Pour t'apprivoiser

Вопреки мнению большинства Париж – не город любви. Столица Франции – город, каких много, ничем не отличающийся от себе подобных. Широкие улицы, полные шумящих людей, спешащих невесть куда. Пестрые, кричащие о дороговизне товаров витрины бутиков известных марок – Louis Vuitton, Tissot, Dolce&Gabbana, Chanel. Шум двигателей и клаксонов автомобилей. Камень зданий и металл современных построек. Дух безразличия и незаинтересованности. Куда бы ни отправлялся Курт, всюду было именно так. Париж не являлся чертовым исключением. Но что-то в этом городе притягивало его. То ли стонущий скрип перекрытий Эйфелевой башни под натиском холодного порывистого ветра. То ли отчужденность и холодность отдельных кварталов. То ли сырость и замкнутость дворов-колодцев, коих в современном Париже не сыскать – лишь на окраинах городах сохранились подобные дома. То ли рыбный запах и далекие крики чаек в вышине рядом с Сеной – на мосту Александра III, пустынном и тихом в ночное время, в сочетании с едва ощутимыми каплями воды в воздухе они создавали ощущение, будто плывешь на корабле. Даже шум машин с Елисейских Полей не нарушал волшебство. В Елисейских полях было свое волшебство. Музыкальное. Авеню была пропитана трелями и переливами, трезвучиями и хроматизмами. И строчками самой известной песни, посвященной этому месту. Хаммел часто чувствовал себя ее героем, прогуливаясь от Триумфальной арки на площади Звезды до Луксорского обелиска на площади Согласия. На «островах блаженных»* царствует вечная весна, здесь нет ни страданий, ни печалей. И Курт чувствовал себя здесь как никогда хорошо. Здесь дышалось свободнее, и сердце по-странному быстро-быстро билось, словно в ожидании чуда. Он гулял с открытым сердцем и жгучим желанием сказать кому-нибудь «Добрый день». Но этот «кто-нибудь» все не появлялся. Курту часто казалось, что он видит в толпе того самого, нужного человека, но тот будто нарочно ускользал, прежде поманив пальцем и поселив в душе призрачную надежду на последующие встречи. Курт впервые правильно встретил Блейна в баре «Le Queen». В соседнем здании находился бутик «Marks & Spencer» – Хаммел давно там присматривался к темно-синему костюму «тройке» из кашемира из новой коллекции. Такой стал бы достойным трофеем, символом покорения французской столицы для главного редактора американского издания Vogue. Утомившись узколобостью консультантов, но все-таки сделав покупку, Курт отправился в соседний бар, опрокинуть пару бокалов бакарди с колой и льдом, прежде чем отправиться обратно в номер. Это его последний вечер и ночь в городе: рейс 22 до Нью-Йорка авиакомпании Air France улетал в двадцать минут девятого из международного аэропорта Шарля Де Голля. И Курт совсем отчаялся встретить своего «кого-нибудь». И едва переступив порог бара, заметил его кудрявую макушку за стойкой. Знакомиться с новыми людьми для Курт всегда было трудно, а в этот раз – особенно. Поэтому он просто наблюдал. «Кто-нибудь» оказался работником бара, певцом. Хаммел понял, что это действительно судьба, когда он, виртуозно перебирая струны пальцами, запел «Champs-Élysées» Джо Дассена. У него больше не было сомнений, и стеснение все как-то позабылось. Курт аплодировал громче всех. Курт подсел к певцу за стойкой и угостил его виски, а после отказа попросил у бармена апельсиновый сок. Он хотел заказать вишневый, свой любимый, но это Париж – куда ни загляни, в меню лишь яблочный и апельсиновый. А из двух зол всегда принято выбирать меньшую. Их знакомство нельзя было назвать оригинальным и неповторимым – знакомств, подобных их знакомству, миллионы, триллионы, сикстиллионы. В нем было все: пение и танцы, ночная прогулка и разговоры, разговоры, разговоры. Курт наконец-то не просто ощущал себя героем гимна Елисейский полей – он был им взаправду. Единственное, что отличалось – это поцелуй. Долгий, теплый, по-необычному родной и знакомый. Такое было незнакомо влюбленным из песни Джо Дассена. Блейн остался встречать рассвет вместе с Куртом. Он был бы для Хаммела таким же, как и во всех других городах, если бы не одно «но»: Блейн. Впервые это был не одинокий холодный рассвет над городом, каких тысячи. Курту хотелось, чтобы все рассветы стали такими. С крепкими объятиями Блейна, никак не ощущающимися на коже лучами восходящего солнца и блестящим влажным росистым воздухом. У него хватало денег, чтобы осуществить свои мечты. Недоставало одного – согласия и желания самого Блейна. К удивлению Курта, он принял предложение сорваться с места, без вещей, без гроша в кармане, если не считать чаевые за вечернее выступление в баре, и отправиться в Нью-Йорк с почти незнакомым человеком. Блейн тоже нуждался в переменах. Блейн тоже устал от однотипных городов и рассветов с их колючей холодностью и чужеродностью. Их история молниеносно поменяла свое течение, едва они приземлились в аэропорту Нью-Йорка. Их история наконец стала обретать четкие очертания. Их историю нельзя было назвать оригинальной или неповторимой – подобных ей миллионы, триллионы, сикстиллионы. Но это их история.