струсил? — взвился он. — Мы струсили? Да ни фига мы не струсили. Ведь правда, Горди? Не знаю, почему он решил обратиться ко мне. Может быть, потому что я, в отличие от Верна Тессио, уже переставал видеть смысл во всех этих «так делать нельзя, потому что никто так не делает»? А может быть, потому что знал, что у меня может быть только один ответ. Как, впрочем, и любого другого в нашей компании. — Конечно, не струсили, — с некоторым усилием ответил я. — Значит, идем, — внутри Тедди уже все горело от жажды приключения — приключения, в котором он мог в очередной раз доказать, что ничего не боится. — А может, не надо? — тоненьким и каким-то очень детским голоском проговорил Верн. В большей степени он обращался к Крису. А что мог ответить Крис? Он, конечно, должен был идти. На него все эти подколки типа «струсил?» никогда не действовали, но не пойти он не мог, хотя бы для того, чтобы не дать Тедди сотворить очередную глупость. Уже тогда я видел все это так отчетливо, словно сам придумывал характеры для героев своего рассказа. — Нет, мы пойдем, Верн, — подтверждая мои мысли, ответил Крис. — Надо же когда-нибудь сходить и посмотреть на нее. — Не дрейфите! — Уолли улыбнулся во всю ширь, как человек, ощущающий свою полную победу. – Все пройдет отлично. Что плохого может случиться на старой водонапорной башне? Верн дернулся, да и все мы посмотрели на Уолли несколько напряженно. Может быть, по незнанию, а может, и специально, но кузен Тедди только что произнес фразу, которую никогда, как все мы знали, нельзя было произносить перед каким-нибудь важным делом и уж тем более перед путешествием. «Что плохого может случиться?..» *** Хоть время уже и клонилось к вечеру, на улице этого еще не ощущалось. Солнце находилось высоко и нещадно палило. Я заметил, что когда стоит вот такая удушающая жара, кажется, что солнце постоянно в зените и только к ночи быстро сваливается за горизонт. Нам понадобилось немного времени, чтобы дойти до пустыря, который был виден еще с насыпи, шедшей вдоль эстакады. Пустошь была сплошь покрыта невысоким кустарником. Надо признаться, что даже если бы это не был поход к старой башне, идти через эти кусты совсем не хотелось. При стоявшей нынешним летом испепеляющей жаре кустарник, наверняка, высох, и мелкие веточки превратились почти в шипы. Я не ошибся. Колкие сучки цеплялись за шорты и норовили схватить за ноги. Голени и колени быстро покрылись тонкими красными царапинами, словно мы прошли через бассейн с кошками. Уолли шел впереди, делая вид, что его все это не волнует. Будто бы его интересовала только одна цель — башня, а все остальное — мелочи жизни. Мне это внезапно напомнило одну историю, которую я придумал этим летом. Там тоже был герой, который шел к башне (вернее, к Башне с большой буквы), и ничего его не могло отвлечь от этого похода. Он стремился к ней как одержимый, на пути он готов был убить сколько угодно людей, если они посмеют воспрепятствовать ему. Готов был — и убивал. Этот упрямец даже пожертвовал мальчиком, которого встретил в дороге, своим другом или почти сыном, раз уж тому было, кажется, лет десять, и он оказался один в странном мире. В общем, я пока не знал, как историю закончить, но Уолли Кормак, шагающий через низкий сухой кустарник, был своеобразной пародией на этого героя. Рядом с Уолли шел Тедди: ему, видимо, не терпелось добраться до старого здания. Следом двигались мы с Крисом, глядя себе под ноги, чтобы хоть как-то избежать новых царапин. Последним обреченно плелся Верн. Я на мгновение оторвался от выискивания дороги между кустарников, посмотрел вперед и замер. Мы шли на запад, и солнце светило нам в лицо. Сама башня была построена из красных кирпичей, из которых обычно делают заводские трубы. За годы эти кирпичи побурели, ветер, дожди и снег нанесли на их поверхность выщербленный рисунок. В некоторых местах в щелях, где цемент высох и вывалился, росла трава и какие-то мелкие цветы. Я не знал, какие они, потому что стоящее за башней солнце убрало с нее все краски. Она стала единого темного цвета. Сейчас растения на ее стенах казались тонкими черными волосками, словно топорщащаяся клочками шерсть на коже какого-то животного. По той стороне, что была направлена к нам, и вверху под самой крышей шли узкие окна, в них давно не было стекол, и их провалы, казалось, имели какой-то более глубокий черный цвет, чем сама башня. Воображение быстро нарисовало мне, как мы подходим ближе и ближе, и с каждым шагом перспектива меняется: низ башни начинает казаться более широким, а верх становится уже. Когда мы подойдем вплотную, я задеру голову и увижу, что оконца и крыша — совсем узкие, словно в чистое голубое небо упирается черная стрела. Я мотнул головой, прогоняя отчетливое видение. В этом всегда заключалась проблема с моей фантазией: я мог придумать себе что-нибудь, увидеть это настолько явственно, что почти верил, будто в реальности именно так и должно все быть. На деле эта башня не была такой уж высокой, а значит, ее верхняя часть никогда не превратится в узкий штык, в лезвие, вспарывающее небо. Я бы, наверное, так и смотрел на башню, если бы Крис, который сделал всего пару шагов после того, как я остановился, не обернулся и не позвал меня тихо. Я словно вышел из транса, кивнул другу и зашагал дальше. Быстро мы дошли до того места, где от башни падала тень. Она была еще не достаточно длинной, но уже очень темной. — Из нее только солнечные часы делать, — вдруг сказал я, и все обернулись на меня. — Ну, знаете, как когда в песок втыкаешь палку, а потом каждый час отмечаешь, куда ее тень показывает. На следующий день уже можно пользоваться такими часами. — Если никто их не сломает, — сказал Верн. На его лице появилась мечтательность: я, кажется, подал ему идею, чем заняться завтра. — Надо быть великаном, — усмехнулся Крис, — чтобы воткнуть такую палочку. Или чудовищем. Он указал на башню. Все должны были засмеяться, но на деле даже улыбнуться не хотелось. Темнота этого здания подавляла. Помолчав пару мгновений, мы все-таки вошли в тень башни… *** Мне даже показалось, что здесь прохладнее, чем на солнце. Конечно, ощущение было обманчивым: за это лето, побившее все температурные рекорды, всё: и земля, и здания, и асфальт – прогрелись настолько, что даже ночью оставались очень теплыми. Но мне по какой-то причине думалось, что, если прислушаюсь, то даже почувствую ветерок, который дует именно здесь, в тени старой водонапорной башни. Мы подходили все ближе. Я вспомнил о своем нафантазированном видении и взглянул вверх: верхушка здания и крыша не были такими узкими, но вот на что-то острое, пытающееся впиться в небо, башня почему-то все равно походила. С нашей стороны была дверь — узкая, высокая и, как ни странно, ничуть не покосившаяся от времени. Она была сбита из крепких досок. Сейчас уже нельзя было сказать, какого цвета была краска, которую использовали когда-то для ее покрытия. Дерево высохло, заветрилось и почти почернело. Над дверью под одному друг над другом шли провалы окон. Их было три, словно на башне кто-то нарисовал тушью три жирных тире. — Ну вот и дошли, — выдохнул Верн. — Посмотрели? Можно и назад идти. — Нет, — вдруг ответил ему Уолли — на него, похоже, башня вообще не производила никакого впечатления. — Мы должны зайти внутрь. — И как ты хочешь это сделать? — поинтересовался Крис. — Такие здания обычно запира… Уолли подошел к двери и дернул за ручку. Его рывка хватило, чтобы дверь, которая сидела очень плотно, вышла из проема и распахнулась. Удивительно, но петли, которые выглядели насквозь проржавевшими, не издали при этом ни звука. Дверь открылась беззвучно. Внутри, вопреки ожиданиям, было не так уж темно. Это объяснялось тем, что с другой стороны, напротив нас, тоже были такие же окна, как над нами, и сквозь них внутрь башни светило солнце. — Кажется, нас ждут, — хмыкнул Уолли. — Наверное, она слишком старая, чтобы ее запирать. Ну, кто пойдет первым? В этом был весь кузен Тедди: он готов был заставить нас пойти с ним до этой башни, но ждал, что кто-нибудь из нас войдет в нее первым. Вот, скажем, Крис, если бы ему в голову пришло что-нибудь подобное, сам бы пошел первым. После слов Уолли Тедди взвился. Он, кажется, уже давно дрожал от предвкушения совершить что-нибудь эдакое. Грузовиков, чтобы проскочить перед ними, здесь не было, поэтому ему нужно было что-то другое. — Ха, — заявил он и прошагал к открытой двери. — Что у нас тут? Он нагнулся, не переступая порог, сунул голову в проем и огляделся. — Бу! — вдруг заорал рядом с ним Уолли и толкнул Тедди в спину. Тот чуть не перелетел, споткнувшись, через порог, но тут же развернулся и готов был кинуться на двоюродного брата с кулаками, но Уолли захохотал: — Решил тебе помочь, раз ты стоишь тут и думаешь, не напрудить ли в штаны от страха. — Я не думаю! — заорал Тедди. Мы захмыкали: это было правдой — Тедди Дюшан вообще редко думал. Драться в этот раз он не стал и шагнул внутрь водонапорной башни. — Давайте, топайте сюда, — крикнул он, пиная ногой какие-то доски и палки, валявшиеся на полу. Мы по одному стали проходить внутрь. — Смотрите, — я вдруг услышал смеющийся голос идущего за мной Уолли. — Тут уже какие-то девчонки побывали и все мелками изрисовали, а вы все трусили. Тедди, конечно, в очередной раз завопил, что никто и не трусил, просто времени не находилось. Конечно, мы же такие занятые люди. Я обернулся посмотреть, что там увидел Уолли. По краю дверного проема цветными мелками были нарисованы звезды и луны. Эти картинки смотрелись совершенно неуместными на выщербленных красных кирпичах. Я пожал плечами: ну девчоночьи рисунки, ну и что тут такого? Хотя, подумалось мне, лучше бы они смотрелись рядом с какими-нибудь классиками, а не на стене водонапорной башни. Я вошел и огляделся. Здесь все выглядело очень прозаично: гнилые доски на полу, посреди круглого помещения — ржавые трубы, уходившие к бадье. Где-то на высоте двух метров располагались два узких высоких окна друг напротив друга, над ними — еще дважды по два. Сквозь те, что были обращены на запад, светило солнце, поэтому внутри было относительно светло. Только та стена, которая располагалась напротив двери, была в тени. Около нее начиналась лестница, по спирали закручивавшаяся вверх. Крис вдруг толкнул меня в бок, а когда я взглянул на него, он поднял голову. Следуя его примеру, я тоже посмотрел в потолок, и тут меня проняло ощущение нереальности происходящего. Внизу все выглядело весьма банально, зато при взгляде вверх… Спираль ступеней, то освещавшаяся солнцем, то уходившая в тень, терялась в темноте там, где окон не было. Лестница представляла собой металлические крепления, вделанные в стену, а между ними были набиты доски. Отсюда, снизу, эти ступени походили на чешуйки, а сама спираль — на длинную змею, чья голова была скрыта. «Не понятно, откуда она нападет», — вдруг подумал я. Лестница не имела поручней. Такие лестницы часто снились мне. В этих снах я почему-то обязательно шел по самому краю ступенек — и в конце концов, падал вниз. Я заметил, что и Тедди, и Верн, и Уолли тоже задрали головы вверх. Не меньше минуты мы стояли вот так и смотрели, как ступени уходят в темноту. — Кто-нибудь хочет подняться? — поинтересовался Уолли. «Кто-нибудь» — значит, не он сам. «Влезание на табуретку» требовало управлять другими, а не самому подставляться. — Я, — тут же заявил Тедди. Ну, конечно, ведь простой вход в башню оказался не таким уж смелым поступком, он ничего не доказывал, а Дюшану всегда нужно было доказательство своей бесстрашности (или своего безрассудства). Проговорив это, он сразу двинулся к лестнице, но тут вдруг Крис оттянул его за локоть и сам, молча, шагнул на первую ступень, а потом поставил ногу на вторую, но не сразу перенес весь вес — сначала он понажимал ногой по всей длине доски, проверяя, хорошо ли та держится. Тедди, наверняка, просто рванул бы вверх… И мог бы провалиться в любой момент, потому что дерево наверняка прогнило. От движений Криса где-то наверху вся конструкция лестницы загудела и заскрипела. — Черт, Крис! — возмутился Тедди. — Дай я пройду! Ты же тысячу лет будешь топтаться. — Потерпишь, — в ответ отрезал Крис, сосредоточенно проверяя ступень за ступенью. Я легонько взял Тедди за локоть, но не стал оттаскивать от лестницы, а сразу заговорил: — Если какая-нибудь ступенька провалится, ты можешь застрять и, чего доброго, сломаешь ногу. А если как-нибудь неудачно? Вдруг останешься хромым? Таких в армию не берут. Упоминание армии всегда оказывало на Тедди отрезвляющее действие. Он стряхнул мою руку, но больше не пытался обогнать Криса, а пошел следом за ним. Он не проверял ступени, он только ждал, когда это сделает Чамберс. Третьим двинулся я. — Ребята, я, наверное, останусь, — торопливо заговорил Верн. — Высоты боюсь, — и тут же попытался поправить себя, потому что выходило, что он признался в своей трусости. — В смысле не боюсь, а просто не могу находиться высоко. Сразу ноги ватные становятся, и руки холодеют. — А ты вниз не смотри, — хмыкнул Уолли. — Даже если не буду смотреть, все равно чуть не с ума схожу, — затряс головой Верн. — Просто не могу… В отличие от Уолли, мы-то точно знали, что никакой боязни высоты у Верна нет: он залезал с нами и на деревья, и на верхние этажи строящихся зданий. Но выдавать его, видимо, не хотели, по крайней мере, Тедди и Крис, как и я, промолчали при этих словах Тессио. — Ладно, — снисходительно «разрешил» Уолли. — Оставайся. Не хватало еще, что бы ты застрял наверху, и нам бы потом пришлось тебя на веревках оттуда стаскивать. Верн облегченно вздохнул, тут же уселся на корточки у стены и принялся смотреть на наше медленное движение. *** Мы прошли половину лестницы, когда Крис спросил: — А вам не кажется, что стены вибрируют? — Чего? — переспросил Тедди. Он уже устал тащиться следом за Крисом и пару раз спросил, не пора ли вернуться, потому что тут, похоже, одна фигня. — Стены будто зудят, — попытался объяснить Крис. — Как будто трогаешь трубу, по которой под напором идет вода. Я прислонил к стене правую руку, хоть и всю дорогу упирался в нее левой. Никакой вибрации не было. Просто холодный – удивительно холодный, если учитывать наше выжигающее лето — камень. — Может, у тебя руки трясутся, Чамберс? — с ехидцей в голосе спросил Уолли. Он, как и я, ощупывал стену. — Иди к черту, Уолли, — огрызнулся Крис. — Я серьезно. Странное чувство. Будто внутри кирпичей что-то двигается. — Что там может двигаться? — буркнул Тедди. Он тоже не ощущал никакой вибрации. — Ничего, — ответил Крис и медленно начал ощупывать ногой новую ступеньку. Я шел следом и думал, зачем Крис вообще завел этот разговор о дрожи в стене. А его слова о том, что внутри стены что-то двигается? Что? Муравьи-камнееды? Клопы-любители цемента? Микробы, которым больше негде побегать? Я бы, скорее, мог согласиться с вариантом, что башня живая. Если бы он хотел вернуться, мог бы придумать что-то более правдоподобное. Тем не менее, я заметил, что Крис старается больше не касаться стены. *** Мы прошли последнее окно. Выше была бадья, когда-то использовавшаяся для воды, и площадка под ней, скрытая в темноте. Удивительно, но, несмотря на угрожающие поскрипывания, в лестнице не провалилась ни одна доска. Мне вспомнились слова Уолли: «Кажется, нас ждут». Мысль эта была неприятной. Здание водонапорной башни уже казалось мне весьма банальным, но периодически накатывали странные чувства: как в тот момент, когда я смотрел вверх, стоя внизу, или когда Крис спросил, чувствуем ли мы вибрацию стен. Или как сейчас. «Кажется, нас ждут». Старая водонапорная башня, которой никто не пользовался уже много лет, — да гнилые доски должны были сыпаться у нас под ногами, а металлические крепления, сплошь покрытые ржавчиной, просто обязаны были вылетать из стен, а не просто зловеще скрипеть. Кожа покрылась мурашками, как иногда случалось, когда я смотрел издалека на водонапорную башню в закатном солнце. Мы дошли до самого верха. Света здесь, на площадке под бадьей, не было, и то, что внизу он был, делало тьму почти непроглядной. Глаза никак не хотели привыкать… — Ох ты блин… — вдруг простонал позади меня Уолли. Я сразу и не понял, что произвело на него такое впечатление, а потом Крис внезапно сказал: — Эй, мистер, мы не хотели вас беспокоить. Я проследил за его взглядом и вздрогнул, увидев в углу тощую высокую фигуру мужчины. Вернее, старика: когда глаза привыкли, я понял, что это старик. Волосы у него были совсем жидкими и седыми. Он, сгорбившись, стоял у стены и смотрел не то на нас, не то куда-то еще. Старик молчал. — Тссс, — шумно зашептал Тедди. — Может, он нас не видел. — Но слышал уж точно, — ответил я. Да, нас сложно было не услышать — лестница скрипела, когда мы шли, Крис топал по каждой ступени, проверяя их, плюс болтовня — «струсили-не струсили», «кто пойдет первым», «вибрирующие стены»… — Мы сейчас уйдем, — опять обратился к старику Крис, но тот вновь не отреагировал. — Может, он спит? — предположил Уолли. — Ага, спит стоя, — сказал Крис тоном, из которого становилось ясно, что подобное предположение — глупость. — Лошади спят стоя, — влез Тедди. — Он точно не лошадь, — фыркнул я. Крис вдруг медленно двинулся к старику. — Ты куда? — зашипел я ему. — А вдруг ему нехорошо стало, — отозвался Крис. Да, со старыми людьми такое могло случиться. Вот только было не понятно, как Крис собирается ему помочь, если старику действительно плохо. Глаза постепенно привыкали, и я смог рассмотреть, что этот пожилой мужчина одет в серый (или какого-то цвета, который казался здесь серым) костюм, простой, но не кажущийся неопрятным. Мне подумалось, что на совсем опустившегося бездомного этот старик уж точно не похож. — Вам нехорошо? — опять обратился к нему Крис. — Мистер? Он пощелкал пальцами перед носом у старика. Реакции — ноль. Крис вытащил из кармана зажигалку. Раздался звук крутанувшегося колесика. В темноте казалось, что огонек зажегся прямо из руки Чамберса. — Вот черт… — пробормотал Крис. — У него, похоже, какой-то припадок. — Эпилепсия? — уточнил Тедди. Он читал мало, учился плохо, но о подобных вещах знал. Может быть, потому что они пугали его? — Не знаю, — откликнулся Крис. — У него будто зрачки пульсируют. То становятся маленькими, как след от иголки, то огромными. — Ладно, пошли отсюда, — пробормотал Уолли. — Никто ж не знает, что с такими припадками делают. Крис, наверное, согласился бы, если бы в это время старик не поднял руку и не положил ему ее на плечо. Движение это было совершенно безжизненным, словно кто-то сверху дернул за веревку, которая была привязана к руке старика. Люди так не двигались, так двигались марионетки в кукольном театре на ярмарке. Сомневаюсь, что рука могла быть такой уж тяжелой — старик выглядел слишком тощим для этого — но плечо Криса заметно опустилось, словно кто-то повесил на него огромный мешок с камнями. — Они ушли отсюда, — тон старика был тихим, но как-то сразу заполнил все пространство, казалось, от него не убежать. — Не смогли справиться. Это место темнее, чем они могли представить, а с воображением у них всегда было плохо. Они ушли. — Сэр? — голос Криса с трудом прорвался сквозь слова старика: даже когда тот закончил, вся площадка под бадьей была наводнена гудением, эхом его фраз. — Очнитесь, сэр! Он попытался стряхнуть руку с плеча, но та словно приклеилась. Я услышал позади себя топот, и на мгновение мне показалось, что сюда поднимается кто-то еще, волосы встали дыбом. Но потом я понял, что это кто-то торопливо спускается. Оглянулся — Уолли, практически перескакивая через несколько ступеней, бежал вниз. Лестница заходила ходуном, это отдавалось и на площадке, где мы стояли. Мне безумно захотелось найти хоть что-то для опоры. Я коснулся стены… И почувствовал вибрацию — видимо, ту, о которой говорил Крис раньше. Кирпичи зудели, под моими пальцами словно что-то текло в них под большим напором. Или же топали миллиарды маленьких ножек, лапок, усеянных микроскопическими шипами или коготками, которые скреблись внутри камней… Я отдернул руку. Мне не хотелось узнать, что еще может нарисовать мое воображение. Или, может быть, чтобы что-нибудь из моих догадок подтвердилось. Старик опять заговорил: — Все сущее служит Лучу… Эти слова дались ему с усилием. Он еле-еле смог исторгнуть их из себя. И после них башня задрожала. Не нужно было касаться руками стен, чтобы почувствовать это. Она отчетливо вибрировала. Лестница уже не скрипела, она стонала. Из металлической бадьи, которая нависала над нами, слышался заунывный скрежет, болезненно врезавшийся в уши. — Ох, мамочки… — выдохнул за моей спиной Тедди и рванул вниз по ступеням. Крис все еще пытался вырваться из хватки старика. Я не мог его бросить, поэтому кинулся к нему, схватил за руку и потянул, краем глаза замечая, что и старик, и стоящий около него Крис словно исчерчены тонкими черными штрихами, которые мельтешат, их становится все больше, словно маленький ребенок пытается черной ручкой зарисовать не понравившуюся ему картинку. Крис никак не мог вырваться. Я дернул его сильнее. Он, наконец, выскользнул из стариковской хватки. — Бежим… Мне не нужна была эта команда. Я и так понимал, что отсюда лучше всего смыться прямо сейчас, в эту секунду. Мы затопали по ступеням. Проверять их было некогда. Вся башня ходила ходуном, ее стены словно разжижались. Заунывный звук впивался уже не только в уши, но и в сам череп, в мозг. Кожа покрылась мурашками. Одна из досок провалилась у меня под ногой, та подвернулась, я качнулся в сторону… Перил у лестницы не было, и я бы свалился, если бы Крис, бежавший за мной, не схватил меня за рубашку. Он дернул меня к стене, и мы помчались дальше. *** Мы с Крисом практически вылетели из водонапорной башни, как пробка из бутылки. На последнем повороте спирали я все боялся, что дверь окажется закрытой: как нас ждали, так могли и попытаться оставить здесь. Я не мог сказать, кем именно были «те, кто нас ждал» или «те, кто хотел оставить», но они точно были. Дверь, к моему великому облегчению, оказалась открыта, но вот когда мы вывались на пустырь, она тут же за нами и захлопнулась. Я рухнул на четвереньки, пытаясь отдышаться. — Что там случилось? — все повторял Верн, глядя на нас. — Что там с вами случилось? Я сел за землю и посмотрел вверх. Башня выглядела нормальной. С теневой стороны, где мы находились, кирпичи стали еще более черными, провалы окон уже не выделялись так четко. Солнце сидело прямо над горизонтом, и небо вокруг водонапорной башни полыхало всеми огненными оттенками. — Ничего не случилось, — буркнул Крис. — С лестницы чуть не свалились. — А старик, который наверху был, за вами не погнался? — спросил Тедди. Мы с Крисом покосились на дверь, но та была закрыта и казалась единым целым со стенами. — Нет, вроде, — сказал я. — Он все еще в трансе был, когда мы стали спускаться, — пояснил Крис. Он похлопал себя по карманам. — А я зажигалку потерял… Вот блин… Я попытался вспомнить, что с ней случилось, но не смог. Вот огонек был, вот в его свете Крис всматривался в глаза старика, а вот уже темнота, гул и раскачивающиеся стены. Но, наверняка, зажигалка осталась внутри. Ясное дело, возвращаться туда никто из нас не собирался. Даже если Уолли сейчас начнет дразнить, что мы струсили и все такое. — Чего здесь рассиживаться? — заявил Уолли. — Пошли куда-нибудь еще. Ну, конечно, теперь он опять хотел быть главным. — Не-а, — покачал головой Крис. — Я домой. Нет настроения. — Я тоже домой, — присоединился я к нему. — И я, — добавил Верн, хоть, наверное, и хотел узнать подробности нашего маленького похода. Мы медленно пошли в сторону Касл Рока, оставив Тедди с Уолли в тени башни. *** Верн свернул в сторону своей улицы, а мы с Крисом какое-то время еще шли вместе. — Так что там случилось со стариком? — спросил я его. Крис пожал плечами: — Понятия не имею. — Он же что-то говорил? — Угу, — кивнул Крис. — Нес какую-то чушь о Луче... — он помолчал, а потом добавил: — Но, знаешь, странно не это. Я чуть улыбнулся. Мне казалось, что все, произошедшее в башне, было весьма странным. — Странно то, — продолжал Крис, — что когда этот старик вцепился в меня, он словно не на плечо руку положил, а прямо в голову впился. В мозги. Гадкое чувство, честно говоря, — он взглянул на меня: — Ты бы, наверное, нашел, как описать это ощущение, а у меня, прости, слов не хватит. Но было очень мерзко… И я почему-то подумал об отцовском пистолете. До сих пор о нем думаю. Вроде и хочу перестать, а он все равно маячит вдали. Бред, короче. — Да уж… — согласился я. — Действительно бред. С чего бы мальчишке думать о пистолете? Впрочем, что плохого в этих мыслях? «Что плохого может случиться на старой водонапорной башне?..» Я одернул себя, но слова эти уже вырвались, пусть и не вслух. Мы попрощались у перекрестка и пошли по домам. *** Годы спустя я думал о том, что случилось в водонапорной башне. Многие детали стерлись из памяти, но, в целом, ощущение странности произошедшего осталось. И, главное, осталось очень много вопросов. Почему башня изначально вызывала такие неприятные чувства? Почему ни одна ступенька не провалилась, когда мы шли наверх, но когда бежали вниз, то доски постоянно ломались (лишь на одной я попытался свалиться вниз)? Кем был тот старик, который стоял на площадке под бадьей, один, в темноте? Почему на его слова башня отреагировала, словно живая?.. И, кстати, почему только Крис почувствовал вибрацию стен еще до того, как мы добрались до старика? А еще это упоминание отцовского пистолета… До нашего путешествия к Рею Брауэру Крис еще не раз заводил о нем разговор. Было понятно, что он думает о нем гораздо чаще, чем любой другой мальчишка, знающий, что у родителей есть оружие. Слишком часто. Ну и потом этот пистолет «всплыл» в нашем путешествии. Всплыл к месту, потому что неизвестно, чем бы могла закончиться та история: парней «Туза» Меррила было больше, чем нас, да и они были старше. В детстве странное воспринимается гораздо естественнее, чем во взрослом состоянии, но есть вещь, которая осталась со мной: если я собираюсь куда-то поехать или сделать что-то важное, то никогда, ни за что на свете, я не произношу фразы: «Что может случиться плохого…». Сейчас я точно знаю, что случиться плохое может всегда — без предупреждения, без подготовки, без намеков. Оно просто случается. Я, конечно, понимаю: что-то может пойти не так, даже без моего «что может случиться плохого…», но лучше не искушать судьбу. Я прохожу между осин на пустыре, я побывал еще в нескольких старых водонапорных башнях, я делаю многое из того, чего не делал, когда мне было двенадцать лет, но никогда не произношу «что может случиться плохого…». Не надо призывать тьму.