Черный

В Шин-Макоку черный считался особенным цветом. Школьная форма в сочетании с черными глазами и волосами была верным залогом того, что в человеческих землях тебя сочтут монстром. А в землях мазоку — как минимум чрезвычайно значимой личностью. Юури проверил это на собственном опыте и, надо сказать, сперва был немало удивлен. На Земле черный считался обычным цветом… Впрочем, кое-кто даже на Земле ухитрялся подавать себя как значимую личность. С первого взгляда — без особых на то оснований. — Ты себя недооцениваешь, Шибуя, — твердил Мурата, когда Юури пытался осторожно ему намекнуть: кем бы они ни были в Шин-Макоку, здесь остаются обычными школьниками. — Ты какой угодно, только не обычный. Недосказанное «И я, разумеется, тоже» витало в воздухе. Ответом на робкие протесты Юури служил неизменный смех и полусерьезные советы в духе: — Шибуя, тебе не помешало бы зелье храбрости. Кто и впрямь не был обычным, так это сам Мурата. Возможно, вследствие памяти о прошлых жизнях, с которой научился жить, а может, благодаря врожденной простоте характера, Мурата мог легко найти общий язык с каждым, начиная с матери Юури и заканчивая обитателями Шин-Макоку. Что, по мнению самого Юури, было крайне затруднительно. Особенно если дело касалось его матери. Ауре притяжения, окружавшей Мурату, было совершенно невозможно сопротивляться. Понемногу Юури сам начал ловить себя на восхищении «Муракеном», как иногда называл себя его новый друг. Его единственный настоящий друг, пожалуй, без всяких «жениховских» и «крестных» примесей. Не сказать, что Юури всегда был в восторге от замыслов Мураты, — о доброй половине этих замыслов он узнавал уже после их осуществления, — но личного обаяния своего дорогого друга отрицать не мог. «Ничего удивительного, что он нравится девушкам», — иногда грустно думал Юури. Сам он от девушек, памятуя о своем горьком опыте, старался держаться подальше — и раз за разом терпел сокрушительное поражение. Мурате непременно нужно было затаскивать Юури в караоке — какие же старшие классы без регулярных походов в караоке?! — и всевозможные места, предназначенные для общественных развлечений, куда сам Юури по доброй воле носа не сунул бы. Отказаться не было ни малейшей возможности — Мурата ловко манипулировал Юури, намекая на то, что ему явно понадобится помощь «лучшего друга» в команде по бейсболу/очередной афере в Шин-Макоку/попытках избежать придирок Шори, нужное подчеркнуть. Дружба между Юури и Муратой, если разобраться, была достаточно странной. Первый с трудом устанавливал связи, — не будь Шин-Макоку, он вряд ли ухитрился бы найти себя хоть в чем-то, — и по старой привычке пытался сбежать от друга, боясь подпустить его слишком близко. Мурата же, при всей своей непосредственности и способности при случае завязать тысячу знакомств, напротив, с потрясающим упорством вытаскивал Юури из «раковины», в которой тот тщился замкнуться. Мурата знал о Юури, казалось, все. А может, даже чуть больше. Иногда у Юури начиналась мания преследования, и тогда он свято верил в то, что Мурата следил за ним едва ли не с самого рождения. Разумеется, оставаясь на расстоянии. Эта мысль обычно нагоняла на Юури необъяснимую тоску. Иногда он думал, что, если бы не воля Истинного Короля, Мурата никогда бы и не подошел к нему, Юури, на расстояние ближе двух метров. Иногда — что Мурата является прежде всего Великим Мудрецом, советником мао Шин-Макоку, а не заместителем капитана в бейсбольной команде… и, тем более, не другом. Подобные мысли ни в какую не желали оставлять Юури в покое. Втайне он считал себя не только неподходящим мао, но и неподходящим другом. Недостойным того, чтобы заслужить дружбу такого человека, как Мурата. Поэтому Мурата и его поведение, на которое он, в отличие от Юури, по-настоящему особенный, имел полное право, зачастую раздражали. — …Скоро ты там, Шибуя? — голос Мураты ворвался во внутренний мир Юури, напрочь нарушив спокойствие, там царившее. Что не могло не отразиться на мире внешнем — Юури вздрогнул и выронил кроссовок. — Я тут подумал — не хочешь чего-нибудь перекусить? Выглядишь изголодавшимся, — Мурата сунул нос в раздевалку, сверкнул заговорщицкой улыбкой и был таков. Он никогда не задерживался в раздевалке — слишком был чистоплотным, потому не любил лишний раз вдыхать концентрированный запах пота. — Мама меня убьет, если пропущу ужин, — тяжко вздохнул Юури. — Поэтому есть вне дома… Ой, — слишком резко наклонившись, Юури почувствовал явственную боль — на тренировке перестарался. — Шибуя? — в голосе Мураты послышалась явственная тревога. — Что случилось? — Ничего, — выдохнул Юури, — так, спину потянул. Секунду или две Мурата молчал. Потом сказал: — Знаешь, твоя мама готовит потрясающее карри. *** Не то чтобы Юури был против присутствия Мураты на семейном ужине, куда он так ненавязчиво напросился. Не то чтобы его смущало то, что Мурата самым наглым образом занял заднее сиденье его велосипеда и слезать оттуда не пожелал ни за какие коврижки. Юури частенько подвозил Мурату до дома после тренировок и не видел в этом ничего зазорного. Но вот то, что Мурата успел где-то разжиться палочкой данго и пластиковой бутылкой с зеленым чаем, судя по всему, намереваясь разобраться с ними по пути к дому Юури, уже казалось странным. — Ты на ужин собираешься или как? — поинтересовался Юури, окидывая Мурату суровым взглядом. — Ты как семидесятилетний старик, Шибуя, — улыбнулся Мурата. — Ворчишь и ворчишь. Разве что за девушками не бегаешь. Будешь? — Юури была предложена пока непочатая палочка с нанизанными на нее сладостями. — Аппетит испортишь, — Юури покачал головой. — Ай, все равно до ужина еще два часа… Уверен, что не хочешь? — Мурата расправился с первым шариком данго и улыбнулся опять. Немного сладкого сиропа осталось у него на губах и, прожевав, Мурата неторопливо их облизнул. Юури отвел взгляд. — Нет. Почему ты едешь со мной, хотелось спросить Юури. Почему ты дружишь со мной? — Точно? — Мурата провокационно помахал палочкой с оставшимися данго у Юури перед носом. Тот поспешно отшатнулся: — Мурата… Так и без глаза оставить можно! — Признайся — ты просто боишься непрямого поцелуя с парнем, — подмигнул Мурата. Линзы очков визуально увеличивали и без того большие глаза, и Юури в который раз поймал себя на мысли: неудивительно, что его друг нравится девушкам. С его изысканно-интеллигентной внешностью, привычкой даже вне школы носить вещи черного цвета, которые очень ему шли, выдающимся умом, легким характером, неслабыми достижениями в спорте, превосходным чувством юмора… В случае с Муратой черный цвет казался признаком благородства даже здесь, на Земле. А Юури оставался неуклюжим вечным школьником даже в Шин-Макоку. — Ничего я не боюсь, — тело реагировало быстрее разума. — А ну, давай сюда! — почти выхватив у удивленного Мураты палочку с данго, Юури незамедлительно вонзил зубы в сладкий шарик. С вызовом глянул на друга — ну что, съел? Мурата зааплодировал, улыбаясь. Юури, уже жалея о своей выходке, ткнул ему палочку в руки. — Постой, Шибуя, — давясь смехом, Мурата указал на собственные губы, все еще влажные от слюны. — Сироп… — Да знаю я, — огрызнулся Юури. Щеки горели. — Еще вот тут, — придерживая коленями бутылку с чаем, свободной от данго рукой Мурата принялся деловито обшаривать собственные карманы. — На щеке… Вот, держи. Юури была предложена немного смятая бумажная салфетка. Должно быть, Мурата спер ее из школьной столовой. За ним такое водилось; Мурата называл это «разумной предусмотрительностью». — Не там, — Юури по непонятной причине нервничал все больше, а Мурата улыбался, будто происходящее его, паршивца, чрезвычайно забавляло. — Дай сюда. Безропотно расставшись с салфеткой и мысленно пожелав Мурате свалиться с велосипеда, захлебнуться чаем и напороться на палочку от данго одновременно, Юури, однако, не стал уворачиваться. Видела бы его мама… или кто-то из друзей в Шин-Макоку… Мысль об этом заставила щеки пылать еще жарче. Умом понимая, что стоять столбом, пока твой — а твой ли? — лучший друг стирает с твоей же щеки размазавшийся сироп — верх слабохарактерности, и, по идее, полагается вопить и вырываться, Юури не спешил двигаться с места. — Все, — Мурата оглянулся в поисках урны, не заметил поблизости таковой, а слезать с велосипеда поленился, поэтому аккуратно сложил запачканную салфетку и убрал ее в карман. Ловя себя на иррациональном желании оказаться как можно дальше отсюда, Юури одарил друга испепеляющим взглядом. — Можем ехать. — Если бы я был пилотом из какого-нибудь аниме, ты наверняка стал бы штурманом, — пробормотал Юури, занимая свое место. — А я и есть твой штурман, — на удивление серьезно отозвался Мурата, — только вот штурман без пилота мало чего стоит. «Так же, как пилот без штурмана». — Да какой из меня пилот, — велосипед двинулся с места, и, не оглядываясь на Мурату, Юури все же не смог проигнорировать его ответ: — Самый лучший. *** Первое, что услышал Шори, когда вернулся домой, — сладострастные стоны, доносившиеся из комнаты Юури. Первой мыслью Шори было: «Ну вот, наконец-то он нашел себе девушку». Второй — что брат потерял всякий стыд, раз привел девушку к себе домой, да еще за два часа до ужина и неминуемого возвращения родителей. Третью мысль Шори, к счастью, не успел осознать в полной мере, потому что уже на всех парах летел к комнате Юури, чтобы остановить творящийся там разврат и беспредел. Распахнув дверь, Шори замер, не в силах и слова вымолвить. Юури лежал на полу на животе, а восседавший на нем сверху Мурата Кен зачем-то надавливал руками на его обнаженную спину. Взгляд Юури, обратившийся к Шори, был преисполнен детской невинности. Во взгляде Мураты сверкали насмешливые искорки. — Ты что-то хотел, старший брат моего друга? — непринужденно поинтересовался перерожденный Великий Мудрец, не отрываясь от своего крайне важного занятия. — Э… Что… как… Что вы здесь делаете?! — нашелся Шори. Вопрос был дурацким, но он понял это, уже задав его. — Массаж, — хлопнул ресницами Мурата, — а что ж еще. Шибуя спину потянул. — Я сам могу сделать Юури массаж! — возмутился Шори. — Ни за что, — протест со стороны Юури последовал немедленно и непонятно почему сопровождался пылающими как маков цвет ушами. — После твоего массажа я точно не смогу заниматься бейсболом. Шори вернул самообладание в достаточной мере, чтобы ограничиться высокомерным хмыканьем. — Только попробуй как-либо навредить Юури, друг моего младшего брата! *** — «Навредить»… И что это он, интересно, имел в виду, — пробормотал Юури, когда за Шори закрылась дверь. — Иногда я совершенно не понимаю, что творится у него в голове. Руки Мураты на спине Юури замерли: — Видишь ли, он подумал, что я пытаюсь тебя соблазнить. — Хватит уже насмехаться, — Юури бросил взгляд через плечо. — А я и не насмехаюсь. Кое-как вывернувшись из-под не особо сопротивлявшегося Мураты, Юури убедился в правдивости его слов — «его преосвященство» выглядел совершенно серьезным. — Чушь, — неуверенно возразил Юури. — И вообще, не смешно. — Я тоже, — задумчиво сказал Мурата, — не вижу в том, чтобы тебя соблазнить, ровным счетом ничего смешного. — Вот-вот! — горячо поддержал Юури. — Два парня вместе — это ненормально, а мы с тобой друзья, и вообще, зачем это тебе? Я имею в виду, — Юури говорил все быстрее и быстрее, отчаянно пытаясь забыть о том, как Мурата сегодня облизывал губы, и о том, какие ощущения пробуждали прикосновения его пальцев к спине — волны горячих мурашек, тяжелая сладость, за которую можно душу продать, о которой нельзя думать, даже не всерьез, даже наедине с собой, — ты же… — начал Юури. Мурата внимательно смотрел на него, поблескивая стеклами очков. — Ты… — Юури попробовал еще раз, но под взглядом Мураты у него в горле будто комок застрял. Говорить стало невероятно тяжело; с натугой сглотнув, Юури все же продолжил: — Ты и Истинный Король… — Ах, вот ты о чем, Шибуя, — Мурата не дал Юури договорить, с улыбкой перебив его: — Знаешь, мне всегда больше нравился черный цвет. Прежде чем Юури успел понять, что это значит, его повалили на пол, и горячие, все еще улыбающиеся губы прижались к его губам. На вкус они были как данго. *** «И чего они там так шумят, — раздраженно подумал Шори, прислушиваясь к «Мурата, постой… ах! Не так сильно» и «Шибуя!», доносящимся из соседней комнаты. — От игры отвлекают… Ах, Наэ-тян, я весь твой!» — грудастая красавица, появившаяся на экране ноутбука, всецело приковала внимание Шори, заставив напрочь забыть о неподобающих звуках.