Не бей меня, мама

Не было ни музыки, ни священника, никого постороннего. Мама тихо стояла сзади, обнимая за плечи и не давая мне упасть на еще холодную и сырую землю. Мне было семь лет, и я навсегда запомню то чувство пустоты и непонимания, когда по привычке перед сном ждал поцелуя в лоб и историю о храбрых воинах от своего любимого отца, но он не приходил больше. Его заменила мама со своими глупыми и неуместными для мальчика сказками. Но тогда, стоя на грязной почве, и, смотря, как деревянный лакированный гроб опускают в землю, я тихо шептал непонятные мне тогда слова молитвы. Разве я мог знать, что они не вернут моего отца? Разве я мог знать, что больше никогда я не запущу с ним в небо самолетик? Разве я мог знать, что тогда рухнула жизнь моей матери? Я просто шептал слова молитвы, надеясь, что дома меня встретит своим крепким объятием отец. Каково же было разочарование, когда на тихий вопрос из прихожей «Папа?» никто не ответил. - Он не придет, малыш. Не сегодня,- мама потрепала мои волосы и пошла в зал. Разве я мог знать, что ее «Не сегодня» будет значить никогда? Потом постоянно звонил мамин телефон. Она брала трубку, кивая и говоря тихое подавленное «Спасибо». Иногда на ее голубых глазах появлялись слезы, но, робко смотря в мою сторону, мама стирала их тыльной стороной ладони, отворачиваясь. К вечеру она выключила мобильный и достала бутылку чего-то золотовато-коричневого. Я знал, что это алкоголь, но не знал даже, что именно значит это слово: «алкоголь». Разве что после него люди становятся более веселыми или, наоборот, совсем грустными. Мама выпивала стакан за стаканом. Это начинало пугать меня. Наверное, правду говорят, что у детей хорошее чутье. Я сжался в калачик на диване, изредка выглядывая прищуренным глазом в сторону пьющей матери через отросшие кудряшки. Мелкая дрожь гуляла по моему телу от зрелища, что потом предстало моим глазам: мама начала плакать, даже рыдать, допивая бутылку алкоголя до последней капли; она хваталась ладонями за свои блестящие густые волосы, выговаривая разные проклятия. Я был испуган. Все это было странным для моего детского мировоззрения. Я никогда раньше не видел маму в таком состоянии. Сам того не заметив, я тоже начал плакать, но не из-за утраты отца, а из-за страданий мамы, как и любой другой ребенок, полностью ненавидящий слезы близких ему людей. Я даже искал причину горьких маминых слез в себе, как и всякий раз, когда случалось нечто плохое, я винил себя. - Мам, не плачь, не надо,- тихо прошептал я, выглядывая из-под кудрей обоими глазами. На что она посмотрела на меня холодными глазами; я даже не разглядел в них привычных бирюзовых ноток, только серый пустой цвет с пеленой слез. Горько усмехнувшись, она спросила меня тогда: - Гарри, ты понимаешь, что происходит? Я немного замялся и сжал в кулачки край подушки. - Отец умер,- выдавил из себя я, впервые за все время сознавая, что он не придет больше; что сегодня в том красивом гробе лежал именно он, а не кто-то дугой. Чувство безысходности окутало меня вместо теплого одеяла, когда по телу прошла волна мурашек. Мама рассмеялась мне и поставила бутылку на стол, потом села рядом. - Знаешь, Гарри, Пол очень сильно тебя любил, но я нет, малыш. Ты не мой сын, чтобы тебя обожать,- ее голос обжигал своим безразличием. Я не сразу понял, о чем твердит моя мама. Но потом я отодвинулся от нее и свесил хрупкие ноги с дивана. Она не моя мама. - У меня нет мамы?- простонал я, разглядывая свои пальчики на ногах и стараясь сдержать рвущиеся крики и стоны. - У тебя нет никого, чудо. Но здесь,- она погладила свой живот,- здесь есть моя с Потом дочка. И она будет счастлива. Я закивал головой, не особо понимая, к чему такому она ведет. - А ты просто не нужен мне, ты мне чужой. - Чужой? Мам, я буду хорошим, я буду помогать сестре, учить ее, я обещаю тебе, только не отдавай меня, пожалуйста!- меня разрывали слезы отчаяния. Мне сказали, что я не нужен как мешок мусора. Это не укладывалось в моей голове; я тер глаза до режущей боли и умолял чужую мне женщину о снисхождении. Она оставила меня, и на моих глазах росла она, Джемма, которая излучала радость и получала взамен материнскую любовь. Я ненавидел ее все время, что себя помню. Я следил за ней каждый будний день после школы и за любой косяк получал то ладонью по лицу, то ремнем по ягодицам. В школе на уроках физкультуры надо мной все смеялись, мои одноклассники смеялись над моими синяками на ногах и руках от ее побоев. Я не получал и одной миллионной той ласки, что получала малышка Джемма. Единственной отрадой в моей жизни стали дни, когда по милости Лили ( моей псевдо-мамы ) я мог выходить на улицу и играть с Кэролайн, моей единственной и верной подругой. С возрастом игры в вышибалы перешли в прогулки по парку и различные откровения. - Мам, мы в колледж,- Джемма чмокнула Лили в щеку и кивнула в мою сторону.- Можно я погуляю сегодня после занятий, пожалуйста? Да и Гарри пусть развеется, хорошо? Я испытал некое недопонимание, ведь Джемма прекрасно знала, что Лили нет никакого дела до того, где я буду находиться я что я буду делать. Но при том ненависть к этой девушке, коей она несомненно стала, переросла в привязанность. Джемма не делала мне ничего плохого, наоборот, пыталась показать Лили, что мы равны. Но дело в том, что псевдо-мамаше нет до этого дела. - Да, конечно, прогуляйся с друзьями, только не задержись,- ни слова обо мне, конечно. Стоило надеяться. В тот день я решил не приходить домой до Джемы и просто гулял по парку. Я еще даже не представлял, как этот день изменит мое чистое и доброе сердце, которое оставалось таким, не смотря ни на что. Уже стемнело, когда я решил идти домой. Я думал о прекрасной девушке, Мередит, что запала мне в сердце уже как полгода. Она очень красивая: у нее светлые длинные волосы ( она постоянно носила венки с цветами ), еще у нее чудесные голубые глаза; кроме того у нее очень чистая душа, с ней всегда найдется, о чем поговорить. Это, наверное, была моя первая искренняя любовь. Ведь это любовь, когда сердце трепещет при простом упоминании одного только этого имени: «Мередит»? Ведь это любовь, когда чувствуешь всю боль, что она испытывает, слыша оскорбления, или по другой иной причине? Я все это чувствовал. В свои шестнадцать я познал любовь. Я завернул в достаточно тихий переулок, где мне на встречу шла веселая компания взрослых ребят. Я толком ничего не успел понять. Только свит. И в следующее мгновение я открыл глаза и находился в темном мокром помещении. Подвал. Я хотел потрогать голову, она сильно болела, но руки оказались подвязаны над затылком. Как я сразу этого не заметил? Я стоял лицом к стене, но между мной и ней могли поместиться человека два. Я начал дергаться, желая освободиться от оков, чем вызвал интерес насильников, как я потом узнал. - Ну, наконец-то! Мы уже заждались, сладенький,- передо мной появился высокий парень с темными волосами и голым торсом,- Давай кроха, как тебя зовут? Возраст? - Гарри, мне шестнадцать,- прочистив горло, ответил я. Голова перестала так противно жужжать, и я вздрогнул: Я что го..?! - Не холодно, чудо?- из-за спины раздался смех. Смейтесь, не подавитесь только. Что-то коснулось моей левой ягодицы. Я начал дергаться и даже пнул ногой парня, что стоял передо мной. - Отпустите меня! Я просто уйду, и никто не узнает, обещаю! - Ай-ай-ай, зайка. Ты запачкал своими грязными ножками мои джинсы. Хотя, ты прав, они нам не пригодятся. В одно движение парень снял свои джинсы вместе с боксерами и откинул их в сторону. Куча неосознанных и самых грубых проклятий полились из моего рта, когда он коснулся своим добром моей ноги. - Да ладно? Ты девственник, котик? Я кивнул, закрывая глаза. Когда я их открыл, передо мной никого не было. - Мы прижмем тебя к стене и отымеем. Все просто, солнце. Мои руки развязали, и я попробовал бежать хоть куда-нибудь, но меня грубо схватили и вдавили в стену. - Глупая попытка, птенчик. - Называй меня Гарри,-зло проговорил я, выплевывая изо рта кровь в сторону. - Хорошо, Гарри. Знаешь ли ты, Гарри, что такое смазка? Я кивнул. - За твой глупый поступок нам придется обойтись без нее. Я вскрикнул, когда моей промежности коснулось нечто теплое и пульсирующее. - Он же будет орать как резаный, Стив,- немного взволнованный голос раздался сзади. - Дай ту тряпку,- проговорил тот самый парень, у которого был явный фетиш на ласковые прозвища. Через несколько секунд мне в рот попытались пихнуть мокрую тряпку. - Нет! Перестань, сволочь!- стоило мне открыть рот, как больше я не смог выговорить ничего. - Я только начинаю, Гарри. Этот парень раздвинул мои ягодицы в стороны и поцеловал меня в шею. Мало того, что меня чуть не вырвало, так в следующую секунду его метровый, как тогда показалось, член вошел в меня до упора. Я почти сразу почувствовал сильное жженье; внутренности будто резало ножом. Я кричал в тряпку, кусал эту тряпку, пытаясь отвлечься от боли, что прожигала нижнюю часть моего тела. Резко внутри стало пусто, что тоже принесло огромные мучения и терзания. - Знал бы ты, насколько ты узок, Гарри. В один момент я подумал, что сломаю свою эрекцию, но так и не трахну тебя. Я пропускал его слова мимо ушей и готовился к новому толчку боли, которая сменит прежнюю, еще во всю пляшущую в моем теле, боль. И этот момент наступил. Его член снова запомнил меня, только на этот раз он не остановился на этом; схватил меня за бедра и прижался ко мне со всей силой, заходя по основание. Он продолжал давить на мои бедра, не отодвигаясь ни на миллиметр и принося еще и внешнюю боль. Я думал, что умираю. Поэтому даже не сразу заметил, что внутри пусто, а когда заметил, то парень снова сделал мощный толчок бедрами. Снова пришла боль; я даже почувствовал какое-то удвоенное жжение, появление которого мне объяснил восторженный (никак иначе) возглас сзади: «Да ты порвал его, чувак!» Я ловил носом воздух, когда меня снова оставили наедине со своим телом. Эти промежутки становились все короче, что полностью отнимало у меня всякую силу. Я отчетливо чувствовал то место, из которого сочилась кровь; и как этот парень каждый раз трепал разорванную кожу, проникая внутрь. Он снова сделал толчок, и помимо боли и почувствовал нечто иное; в животе завязался клубочек и тут же лопнул, принося слишком противоречивые боли ощущения, даже приятные. У меня моментально подкосились ноги, но крепкая рука схватила мое ослабшее тело, еще сильнее вдавливая меня в стену. С того момента все стало как в тумане. - О да, детка, я нашел твое слабое место,- это напоминало скорее рык, чем слова, и слезы хлынули из моих глаз, показывая всю ту безысходность, что я ощущал. Сколько их тут? Повезет, если меньше десяти, хотя и двух я еле переживу. Я уже мысленно прощался с Джеммой и Кэролайн, когда последовал новый толчок. Моя голова закружилась, я почувствовал неимоверную слабость во всем теле и огонь в пятой точке. Наверное, я потерял сознание, ибо когда мои глаза снова открылись, слезы уже высохли, а тело было обледенелым из-за мокрого слизкого пола. Сначала, я даже ничего и не вспомнил, но потом, к моему огромному сожалению, голову заполнили воспоминания о той боли, что я испытал. Я хотел встать, но лишь как кукла Вуду снова упал на пол, корчась от боли. За что? Что такого я сделал Богу? Хотя какой тут Бог, если позволил такому случиться?! Я еще долго лежал, пока собирался с силами. Подъем на ноги дался с огромным трудом: всю нижнюю часть тела жгло, поэтому я сразу вцепился в трубу своими ослабшими ладонями, но она, черт, с горячей водой! Я снова упал на пол и взвыл от горя и боли, что прожигали мою душу. Наверное, они и выжгли тогда ее дотла; сделали меня бесчувственным и эгоистичным? Ведь от того милого мальчика с прекрасными кудряшками ничего не осталось; даже кудри подвергались многим мукам по выпрямлению каждый день, но толком у меня ничего из этой затеи не получалось, так что в глазах окружающих я оставался всего лишь парнем с прекрасными волосами. На улице уже рассветало. Я всегда любил эти моменты, когда на место холодной и темной ночи приходит улыбчивый день. Утро. Четыре буквы, которые я буквально боготворил в детстве за свою прохладу и свежий ветерок. Но сейчас я хмуро плелся по улице, опираясь о стену и изредка постанывая. Наверное, в глазах прохожих я был похож на некого неопрятного бомжа. Хотя какое мне дело? Абсолютно пофиг. Я старался тихо отворить дверь, но все мои попытки провалились. Прямо мне на встречу выскочила Лили, крича что-то с очень злым лицом. - Отстань, Лили. Просто оставь меня в покое! Но ей не было особого дела до моих слов. Эта женщина схватила меня за плечи и начала трясти из-за всех сил, заставляя нечеловеческую боль во всем теле вернуться. Я готов был ударить ее и ударил бы, если только руки были более крепкими, а не бессильными веревками. - Да отвали ты, емае! Тупая что ли?!- я был сам не слабо удивлен своим грубым тоном, который заставил мачеху отойти на шаг от меня. Но, увы, через несколько секунд я получил грубую женскую пощечину и пару оскорблений в свой адрес. И снова вечное верещание. В этот раз я решил прислушаться, пока кровь в венах окончательно не остановилась. - Где Джемма, Гарри Эдвард гребанный Стайлс?! Что ты сделал с моей дочкой, и какое ты право имеешь вот так разговаривать со мной? Если ты мне ее не приведешь полностью здоровой, я с тебя отбивные сделаю, обкуренный гаденыш, кровосос ты эдакий! Без моей дочки не возвращайся, а лучше не возвращайся и вовсе!... - Перестань, а? Я ничего с ней не делал и не знаю, где она. Но ты права: мы очень сильно ненавидим друг друга, я даже хочу ударить тебя со всей силы, но я люблю Джемму, она классная, в чем не твоя заслуга. Я забираю вещи и ухожу отсюда. - Какое счастье! Наконец-то этот урод покидает мой дом! Скатертью дорожка, Милый! Только вот я уверена, что это ты что-то сделал с ней! У нее в комоде не хватает вещей, ее паспорт исчез из моей шкатулки! Тебе это так просто не сойдет с рук, поверь. Я тогда забрал все нужные вещи, включая документы, под крики этой ужасной матери, и в голове всплыла очень болезненная ситуация из детства, но о ней потом. Я ушел. Вот так просто взял и ушел. Гулял по улицам, иногда жмурясь от резкой боли, забрел в парк. Тогда начал звонить мой телефон. - Да, Джемма. - Гарри, прости, я догадываюсь, что тебе досталось от Лили, просто… Прости. - Лили?- игриво переспросил я, прощая ей ее проступок. - Ахах, я знаю, что никогда не называла ее так, но все же. Я видела, что ты ушел с спортивной сумкой? - Да. Я ушел из дома. - Ахах, и ты? - В каком.. Черт, Джемма! - Да ладно, мы оба знаем, что я ненавижу эту стерву, и мне пофиг, что она моя мать. Я уже договорилась с тетей Энни, если не против, я буду рада жить с тобой, братец! - Я.. Ох.. Конечно, я за! Кажется, такой хороший финал, да? Но дело в том, что моя жизнь уже испорчена, моя жизнь не жизнь, а кусочек обгорелой бумаги. У меня нет души. Ее из меня выбили ударами ремня и изнасилованием. Если люди такие уроды, то каковым должен быть я?! Тогда я решил для себя, что буду еще хуже тех насильников, чтобы никто, абсолютно никто не смог подобраться к обгоревшим остаткам моей души и вырвать их. Нет, я не так глуп, чтобы жертвовать последним, что у меня есть. И для чего? Для новой боли и провала? Нет, это не для меня, спасибо. Теперь меня считают последней дрянью и идиотом. У меня осталась лишь любящая сестра, что всегда рядом. Моя лучшая подруга, Кэролайн, она умерла полгода назад; вскрыла себе вены. Мой друг, Луи, был влюблен в меня по уши, но я отверг и его. Не ему суждено подобраться к остаткам моей человечности. Никому не суждено, если честно. А та самая Лили Стайлинсон, что успела окольцевать моего отца за два месяца до трагической аварии, что стала для него смертельной, сейчас испускает последние вздохи в психической лечебнице. Я не горжусь, что засадил ее туда, поверьте. Она просто заслужила этого. А я еду на своем внедорожнике по шоссе по встречной полосе на скорости ста восьмидесяти километров в час. Я не собираюсь встать в нужную полосу, но в последний момент перед фарами Лексуса я все таки делаю это, чем спасаю себе жизнь. Нет, я не умру. Не сегодня. Слишком много чести моим врагам. Я противен вам, так? Да и себе тоже, если хотите правды. А если бы она послушала меня десять лет назад и не подняла бы свою руку на меня, я был бы, по крайней мере, здоров психикой. Я обещал вам историю из детства, так? Получайте и прощайте. Пойду выпью Мартини и трахну какую-нибудь смазливую блондинку. Была первая зима за всю мою жизнь, когда температура у нас в городе пару раз опускалась ниже нуля. Мы с Джеммой очень радовались, предвкушая Рождество, любимый праздник детства. За день до этого важного события, пока мама была на работе, мы “слепили” снежки из медицинской ваты (ибо снега в городе, ясно дело, не было) и кидались ими в друг друга, бегая и визжа по всему дому. Было правда весело. Особенно когда шарики закончились, и мы тихо и аккуратно выбирались из убежищ подбирать уже разбросанные снежки. Но все хорошее заканчивается. В нашем случае, домой пришла мама. Она была в явном шоке от беспорядка (но на самом деле, беспорядка особого и не было). Виноватым стал я. Лили подбежала ко мне и схватила за кулачок, вырывая шарик из ваты. - Что это такое, Гарри?! Кто тебе позволил крушить мой, пойми уже, МОЙ дом?! А ты, солнышко,- она повернулась к Джемме,- Иди в комнату. - Мам, я не думал… Прости меня, пожалуйста! - Замолчи, неблагодарное дитя! Я не мама тебе вовсе! - Прости… - Ты все это убираешь и кроме того приводишь дом в идеальный, слышишь меня, идеальный порядок! Ясно? - Но Джемма тоже.. - Это все из-за твоего влияния,- мачеха оттащила меня за ручку от стены и ударила по попе.- Ты ужасный человек, Гарри. Ужасный! Подрастешь и будешь благодарить меня за эти уроки. Она схватила со стола гирлянду, которую мы уже достали перед Рождеством, и сложила ее на несколько частей. Я, не смотря на то, что мне было восемь лет, понял, что замышляет эта женщина, и слезы появились у меня на глазах. - Не надо, мама… Пожалуйста, я больше не буду, обещаю!.. - Прекрати живо эти истерики! Меня слезами не купишь,- Лили снова схватила меня за руку и поставила спиной к себе.- Это за Джемму! Последовал первый удар из восемнадцати. Я точно помню это число. Восемнадцать. За Джемму, за нервы, за испорченную вату, за бардак… И помню свои крики со всхлипами из-за сплошного потока слез: - Не бей меня, мама!