Так тебе и ...

Юлиан неважно соображает почему, но он все-таки пошел с Хуммельсом играть в настольный теннис. Правда, больше похоже, что тот его уволок без особого согласия. Просто Юлиану сил не хватило сопротивляться его железной логике, подкрепленной мягкими уговорами. Да и кто бы мог устоять перед Матсом? Ноги пробирает мелкая дрожь, руки как деревянные. Нёбо и горло скованы какой-то судорогой, отчего говорить и дышать трудно, глаза то и дело слезятся, и он не помнит точно, что происходило с ним в последние полчаса. Слишком четко в мозгу отпечаталось то, свидетелем чего он невольно стал. Все его мысли – только о Бенни и о Мануэле. О том, как надо понимать увиденное, и стоит ли включать в мозаику сходящихся паззлов приторно вежливого Хуммельса, который все это время не отходит от него ни на шаг. Это уже не беспокоит его, как в первый момент, не раздражает, как несколько минут спустя; сейчас навязчивое присутствие рядом защитника дортмундской «Боруссии» скорее пугает его своей неуместностью. Но Юлиан терпит, осознавая, что в данной ситуации сам нарвался на неприятности. Он снова раз за разом проигрывает, будучи не в силах сосредоточиться на маленьком прыгающем мячике. Вдруг накатывает слабость, и Юлиан вынужден беспомощно опереться на стол, чтобы не упасть. Мячик с мерзким звонким стуком скачет в угол, привлекая всеобщее внимание. - Мне плохо, – бормочет Юлиан, оказываясь под прицелом нескольких пар удивленных глаз. – Я не могу больше. Мне плохо. - Эй, парень, ты чего? – сразу же откликается Пер Мертезакер. – Юле, да ты весь вспотел! У тебя жар? - Я… голова закружилась, – оправдывается он в ответ. На плечо властно опускается тяжелая рука: - Думаю, тебе надо полежать, чтобы прийти в себя, – Матс Хуммельс снова тут как тут. Его вкрадчивый голос обволакивает. – Давай, я тебя провожу в твою комнату. Юлиан молча кивает. Он чувствует себя вдребезги разбитым и, по сути, не уверен, в состоянии ли он сам дойти – и не завернуть при этом опять к номеру Нойера. Поэтому помощь Матса прежде всего в сохранении остатков собственного достоинства приходится очень кстати. Если честно, Юлиану в некоторой степени приятно быть в центре его внимания, пусть и по такому странному поводу. Факт остается фактом: Хуммельс его пасет, он отлично понимает, почему, а Матс в свою очередь тоже понимает, что он понимает, и не притворяется, что это не так. Откровенность за откровенность. Чем-то это кончится? Он же не будет все вре… Будет. Show must go on. Матс, не задавая вопросов даже из вежливости, без тени смущения проходит вслед за ним в номер: - Ты попей водички и полежи немножко, – советует он и бесцеремонно садится на кровать, где спит Бенни. – Может быть, отпустит? Юлиан слушается, берет початую бутылку минералки и пьет. Хуммельс пристально сверлит его взглядом, контролируя, и наконец удовлетворенно кивает. Кажется, он мысленно считал сделанные глотки, и такое ощущение, что, если бы их было меньше, чем какое-то заранее установленное число, то он бы и не одобрил. По спине проходит гадкий холодок. Бутылка в руках Юлиана заметно трясется. - Лучше приляг, – предлагает Матс, вполне успешно придавая своему голосу добродушный оттенок. – Приляг. И я, пожалуй, тоже полежу, ты же не будешь против? – вопрошает он, как будто мнение Юлиана действительно имеет для него значение. – А что нам еще остается? – в его голосе сквозит искреннее недоумение. Он стаскивает с себя кроссовки и вольготно разваливается по соседней кровати. Юлиан следует его примеру. Некоторое время они просто лежат. Матс что-то приглушенно мурлыкает себе под нос. Юлиан напрягает слух. Вроде бы напоминает «Umbrella», но до конца он не уверен. В голове сами собой всплывают нехорошие ассоциации. - Можно я тебя спрошу? – Юлиан поворачивается на бок и с любопытством смотрит на него. Матс лежит на постели Бенни, пялится в потолок, покачивает ногой и кончиками пальцев выводит витиеватые узоры по покрывалу. - Спросить-то можно, – его голос исполнен иронии. – Но вот что я тебе отвечу?.. Юлиан набирает воздуха в грудь. Рано или поздно, но он все равно должен это узнать. Начнем прямо сейчас. - Ты ведь с Бенни давно знаком… - Да, – кивает тот. – Года четыре. Или пять. Точно не помню. - Вы же дружите? – подкрадывается к главному Юлиан. - Да, мы дружим, – Матс горько усмехается. – Это всем известно. Никто не делает из этого тайны. Об этом уже и шутить перестали. - Но… - Но Мануэля он знает гораздо дольше, ты об этом? – Хуммельс без стеснения наслаждается его смущением и точечными ударами бомбардирует самый эпицентр катастрофы. – Они друзья с детства, а я – только с молодежки. Но это ты и без меня должен хорошо знать. Как-никак ты больше года в основной команде, если мне память не изменяет? Ты же сам все видел, – с этими словами Матс поворачивается к нему лицом. - Не видел, ну, то есть, вот так напрямую, как сегодня, никогда, – Юлиан прячет глаза и не верит, что разговаривает о таком – и с кем? – с Матсом Хуммельсом. - Слушай, а вот и ты мне скажи, мне же тоже интересно… Что ты подумал, когда увидел… ИХ? – последнее слово он подчеркивает интонацией. - Что у меня бред. - Как будешь вести себя дальше? – он не уточняет, но Юлиану почему-то сразу становится ясно, что он имеет в виду. Матсу удалось вывернуть весь допрос наизнанку, и теперь он вытягивает из него крупицы информации. - Делать вид, что я не… - Ха! – Матс звучно выражает свое однозначно невысокое мнение о его планах. – Да уж, самый очевидный ответ… Ему бы понравилось. - Ему, то есть, Бенни? - Да нет, Мануэлю. Типа, в Багдаде все спокойно, можете продолжать в том же духе, надеюсь, я вам не помешал. Боюсь, Бенни даже не задумывается о том, какое у тебя или у меня на этот счет мнение. - А у тебя… – договорить ему не удается. - Не хотел бы я быть на твоем месте, Юлиан. А раз не хочу, то и не буду, – Матс резко садится на постели и принимается обуваться. – Я это дальше терпеть не намерен. Осознание происходящего навалилось мгновенно. Он что, сейчас пойдет к ним и?.. - Матс… не уходи, – неожиданно для самого себя просит Юлиан. – Не надо. - Кто-то вроде не так давно хотел побыть один? – Хуммельс поднимает брови. – Передумал? Не, мне не в лом, но всему же есть границы. - Посиди со мной еще, пожалуйста… - Юле, в свете последних событий это довольно странная просьба, не так ли? Юлиану нечего на это ответить. До него доходит: он ни за что не должен позволить Матсу выйти из этой комнаты, иначе может случиться что угодно, потому что у Хуммельса очевидно нервы на пределе. Поэтому он вскакивает и хватает его за локоть. Тот вырывается, но Юлиан настойчив. Ему удается толчком прижать дортмундца спиной к стене. - Ну уж нет, просто так ты не уйдешь! - Что тебе от меня надо? Зачем? – Хуммельс сжимает кулаки, но ничего больше не предпринимает. Стоит и безразлично смотрит на него. Мол, и что ты мне сделаешь, мальчик? - Матс… – Юлиан словно пробует это имя на вкус: давится звучной «м», перекатывает на языке «а», щекочет зубы окончанием. Он приближает свое лицо к его лицу и сам еще не понимает, можно ли это как-то остановить, и хочет ли он этого в действительности. – Матс… - Не надо, Юле, – флегматично отворачивается тот. – Легче никому не станет. - Я хочу знать… - Лучше тебе не знать, ты не видишь? - Подожди!.. – он дергает Матса за ворот футболки. Жест выходит слишком эмоциональным. Матс явно не берет его в расчет, и это бесит. - Как я устал, – того вдруг прорывает. Внешнее равнодушие и даже своего рода ленца в движениях резко контрастируют с напряженностью в его голосе. – Как же я устал от этого всего, от нервотрепки этой, от вечной неопределенности… Сил никаких нет. И как ты терпишь? - Матс, ты про что вообще? – Юлиан растерян. Хуммельс опять положил его на обе лопатки одной фразой. - А вот было бы интересно, если… если я поступлю так же, как и он… – вдруг задумчиво произносит Матс и скользит по Юлиану оценивающим взглядом из-под полуприкрытых век. Какие же у него длинные ресницы, Господи... - В смысле? - В смысле прямо сейчас поставлю тебя на четвереньки, одним махом засажу и выебу тебя со всей дури, чтоб ты орал так, чтобы стены дрожали, и кончал до слез? Юлиан недоуменно моргает. Это звучит не столько как риторический вопрос, сколько как предложение. Как план действий. Как вероятное развитие событий. - И чтобы он видел, – Матс расфокусированным взглядом прожигает потолок. – Чтоб Бенни увидел, каково это… понял, как себя при этом чувствуешь… - Матс, ты чего? – осторожно спрашивает Юлиан, и Хуммельс механически поворачивает голову в его сторону. - На колени, – вдруг приказывает он каким-то мертвым голосом. - Что? - На колени, я сказал. - Матс, я не… - Делай, что велено. Иначе я расскажу Хёведесу, как ты его спалил! - Нет! - На колени, сейчас же, и открой рот! После первого же мягкого толчка в плечо Юлиан с размаху плюхается на пол. Ноги пользуются первой же возможностью отказаться от выполнения своих прямых функций и буквально подкашиваются под ним то ли от страха, то ли от неожиданности. Матс дергает свои штаны вниз, приспуская резинку, в несколько резких движений дрочит себе и пихает Юлиану в приоткрытые губы свой член. С перепуга Юлиан прикусывает его, вызывая легкий вскрик, но тут же послушно впускает на полную длину на пару секунд – дольше не позволяет рвотный рефлекс. Он делает это просто для того, чтобы показать, что он послушался, что он согласен на все. Он двигается сам: сначала медленно выпускает изо рта – не до конца, потом поднимает руки, придерживая основание, чтобы было удобнее, чуть-чуть сжимает и снова наползает по возбужденному органу дрожащими губами, пересчитывая венки языком, пока не упирается носом в собственный кулак. И снова отодвигается. Достаточно быстро. И снова назад. И снова вперед. Быстрее. Еще быстрее. Черт! Да ему же нравится. - Соси, сучка гельзенкирхенская… – приговаривает Матс.– Старайся… а то я все расскажу Бенни… или даже лучше Мануэлю… посмотрим, какая у него рожа будет… И что он тогда с тобой сделает… или с Хёведесом… Аххх… Молодец… Невероятно, но эти его словечки заводят, и страх отступает. В трусах становится горячо и тесно. Если бы Юлиан был увереннее, он бы поласкал себя. От Матса пахнет чем-то пряным, не неприятно, но по-чужому, в очередной раз как бы подчеркивая факт, насколько Юлиан привык к другому человеку, с которым он может быть в такой ситуации. К одному-единственному человеку. Затем Матс резко бьет его по рукам, и Юлиан вынужден уступить и этому. Он опускает ладони на колени и теперь работает только головой, потея от напряжения. В такие моменты особенно ясно осознаешь, почему это называется именно blowjob. Матс гладит его по шее, подбадривая, и блаженно откидывается на стену, расставляя ноги шире. Перед глазами остаются складки ткани и влажный, блестящий от слюны член, который напряженно бьется во рту у Юлиана, скользя набухшей головкой. Ему подсознательно хочется довести начатое до закономерного финала: чтобы Матс кончил ему в рот. Как будто это что-то докажет – например, что он немного уже обучился минету. По идее, случившееся должно тесно связать их грязным секретом, который заставит Матса не распускать язык, и возможно, все еще как-нибудь обойдется. Ха. Наивно. Подтвердить это может одно: он, Юлиан, возбуждается, отсасывая парням постарше, и именно поэтому рот занят именно у него. Интересно, а Бенни… делает ли он тоже самое с Мануэлем? - Матс, ебаный нахуй, разъедрить твою налево! – внезапно раздается у Юлиана за спиной. Если и делает, то не прямо сейчас. Юлиан мгновенно понимает, что это: Хёведес наконец-то соизволил вернуться в номер и как раз застал его с Хуммельсом в более чем интересной позе. Он бы и рад прервать свое занятие, но Матс кладет руки ему на затылок, до боли сдавливает, принуждая двигаться в прежнем ритме, как бы намекая: если Юлиан не будет продолжать добровольно, то он начнет сам трахать его в рот. С одной стороны, ситуация пугающая, но с другой стороны его, пожалуй, слегка возбуждает тот факт, что Бенни видит его с другим. У Матса, кажется, такое же сумеречное состояние сознания, потому что он, громко придыхая, выдает: - Явление Хёведеса народу! Мальчик неплохо отсасывает, Бенни… Это ты его научил? Неплохо… Но, конечно, не так, как ты… - Убери от него руки! - Спокойно, Бенни, – Матс сама невозмутимость. Наверно, нервы у него стальные. Хоть бы дернулся, что ли. - Что тут, блять, творится? – капитан «Шальке» оттаскивает Юлиана за шкирку, и тот, теряя равновесие, приземляется на пятую точку возле кровати и судорожно облизывается. - Марками меняемся, не видишь? – дортмундец улыбается покрасневшими губами и, поигрывая членом, засовывает его обратно в штаны. – Спокойно. Без паники. Все под контролем. Все хорошо. - Ни хрена себе у тебя представления о том, что такое хорошо, и что такое плохо, – говорит Бенни. Он даже не смотрит на Юлиана, и от этого становится еще страшнее, только осуждающе качает головой в адрес Матса. - Следил бы лучше за ребенком, – ехидничает тот. - Я не ребенок! – удается наконец открыть рот Юлиану. Весьма не вовремя. Своей репликой он только подливает масла в огонь, и ошеломленный зрелищем Бенни заводится с пол-оборота. - С ребенком мы еще поговорим… – он резко вдавливает дортмундца в стену. – Ты за себя ответь! - Как бы тебе ответить, чтобы до тебя дошло? – с сарказмом тянет тот прямо в лицо Хёведесу, который сжимает его плечи так, что пальцы побелели. - Как-нибудь постарайся, чтобы мне не пришлось расквасить тебе нос. А мне очень этого хочется, поверь. - Не знаю, с чего и начать, – невероятно, но факт: у Матса донельзя довольное выражение лица. Такое впечатление, что он искренне наслаждается произведенным эффектом. - Начни с того, кто из вас был инициатором вот этого вот безобразия… - С каких это пор для тебя это безобразие? - С тех пор, как ты положил свои руки на его плечи. - Поня-я-я-ятно. Ты подтверждаешь мои самые темные подозрения, Бенни. Мне даже вопросов задавать не приходится. - Что тебе понятно? – Бенни тяжело дышит, и заметно, что он сдерживается из последних сил. - Значит, он тоже, да? Дай мне Бог терпения! - Это не твое дело. И тут Матс вытирает рот тыльной стороной ладони. У Юлиана опять нарушается восприятие. Ему совершенно точно видно, что это происходит словно в замедленной съемке: движение руки, трясущиеся пальцы, его блестящие губы невозможного пошло-розового цвета. - Вот оно как. Надо же. Как я мог! Заподозрить Святого Бенедикта в эдаком непотребстве! - А я всегда думал, что мы друзья, – Бенни отпускает его, засовывает руки в карманы и отходит на шаг. – Ну, ты даешь, Матс! - А че сразу «Матс»? – понять, насколько тот шутит, совершенно невозможно. – В этом цирке, как я понимаю, и без Матса куча клоунов. - И я, видимо, главный шут гороховый. - Скорее, дрессировщик, блин, укротитель обезьян, – отвечает Матс. – Или этот, как его, фокусник, у которого в шляпе куча кроликов. - Ты на что-то намекаешь? - Я, блять, не намекаю. Я прямым текстом говорю, ты еще не заметил? – Хуммельс огрызается. – Ты мог бы за этот год определиться насчет Мануэля, мать твою, Нойера? Ну, ладно, я. Я и не такое видел! В конце концов, я к тебе и твоим выходкам за столько лет уже привык, я все могу понять, ты меня вряд ли чем-нибудь можешь удивить в этом плане. Я готов терпеть, оставаться на вторых ролях, да что там, на вторых, на двадцать пятых ролях! Но возиться с шалькинскими детьми в состоянии, близком к истерике, я не подписывался! - Вот и не возился бы, если так не хочешь! - Как будто у меня был выбор! - Прекрати орать! - Бенни, ты достал своими проповедями! Не тебе читать мне мораль. Потом поговорим, когда ты отмоешься. На тебя смотреть противно. С этими словами он разворачивается и идет к двери. - Морицу привет передавай, – бросает ему в спину Бенни, и Матс останавливается. – И Ройсу, конечно, – добавляет Хёведес. Матс оборачивается и недоуменно глядит на него. – И Марселю. И Невену. - Окстись, Бенни. - И кто из нас после этого… - Шмелле только не приплетай, – раздраженно морщится Хуммельс. – Он мой друг. И Невена, пожалуйста, тоже. Он хороший и вовсе тут ни при чем. - Ага. Значит, Ляйтнера и Ройса приплетать можно? – издевательски спрашивает Бенни. – А про Марио? Там тоже что-то было? - А вам, сударь, какая печаль? - Такая! – Бенни нехорошо прищуривается и ставит кулаки на бедра. – Мне казалось, что мы раз и навсегда договорились… - Не вмешивать клубы? – скалится Матс. – А кто их вмешивает? Уж точно не я. - А чего ты тогда взъелся? «Никто никому ничего не обещает» – не твои ли слова? - А не хочешь ли ты мне объяснить, друг мой Бенни, если все так хорошо и честно, то тогда что в этой комнате делает вот это вот чудо, какого, с позволения сказать, хрена, оно носится по отелю в растрепанных чувствах, и чем же был увлечен его, чуда, капитан последние минут сорок, вместо того чтобы за ним присматривать? - Это вот чудо, – повторяет Бенни, – сидит и греет уши от наших разговоров. - Имеет право, – разводит руками Хуммельс. – У него культурно-аморальный шок. - О чем это он? – Бенни впервые напрямую обращается к Юлиану, который не может вымолвить ни слова. На него сваливается какой-то ступор. - Дверь за собой закрывать надо, – Матс встревает вместо онемевшего Юлиана. – Тогда и не будут ваши с Ману игрища достоянием общественности. - Дурацкие шутки, Матс. - А я не шучу. Мне это вообще напоминает игру-угадайку «Я вижу то, чего не видишь ты, оно синего цвета, и его зовут Юлиан Дракслер!» И Матс указывает подбородком на него. Пауза. Последний раз Юлиану было так страшно… он даже не помнит когда. Это зловещее ощущение, что на твоих глазах происходит нечто очень важное, а ты ничего не понимаешь и не можешь ничего изменить, чтобы остановить надвигающийся глобальный катаклизм. - Вот что бывает, когда все время таскаешь ребенка за собой на коротком поводке, – нравоучительно продолжает Хуммельс. – Он без тебя пять минут не выдержал. - Юлиан, будь добр, скажи хоть что-нибудь, – Бенни так и стоит руки в боки. - Бенни, я нечаянно... я не хотел… – это все, что он способен выдавить из себя в качестве оправдания. Звучит на редкость глупо. - Видишь, он не хотел! Можно подумать, я хотел! Но тебе главное было, что хотел этот гребаный Нойер, и ты ни о чем больше не мог думать, голова твоя садовая… - Матс, фильтруй базар! - Бенни, да ты затрахал уже! Я его ненавижу и не хочу врать тебе! Ненавижу, потому что он тотчас же получает все, что ему захочется! Ему не приходится ждать, выбирать, терпеть, скрывать свои желания! Он просто подходит и берет! Ни размышлений, как надо поступить, ни угрызений совести! Достало до печенок! А ты и побежал, махая хвостиком, по первому его зову. Матс с досадой жахает кулаком по столику. Юлиан подпрыгивает на полу, Бенни и бровью не ведет: - Матс, я тебя умоляю, заткнись. - И не подумаю. Я и так слишком долго молчу и терплю. Всему есть предел. - Хотя бы не при ребенке. - Мы оба знаем, что он уже не ребенок, – Хуммельс горько усмехается. – И вполне может за себя сам сказать, если захочет. - Если я правильно понял, то… - Я все видел, Бенни, – Юлиан громко сглатывает. Делать вид, что ничего не произошло, он все равно не желает. Матс так или иначе сдал его с потрохами, и остается лишь урвать столько ответственности, сколько получится. – Я всего лишь хотел узнать, куда ты ушел. Матс театрально хлопает в ладоши: - Браво, Юлиан, браво! Хорош! Вот это неожиданный поворот сюжета. - Может быть, хватит его провоцировать? – спрашивает Матса Бенни. – Он не в твоей весовой категории. - Это была не моя провокация, не притворяйся. Побереги свои запасы лицемерия. - О чем ты? - Не я произнес это слово, но, по-моему, оно как нельзя лучше отражает суть произошедшего. - Какое? Это слово «провокация»?.. - Бенни, ты придурок, – цокает языком Хуммельс. – Началось все не здесь, а в комнате отдыха, и кашу заварил совсем не я. - А кто? Не он же? – теперь очередь Бенни кивать на ничего не понимающего Юлиана. - А ты мозги свои включи. Кто у нас еще тут участвует из действующих лиц Рурского дерби? Бенедикт хмурится: - Нет, – качает он головой. – Нет, это невозможно. - Да! - Я тебе не верю. - А стоило бы. Матс и Бенни стоят и смотрят друг на друга с вселенским спокойствием. Бенни чуть ниже ростом, он и шириной плеч немного уступает дортмундцу, что заставляет Юлиана напрячься и непроизвольно прийти в состояние боевой готовности, поэтому то, что вдруг Матс обмякает и, шумно выдохнув с облегчением, поднимает руки, словно признавая свое поражение, его сильно удивляет. Бенни ничего не говорит и, наверно, не моргает. - Об этом ты даже не подумал. Не успел, бедолага. Развели тебя, как какао-порошок в молоке. - Не может быть. - Это был не мой номер, – пожимает плечами Матс. – Я бы на такое не отважился. Но тебе виднее. - Случайность. Совпадение! – настаивает Бенни. Непонятно, кого он уговаривает. - Не верю я в подобные совпадения. Я уверен, что дверь там оказалась нараспашку не просто так. - Это невероятно. Какой-то триллер. Это всего лишь предположения! - А ты делаешь глупости. Слишком много глупостей на квадратный метр. Бенедикт утирает пот со лба. - Ни хрена себе… - Бене, бедненький… – Матс ободряюще хлопает его по спине. – Ну, тише, тише, в следующий раз будешь осторожнее. - А если я обещаю, что это было в последний раз? - Кому? Мне обещаешь? А если я тебе не поверю? - Это правда. Я не могу позволить, чтобы такое повторилось. - Лично мне – похуй. Вот честное слово, Бенни, это твое обещание ничего не изменит, – голос Хуммельса звенит от раздражения. – Только не говори мне, что он тебя послал. Такие сами не отпускают. - Тут дело не в нем, а во мне. - Да ты что? Вот это прям сюрприз. И мне ты сообщаешь первому. Я польщен Вашим доверием к моей скромной персоне. - Матс, хватит иронизировать. Матс мотает головой и делает пару шагов туда-сюда между кроватями. - Бенни, извини, никак не могу удержаться. Комедия года, достойная «Оскара». В главной роли – Бенедикт Хёведес, лучшая мужская роль второго плана – Юлиан Дракслер, режиссер и автор сценария – Мануэль Нойер. - Прости, – вдруг серьезным голосом говорит Бенни. – Прости меня, пожалуйста. Я должен был сразу тебе сказать, что… Матс вдруг разражается странным смехом, и с этим звуком воцарившееся в комнате напряжение исчезает. Кажется, даже свет становится ярче, а воздух свежее. Бенни смотрит на него широко раскрытыми глазами, почесывая запястье. Юлиан замечает, что он некоторое время не дышал. - Да понял я уже, не дурак, – Хуммельс продолжает смеяться. – Я догадывался, но окончательно стало ясно сегодня. - Прости меня! – Бенни все так же обреченно взирает на него. - И давно? Юлиан нутром чует, что они говорят о нем – по каким-то тонким интонациям в голосе Хёведеса, по острым взглядам Хуммельса, по ударам собственного сердца. - С прошлого лета. Матс отбрасывает со лба непослушные вьющиеся прядки: - Вот блять, Бенни, сукин ты сын, – отчаяние в его голосе граничит с восхищением, и ругательство неожиданно звучит как комплимент. - Матс!.. - Ладно, забыли. - Ты… ты настоящий друг. - Мы же договорились, помнишь? - Да, помню. Спасибо. Матс прикусывает костяшки пальцев, рассеянно поглаживает бородку: - Ладно, я пойду, пожалуй. Не досижу до окончания спектакля. Что-то у вас тут жарковато становится. Оба игрока «Шальке» молчат. Юлиан изо всех сил изучает собственные ногти. Не дождавшись реакции, Матс многозначительно хмыкает и напоследок выдает очередной шедевр ехидства: - Вам доброй ночи пожелать или не надо? - Пожелай, пожелай, – Хёведес запускает руку в волосы. – И мы тебе тоже пожелаем, да, Юлиан? - Спокойной ночи, – говорит Юлиан. А что ему остается? Хуже ведь уже не будет. - И вам, парни, спокойной ночи, – с этими словами Матс делает ручкой и удаляется восвояси, а Бенни на некоторое время замирает, не шевелясь, затем садится на кровать и устремляет свой взгляд в лицо Юлиана. - Итак, я тебя слушаю, – чешет он переносицу. Вид при этом у него настолько капитанский, что Юлиан беспрекословно повинуется. Нет, он соображает, что надо взять себя в руки, перестать подчиняться всем подряд отданным приказам, но это же Бенни: он же ему ничего плохого не сделает. Наверно… - Я нечаянно, – он подползает к Бенедикту на коленях. – Я оглянулся, а тебя нет. Я подумал, что ты ушел в комнату отдыхать. Я пошел сюда. А по дороге оказалось, что у Мануэля не заперто. Я услышал… Это вышло абсолютно случайно. Я просто заглянул. Я даже представить не мог, что вы… что ты… что вы… Щеки предательски горят. Слов таких еще не придумали, чтобы все точно описать. - Нет, я не буду спрашивать тебя, что ты увидел и как ты это для себя истолковал. Я не садист. Но откуда здесь взялся Матс? - Я… он, наверно, пошел вслед за мной, когда я начал искать тебя. Он утащил меня… оттуда. - А что было … потом? - А потом мне стало нехорошо, и он привел меня сюда, напоил и вообще вроде как следил, чтоб я не натворил дел и не устроил какую-нибудь выходку. - То есть, ты утверждаешь: то, чему я был свидетелем, к выходкам не относится? - Бенни, – тяжело вздыхает Юлиан. – Я очень жалею, что так вышло. Это случилось в первый и последний раз – и только из-за того, что я был не в себе. Да и Матс, кажись, тоже. Я совсем не уверен в его адекватности на тот момент. По-моему, он переживал больше моего. - Садись ко мне, – Бенни похлопывает по кровати рядом с собой. – Мне не нравится, что ты сидишь на полу и оправдываешься, как будто в чем-то виноват. Если кто и виноват в произошедшем, так это я. И вполне вероятно, кое-кто еще. - Но это все, потому что я хожу за тобой, как хвост, да? - Я этого не говорил. - Это Матс сказал. - Да уж, это он может… – Бенедикт невесело улыбается. – Он такой. - Бенни! – зовет Юлиан, словно боясь, что тот не откликнется. - Матс просто очень давно меня знает, поэтому он вправе выдать мне какие-то вещи без обиняков. Мы с ним слишком близкие друзья, чтоб мне было плевать на его мнение. - Бенни, мы с тобой тоже можем быть друзьями, как и ты с Матсом. - Мы не можем, Юле. - Нет. Дослушай! - Попытаюсь, – обещает Бенни. – Я учту все твои конструктивные предложения. - Во-первых, если честно, то ты меня никогда не спрашивал: что я могу, чего я хочу, тебя это не интересовало. Ты принимал, как должное, что я молчу и о наших отношениях, и в наших отношениях. - А тебе хочется дать объявление по Schalke TV? - Ну, вот зачем ты так? Хотя звучало бы прикольно, наверно: «Volle Röhre Königsblau – кобальтовые еще синее, чем вы думали». - Боже, Юле, ну и мысли у тебя, – Бенни ухмыляется. – Я имею в виду, что мы с ним всегда были на равных. И по статусу, и по возрасту. И не только из-за того, что играли на соседних позициях, дополняя друг друга. С тобой у меня так не получится. Пытаться бесполезно. - То, что вы с Матсом дружили в молодежке, – серьезно начинает Юлиан, смущенно водя пальцем по колену, – общая победа и все такое, это же… это прошло сто лет назад. Согласись. Второе. Мы с тобой – мы – да, я знаю, как ты бесишься от того, что я говорю это слово, но мы с тобой пережили вместе уже больше, чем ты с Матсом. У нас с тобой были общие победы, общие поражения, общие взлеты и провалы, если футбол для тебя важнее учитывать, пусть будет. - Потому что мы в одной команде. - Не только это. Я не буду говорить о том, что мы прожили на всяческих выездах в одной комнате – пусть и не в одной кровати – больше, чем это твое пресловутое Евро трехлетней давности, и зачем ты за него так цепляешься… Я всегда буду на твоей стороне, чтобы прикрывать твою спину. Я тебе обещал. Бенни обнимает его за шею и притискивает к себе. Юлиан утыкается ему в плечо, но продолжает: - Да, Мануэля Нойера я не переплюну – пока еще нет. Но со временем, думаю, смогу, если все будет идти так же, как и сейчас. А Хуммельса – могу, уже теперь. Если ты объективно подумаешь. Если для тебя настолько важно то, о чем ты сказал, то рассчитай сам. Считай, раз ты такой умный. - А ты непременно хочешь их обоих обогнать? - Да. Обязательно. Готов каждый день крестики в календаре зачеркивать, – с иронией отвечает Юлиан. - Ну, если тебе так приспичило, то… - Дай договорить, что ли? Ты сказал, что хочешь спокойствия – что ж, я лишний раз тебя не дергаю, ты должен признать. Мне достаточно того, что ты можешь дать. Я с тобой соглашаюсь, я тебя слушаюсь. - Да, ты прав. Доволен? – Бенни берет его за руку, переплетает пальцы. - Я рад, что ты это понимаешь. Но учти: это только потому что Я так решил, потому что это МОЙ выбор. Я не знаю, как пойдет дальше, но пока так. Просто я тебя люблю, и мне хочется быть рядом с тобой, и я согласен играть по твоим правилам, ведь раньше у меня никогда не было своих. Ты зовешь – я прихожу. Ты говоришь – я слушаю. Ты приказываешь – я исполняю. Но вот Мануэля давай сюда не будем впутывать. Это мое условие. Пусть на поле в Бундестим будет все, что угодно, все, что нужно для общего дела, но вот за его пределами – нет. Бенедикт не произносит ни слова в ответ и не выпускает его ладонь из своих рук: сжимает запястье, гладит между пальцев, массирует фаланги, водит по подушечкам ногтями. - А упрекать меня в моем возрасте против правил, – добавляет Юлиан, подбодренный тем, что Бенедикт внимательно слушает и не прерывает его монолога. – Я в этом не виноват. И в том, что я такую чушь несу – тоже. Ври себе, что угодно, – это Матс сейчас хорошо сказал, но не заставляй врать тебе других. Этот чертов Хуммельс вообще очень умно рассуждает. Он тебя отлично знает, видимо. Когда-нибудь я тоже буду понимать тебя без слов. Дай мне время, Бенни. Я сказал: «люблю»? Тупо звучит, но другого слова под это, кажется, не придумали, поэтому пусть остается так. Взамен от тебя ничего не требуется. Кроме честности. Ты же у нас такой правдоборец. Если ты не захочешь меня рядом, ты скажешь мне. Не желаю быть обузой. Но ты ведь пока не говоришь… - Я не говорю, потому что я хочу тебя рядом, Юле, – взгляд Бенни затуманен, а глаза приобрели какой-то непонятный цвет. - То есть ты даешь слово – не Матсу, а мне, что больше не …? - Да. Ты целиком прав. Давно надо было с этим покончить, – Бенни тянет его к себе и прикасается губами к его лбу. – Иди сюда. Я буду просить прощения. Юлиан зажмуривается и старается не думать о том, что на теле Бенедикта могут оставаться следы, явно показывающие, чем он занимался с Мануэлем. Это отступает на задний план, становясь совершенно неважным по мере того, как он опускается спиной на постель, а Бенни задирает на нем футболку, ведет по его животу выше, открывая грудь. Юлиан покорно избавляется от одежды, позволяя раздвинуть себе ноги. - Я же могу на тебя положиться? – спрашивает Бенни. Сердце громко стучит, и двусмысленность вопроса для Юлиана очевидна далеко не сразу. Хёведес укладывается сверху и припечатывает на его шею поцелуй прямо под подбородком, над трепещущимся кадыком. - Имей в виду… я тебя убью, если еще раз увижу тебя с кем-нибудь… из Дортмунда… Ты меня понял? - Не бойся, не увидишь, – шепчет Юлиан. - Это не совсем тот ответ, которого я ожидал, – улыбнулся Бенни. Юлиан приходит в себя и упирается руками ему в плечи. - Что такое? - Матс точно закрыл за собой дверь? Было бы не лишним проверить. И вообще лучше запереться на замок. Бенедикт садится на кровати, прячет лицо в ладонях и смеется.