Не важно, где мы....

Большие изумрудные глаза, полные необъяснимой печали и безразличия, взглядом бегают по строкам, которые ровными рядами поселились на белоснежных листах новой книги, что так бережно держат тонкие руки, а пальцы осторожно переворачивают один прочитанный лист за другим. На мягких прядях волос, такого же цвета, как и глаза, красиво играет теплый солнечный свет, который лениво пробирается в небольшую комнату сквозь тонкие стекла дорогих окон. На большом диване приятных кремовых оттенков устроился иллюзионист, свесив ноги через подлокотники. Его взгляд то и дело устремляется на дверь, но сразу же, будто опомнившись, возвращается на листы книги, сюжет которой становится все более предсказуемым. Тонкие брови немного сдвигаются, образуя небольшую морщинку на лбу, которая показывала ту сосредоточенность, с которой парень пытался вникнуть в смысл прочитанных слов. Но мысли будто сговорились и напрочь отказываются погружать его в мир, созданный автором, продолжают бродить около двери, которая уже через каких-то пару, но слишком длинных для Франа, минут с неприятным скрипом распахивается, чуть ли не слетая со старых петель, и впускает чем-то недовольного парня с растрепанными, цвета сладкой карамели, волосами, в которых беззаботно запуталась дорогая, но тонкая изящная диадема, на которой загадочно блестит мелкая россыпь драгоценных камней. Форма, обычно красиво облегающая тонкие черты стройного тела, сейчас была разорвана во многих местах и перепачкана пылью, смешанной с кровью, которая напоминает простую грязь. — Никакого уважения к королевской персоне. Заставлять принца разбираться с какими-то жалкими червяками. — Тихий голос напоминает шипение, а тонкие губы изогнуты в недобром оскале. По одному такому потрепанному виду Бельфегора можно сказать, что он очень устал, но даже до мягкого дивана он проходит извечно гордой походкой, расправив плечи так, будто идет по большой зале к своему верно ждущему трону, а толпы людей заворожено смотрят на него, не осмеливаясь даже дышать. Но сейчас на него устремлен только один взгляд, в котором можно увидеть лишь безразличие, но не ожидаемый восторг от вида королевской персоны. Наверное, как раз подумав об этом, тонкие пальцы отпустили холодную сталь ножа в броске, и из большой шапки, напоминающей голову лягушки с большими глазами и одетую на голову иллюзиониста, уже торчит пара ножей, которые тут же летят на пол, предусмотрительно погнутые Франом. — Семпа-ай, все никак не могу понять, чем же вам так нравится членовредительство-о? – Книга аккуратно опустилась на небольшой кофейный столик, что стоит перед диваном, а один из ножей вложен между страниц, заменяя закладку. — Ты… — Голос немного дрожит от злости при виде того, как обращаются с любимыми ножами принца, а пальцы сжимаются в кулаки. – Наглая Жаба. Усталость вмиг исчезла, будто быстрым потоком ее смыли раздражение и злость, и холодная сталь касается бледной кожи на тонкой шее иллюзиониста, а его семпай, тихо смеясь шипящим смехом, нависает сверху, прижимая к мягкой поверхности. — Бел-семпа-ай, да вы маньяк какой-то-о. — Даже в таком положении лицо Франа не выражает каких-либо эмоций, только быстрые удары сердца могут выдать его волнение от близости принца. — Заткнись, — шипит так близко к уху, наклонившись почти вплотную к безразличному лицу. Быстрым движением ножа ткань на худом, даже тощем, торсе разрывается с глухим треском, а на гладкой коже остается красная полоса, в которой застывает на месте свежая кровь. Большая шапка откидывается куда-то в сторону, а холодные пальцы тут же начинают вырисовывать невидимые узоры, то и дело будто случайно касаясь сосков, которые быстро начинают затвердевать. Стараясь не показывать сбившегося дыхания, изумрудные глаза спокойно наблюдают за действиями принца, а мысли стараются ухватиться за что-то, лишь бы не обращать внимания на начинающий разливаться под нехитрыми прикосновениями жар. Чтобы хоть как-то отвлечься, Лягушонок тянет руку к карману брюк и достает оттуда слишком большое для его тонких пальцев кольцо, сразу же одевая его. Пламя, переливаясь сиреневыми и фиолетовыми оттенками, окутало кольцо, и белый мелкий песок сменил мягкость дивана; однотонные обои исчезли, медленно, будто сгорая, растворяясь на фоне далекого неба и мягкий редких облаков, рябью покрывших небесный простор. Набегающие на чистый берег волны прохладными движениями касались пяток, надвигаясь все выше до самого пояса и покрытые пористой пеной. Удивленный взгляд из-под челки окидывает море, что распростерлось за их спинами, потом Бел вопросительно смотрит на Франа, который все так же лежит под ним, и подозрительно спрашивает: — Что это ты задумал, Лягушка? — О, а семпай испугался-я? – Последнее слово тянется как сладкая тягучая карамель, будто подчеркивая насмешку в безразличном тоне. — Иди ты, — говорит без злости и тянется к «молнии» на брюках своего кохая, при этом покрывая его шею и ключицы укусами, по которым потом проводит языком, словно пес или кошка, зализывая рану. Тонкие пальцы пытаются высвободить Лягушонка из брюк, но пряжка на ремне все никак не хочет расстегиваться, и, недовольно шипя, он бесцеремонно решает их разрезать ножом, как это уже сделал ранее с кофтой. От холодного прикосновения стали Фран вздрагивает, и большая волна тут же накрывает их с головой. — Ты вообще уже обнаглел?! – Злое шипение совсем рядом с ухом, а тонкие пальцы пытаются вернуть на прежнее место диадему, которую чуть не смыл быстрый поток. Не желая говорить что-либо, иллюзионист худыми руками обнимает принца за спину и холодными губами прикасается к шее, затем, слизывая безвкусные капельки воды, кончиком языка проводит невидимую дорожку до уха. Бел лишь усмехается и до конца стягивает брюки с мальчишки, позволяя мелкому песку прилипать к мокрой бледной коже. Обхватив Франа руками, он принимает сидячее положение, и Лягушонок, упершись коленями в колкий песок по обе стороны от принца, немного дрожащими руками стягивает с него мокрую футболку с разорванным после задания плащом и прижимается к изящному телу, подушечками пальцев скользя по гладкой, бархатистой коже на спине и губами совсем чуть заметно касаясь острого плеча. Шипящий смех смешивается со звуками набегающих на берег волн, которые то и дело ударяются об подставленную им королевскую спину. Но Бел этого не замечает и, больно вцепившись одной рукой в плечо мальчишки, тонкими пальцами проводит под все еще одетой на иллюзиониста тканью вдоль выступающего позвоночника, царапая ногтями, и сразу двумя пальцами входит в юное тело, растягивая его. Зажмурив глаза, Фран стал покусывать тонкую кожу на шее принца, оставляя красные следы от зубов, и зарылся пальцами в мокрые пшеничные волосы, которые приятно пахнут сладкой карамелью. Из-под белых, мокрых песчинок стала пробиваться зеленая трава, покрытая мелкой росой; море, подобно пару, растворилось, словно иссыхая в воздухе, и большое, но молодое дерево скрыло в тени своими большими красивыми листьями иллюзиониста с его спутником. Мягкий шелест травы и листьев под легким ветерком создавал странную, ненавязчивую, но чем-то очень чарующую мелодию. Красивые розовые и голубые, где-то — желтые бутоны летних цветов начали раскрываться вокруг, образуя неподражаемую своей красотой небольшую поляну, руководимые фиолетовым пламенем, что так нежно окутывает кольцо, которое то и дело хочет упасть с тонкого пальца. — Тебе еще не надоело фигней заниматься, земноводное? – Горячее дыхание обжигает кожу на ухе, и Лягушонок старается сдержаться, чтобы не поддаться бедрами навстречу проникающим в него пальцам. — Просто с вами слишком скучно-о, вот я и решил попрактиковаться в иллюзиях, семп… — он не смог договорить, прикусив губу и стараясь сдержать стон, когда пальцы, наконец, касаются той заветной точки — и волна жара, перемешанного с терпким наслаждением, разносится по всему телу, заставляя дрожать. Конечно, все эти иллюзии нужны только для того, чтобы отвлечься от всего этого невыносимого возбуждения, которое можно увидеть по давно ставшему твердым члену, который сейчас головкой упирается в живот принцу, чем вызывает довольную усмешку у второго. — Что ж, если тебе так не нравится… — Широко улыбаясь, Бел встал и направился куда-то в сторону дерева, словно зная, что выход там, а его пальцы больше не сжимает колечко тугих горячих мышц. Тяжело дыша, Фран встает, до сих пор облепленный мокрым песком, и, поправив разрезанную кофту на своих худых плечах, с виду спокойно, но внутри — с тревогой и недовольством от неудовлетворенности, подходит к принцу, оказавшись возле большого дерева. — Но, Бел-семпа-ай, вам ведь все равно не выбраться без моей помощи из иллюзии, а у вас стои-ит, — облокачиваясь о ствол дерева и показывая пальцем на брюки принца, которые были тому явно тесны в данный момент, сказал он без особых эмоций, но, как всегда, издеваясь над своим семпаем. — Ты слишком наглая Жаба, — Шипит сквозь стиснутые зубы и с силой прижимает своего кохая к твердому дереву, сразу разворачивая к себе спиной. – Сам напросился, — с некоторым довольством, мнимо ласково произносят тонкие губы, и острый язык обводит контур уха, кончик которого еле заметно покраснел. Звук расстегивающейся молнии — и без лишних предупреждений твердая плоть проталкивается в хоть и растянутый, но все же узкий проход. Фран вцепляется руками в дерево перед собой и прикусывает губу, из которой сразу же начинает сочиться тонкая струйка алой крови. Резкие движения, кажется, совершаются с большим трудом, но, шипя подобно недовольной кошке, через несколько толчков наконец движения становятся более уверенными и глубокими, а по внутренней стороне бедер иллюзиониста стекают рубиновые капли крови. Бел подхватил одну ногу Франа чуть выше внутренней стороны колена и поднял вверх, пристраиваясь поудобней. Другой рукой он накрыл вцепившуюся ногтями в твердую кору дерева ладонь и стал кусать мочку маленького уха иллюзиониста. Прозрачные капельки застыли в уголках изумрудных глаз, а все ощущения сосредоточились на показавшихся на первый взгляд грубых, но на самом деле — очень чутких и нежных движениях. Каждый толчок странного ритма приносит сначала невыносимую волну боли, но сразу следом за ней – безумного, слишком яркого и пьянящего наслаждения. Зная, что рассчитывать на принца не приходится, Фран прикасается к своему члену, большим пальцем размазывая круговыми движениями по головке выступающие капельки смазки. Тихий стон срывается с тонких губ, и пальцы, обхватив возбужденную плоть в кольцо, начинают быстрые движения от основания к головке. Мягкая кожа на шее иллюзиониста подобно шоколаду плавится под горячими поцелуями мягких губ Бельфегора, который иногда не в силах сдерживать шипение, которым он скрывает сладкие стоны. И, зарывшись носом в чуть мокрый после иллюзии моря мех порванной куртки, прижимаясь к худому, но разгоряченному телу еще сильнее, он кончает в податливое тело и, тяжело дыша, пытаясь привести мысли в порядок, кусает мочку уха Франа, который только через несколько секунд изливается в свою же руку, уже не в силах сдержать протяжный стон и выгибаясь в спине подобно кошке. Разноцветные лепестки с окружающих их цветов покинули стебли и, гонимые усилившимся ветром, скрыли от них все остальное, запутываясь в растрепанных волосах. А затем все, включая даже эти лепестки, исчезло, растворилось на голубом фоне безграничного неба. Вместо земли появились белые пушистые облака, за которыми где-то вдали можно было увидеть Италию. — Что за?.. – Бел вцепился в Лягушонка и прижал как можно ближе к себе. – Какого черта ты творишь, Жаба?! Сильный ветер сдувал с них последние песчинки и мягкие лепестки цветов; вместо слов на кольце Франа чуть сильнее вспыхнуло фиолетовое пламя — и большое пуховое одеяло окутало их, сохраняя в тепле от ветра. Холодным носом он уткнулся в теплую грудь своего семпая и, пока тот не видит, еле заметно улыбнулся, обнимая в ответ стройное тело. Бельфегор не любит высоты, и эта иллюзия его выводит из себя, но даже если бы это было не иллюзией, правдой, он бы все равно точно так же, как и сейчас, закрыл бы глаза под скрывающей их челкой и безумно, но искренне улыбаясь, наслаждался теплом чужого тела. И не имеет значение, где они могут находиться, пока они вместе – все хорошо, пока могут чувствовать тепло другого рядом, слышать любимый голос и вдыхать аромат шампуня, который всегда будет вкусно пахнуть лишь только на любимом. Наверное, принц так крепко обнимает своего Лягушонка только лишь из-за боязни высоты, но даже сейчас, когда они все в том же пуховом одеяле лежат уже на диване кремового цвета, он даже не думает его отпускать. Может, он уснул, не заметив пропажи иллюзии, а может, просто не хочет замечать.