"Я хочу поскорее отсюда уйти"

Жан устало трет веки, воспаленные освещением. От гитары звенит в ушах. Нет, он любит свою работу, очень любит, но иногда ему тяжело не бросить гитару прямо здесь, не накричать на босса, эту чертову тетку и не кинуться домой. Вообще-то, так обычно ведет себя Гамлет, но Габену тоже иногда хочется. Нет, он действительно любит свою работу, но не сегодня, когда одолевает желание просто напиться в том же баре, где он играет и поет, развлекая веселящихся счастливых идиотов. Но он, как-никак, прекрасно понимает, что мало где еще он сможет заниматься любимым делом и получать за это деньги, поэтому Мастер снова берет гитару, и идет на сцену, пытаясь заглушить бушующие чувства. Именно заглушить – победить их не то что трудно, а невозможно, а может, он и не пытается сопротивляться. Лампы слепят глаза до слез, аккомпанемент бьет по мозгам. Мастер вообще поражается, каким больным он чувствует себя, когда чем-то расстроен. Голос свой он слышит как будто со стороны и первую песню поет, едва не задыхаясь. Вообще-то, это была довольная неплохая перепевка какой-то отличной песни, но Жан просто не в состоянии был спеть ее хорошо, и песня потеряла свою душу. Счастье Габена – публика здесь неразборчивая, и такое съест и похвалит. «Соберись. Соберись, потому что ты поешь песни тех, перед кем преклоняешься, потому что до них тебе не то что далеко, а вообще не добраться. Не позорь себя, соберись». Хозяйка бара приветливо машет ему рукой – эта женщина абсолютно ничего не понимает в музыке и не чувствует того, как бездушно Жан пропел предыдущую песню. Точнее, не пропел – провыл, нота в ноту, идеально – не придерешься. Если, конечно, согласен слушать бездушную музыку, а Габен такой халтуры просто не может допустить. Жан судорожно сглатывает, стараясь не шуметь в микрофон, и берет аккорды следующей песни. Слова, строчка за строчкой, возникают в сознании, и Мастеру становится немного легче – спокойнее делать то, что нравится, да и песня эта идет в дуэт с его настроением. Гитара выдает поразительно мажорные для этой, в общем-то, грустной песни, аккорды, и Жан начинает, стараясь пережить каждое слово, каждую фразу. «Я хочу поскорее отсюда уйти. Ты забудешь меня, как только выключишь свет. Похоронишь в сиреневых мыслях покой И вернешься к подстилке своих новых побед». Нет, серьезно, Жан понимал, что давно уже хотел уйти. Давно пора было прекратить притворяться и вернуться в свой одинокий мир. Он даже и не осознавал, что его держало рядом с Наполеоном. Наверно, держало его рядом с «Царем всея планеты» ирреальное чувство покоя. Да-да, именно с Напом Жан чувствовал себя спокойно как никогда. Да и Нап являл собой в компании Мастера воплощение львиного гордого спокойствия и расслабленности. Только вот Жан не сомневался что теперь, когда он покинул их с Политиком общее жилище, Наполеон даже и не вспомнит про это спокойствие, предпочтя его бешеному ритму соревнования с жизнью. Это ведь гораздо интереснее для такого человека, как Политик… Нет, Жана не это покоробило, честное слово… Пальцы болезненно зажимают струны. «Я хочу поскорее закрыть на замок Двери всех квартир, дома всех городов. Положить на любимые плечи руки, Дать понять всем, что мы не нуждаемся в звуке». Что у них были за отношения? Что у них могли быть за отношения? Это у них-то, Наполеона, победителя и героя, любимца всех девушек (даже незнакомых), успешного и просто «лучшего во всех отношениях», и Габена, скромного гитариста, которому только и нужно было, что запереться с Наполеоном в их общей квартире, и до утра – ни слова, забывая про реальный мир за окном. Да Жан даже не ревновал – не получалось. В своей философии спокойствия он зашел слишком далеко и спокойно смотрел на то, как Наполеон флиртовал с фигуристыми девушками. В конце-концов, спокоен и естественен Наполеон был только с ним, на их диване, в их вечера, когда руки Жана обвивались вокруг чужой шеи. Жан едва не теряет аккорд, и звук получается рваный, дрожащий. «Зачеркнула полнеба параллель проводов. Из окна твоего только горы преград. Пепел мною сожженных семи городов Не дает мне вернуться отсюда назад». Да что у них, в самом деле, были за отношения? Они никогда не признавались друг другу в любви, никогда не говорили что-то вроде «это мой парень», но расстаться – это было почти невозможно. Может быть, из-за обиды за убитые ради другого привычки. Жан не знал, многим ли ради него пожертвовал Наполеон, но Жан пожертвовал многим – по крайней мере, так ему казалось. Он сжег свои города и пеплом вымостил улицы нового, построенного во имя Политика. Но хуже всего был друзья Напа. Нет, не друзья, а «друзья», «приятели». Точнее то, что из-за них происходило с Наполеоном. «На чужих колках твои натянуты струны. Ты пытаешься петь холодным камням». Наполеон, его Наполеон, победитель, триумфатор, герой, на самом деле зависел от своих так называемых друзей. Их внимание, их одобрение и восхищение – Политик жил всем этим. И его очередные «подвиги», все, все до одного были направлены на то, чтоб получить одобрение этих людей. Нет, Жан не ревновал, просто он считал, что все эти приятели не стоят Наполеона и его величия, потому, что способны забыть Политика каждую минуту. «Тот, кто создал меня, нас с тобою разрушит. Плата будет под стать вместе прожитым дням». Публика веселится, несмотря на нетанцевальность данной песни – лица торчат возле самой сцены, глаза горят – они ведь тоже чувствуют, насколько Жан переживает эту песню. Но все-таки это все было хорошо, очень хорошо. Было и спокойствие, умиротворяющее спокойствие, внесенное Габеном и приправленное Напом азартом поцелуев в шею и выдохами сквозь зубы. Был уют и был азарт, которого самому Мастеру постоянно не хватало. Да, определенно жалко все это терять. Но Жан боялся потеряться в другом человеке, в человеке, которому, по сути, Жан был не так нужен, как сам Нап Жану. Мастер боялся сломаться, а потом сломать и Наполеона. Да и желание уйти было слишком сильным. «Я хочу поскорее отсюда уйти. Мне не верится в то, что мы можем пропасть. Мне так трудно привыкнуть беречь козыри, Мне так трудно подкидывать каждому в масть». Что-что, а притворяться Жан никогда не умел. Ни перед собой, ни перед другими, и уж тем более перед Напом. Он мог лгать, обманывать, но притворяться – никогда. Нагревшиеся струны впиваются в пальцы, не давая окончательно уйти в свои мысли даже, несмотря на выученную до автоматизма мелодию. Жан поражается, как долго длится песня, а может, просто он слишком долго вспоминает. Жан – он ведь вот, весь на блюдце, ан нет – неправда. Ему не приходится притворяться, чтоб оставаться айсбергом с огромной подводной частью. Его просто не видят, обманываясь тем, что у такого бревна и нечего скрывать и не приглядываются к Мастеру, быстро теряя к нему интерес. Только после встречи с Напом Жан стал притворяться, стараясь казаться не таким неинтересным, выложенным на блюдце и порезанным на кусочки – чтоб все было видно до мелочей. Только это утомляет. Да, да, Жан любит Напа, но Нап любит не Габена, а созданный им образ. А Жан устал притворяться, Жан хочет уйти, потому что такой, какой он есть на самом деле – он Наполеону не нужен. В самом деле… В самом деле… Тогда почему среди слушателей он видит до боли родное и знакомое лицо? На несколько секунд аккорд срывается, но Мастер быстро берет себя в руки и повторяет по чужим губам: «Мне бы вылечить нас от взаимной простуды. Сколько лет можно жить в состоянии войны. Убери из-под ног стекла битой посуды, Мы же взяли друг друга у смерти взаймы». *** - Послушай, я все это время тебе врал. – Жан сжимает в руке карандаш – это первое, что попалось ему в руки, он просто старается справиться с волнением. Он твердо решил со всем покончить – в последнее время их отношения стали похожи на холодную войну, так как Жан боится проколоться каждую секунду. Да, это слишком болезненно, потому что Жан не помнит, ради чего он жил до встречи с Наполеоном. Кажется, он медленно умирал, но закончить все это нужно немедленно. Наполеон поднимает на него удивленный взгляд и вопросительно поднимает бровь. Жан, с несвойственной ему экспрессией вскакивает, усаживается на диван и нервно, едва держа себя в руках, начинает перечислять: - Мне не нравятся твои друзья. Все. Вообще все. Это не друзья, а паразиты какие-то. Мне не нравится, как ты поешь. Ты фальшивишь, поверь. Стихи ты сочинять тоже не умеешь. У меня не было до тебя ни девушек, ни парней. Я люблю болеть, потому что тогда меня жалеют. На самом деле у меня полно проблем, но я не рассказываю о них тебе. Все это для того, чтоб тебе было интересно. – Мастер старается не смотреть на Политика, замирая от страха. – Но я не могу и не хочу дальше притворяться. Я думаю, что нам пора расстаться – я не могу дальше интересовать тебя, так как не понимаю, зачем я тебе вообще нужен. Переночую я в гостинице. – С этими словами Жан, схватив гитару, быстрым шагом направляется к двери, случайно опрокинув чашку, и оставив удивленного Наполеона на диване. - Стоп. Зачем нужен? Да фиг с ними с друзьями! Жан? Слышишь? – Наполеон, наконец, опомнившись, вскакивает со своего места и кидается за ним, - Жан, говорю – фиг с ними, с друзьями, ты дороже! Жан? – коридор пустует, и Наполеон с досадой ударяет кулаком о стену. – Ну дурак, вот дурак! Зачем он мне нужен! Идиот, ты же мне смысл жизни дал… - Наполеон со злостью возвращается домой, хлопая дверью, хватает плащ и, кидается вдогонку, чтоб объяснить этому идиоту (которого все считают ОЧЕНЬ УМНЫМ), что притворяться перед Наполеоном – бесполезно, а быть благодарным Политик умеет гораздо лучше, чем петь.