Подарок богов

Вычислить время и место встречи было несложно, но я все равно боялся, что ошибусь. Ведь это так легко — не учесть какую-то мелочь, допустить неточность в переводе, не понять скрытый смысл… И упустить единственный шанс. Упустить — и всю оставшуюся жизнь так и просыпаться от немого вопроса в кротких серых глазах… Но я не ошибся. Ровно в одиннадцать вечера перед моими глазами предстала небольшая, скрытая от глаз поляна на окраине леса с возвышающимся в центре исполинским валуном — если приглядеться, можно было разглядеть выбитые на нем странные символы. Там уже собрались люди. Совсем молодая девушка, богато одетый седеющий мужчина, высохшая старуха, невзрачная женщина средних лет… Самые разные люди. Единственное, что объединяло каждого, находящегося здесь, — отчаяние в глазах. Глухое, затаенное, безнадежное. Никто не разговаривал — все были глубоко погружены в свои мысли, и вокруг царила давящая тишина. Я быстро сосчитал присутствующих. Девять человек со мной. Значит, шансы — восемь к одному. Уже что-то. Ту легенду я нашел в книге — до того древней, что страницы ее едва ли не рассыпались от прикосновения. Я работал с ней долгое время и до сих пор детально помню этот тяжелый, обтянутый кожей фолиант. Каждую шероховатость обложки — всегда теплой, словно под ней скрывается живое существо, каждую царапину на переплете, каждую иллюстрацию… Книга заворожила меня, полностью подчинила себе с того самого момента, как случайно попалась на глаза на блошином рынке среди кучи древней рухляди какого-то полуслепого старика. Работая с ней, я забывал обо всем — даже об Элен, и в этом нашел свое спасение. Впервые со дня ее смерти я чувствовал себя живым. Перевод продвигался с трудом — отдельные фрагменты так и не удалось расшифровать. Но та легенда предстала передо мной достаточно четко. Легенда о таинственном месте, древнем, как мир, попасть куда можно лишь раз в жизни. Потерянное, забытое обиталище древних богов, где вечно царит безмолвие и всеобъемлющий покой. Место, где время словно затаило дыхание, преклоняясь перед его величием. Раз в год, в день летнего солнцестояния, таинственный проводник открывает туда дорогу простым смертным. Те, кто готовы рискнуть всем и пройти этот путь до конца, смогут попросить об исполнении самого заветного желания — и древние боги исполнят его. Почему-то эта история, по сути, не такая уж и необычная, заворожила меня. Словно пробудила в душе что-то давно забытое, какую-то зыбкую, отчаянную надежду… Лицо Элен все чаще появлялось во снах — она улыбалась, совсем как в тот, последний день, но улыбка была грустной, а в глазах словно бы читался упрек. И немой вопрос. «Почему?» Проснувшись от тревожных снов глубокой ночью, я уже не мог уснуть — и вновь возвращался к работе над фолиантом. Снова и снова оттачивая до совершенства каждое слово, каждое предложение древней легенды, пока она прочно не впечаталась в сознание. «…и древние боги исполнят твое желание…» До чего заманчиво. Ведь у каждого есть желание, за которое он заплатит любую цену. Не знаю, в какой момент я решил прийти в ту отправную точку. Иногда мне кажется, что все было предрешено еще тогда, когда я взял эту проклятую книгу в руки. Или все началось со смерти Элен? Так или иначе, в назначенный день, ровно в пять утра, я стоял на той самой поляне и старался не присматриваться к спутникам. Те тоже отводили глаза. Все они знали — я уверен в этом, — чем рискуют. Из девяти человек обратно вернутся лишь восемь. Желания никогда не исполняются просто так. Я не видел, откуда пришел проводник, — его высокий силуэт в плаще словно бы возник из ниоткуда. Он двигался плавно и бесшумно, как огромная кошка, его лицо скрывала тяжелая тень от капюшона, и эта тьма навевала неясный ужас – казалось, за ней ничего нет, лишь сосущая пустота. Неподвижно замерев между нами, фигура проводника необыкновенно органично вписывалась в царящую на поляне тишину. Солнце уже почти зашло, и по земле к ногам ползли причудливые тени, переплетающиеся между собой. В небе над головой подрагивала багровая полоса — последний отблеск заката. Все вокруг застыло в неподвижности, казалось, время замедлило свой ход. Проводник медленно поднял руку, давая знак следовать за собой, и отступил во тьму, туда, где скрывалась едва заметная полузаросшая тропинка. Зачарованно глядя перед собой, не замечая ничего вокруг, люди пошли за ним. Отблески заката горели в их глазах, бросали на бледные лица странные тени, делая их похожими на маски. Один за другим они переступали невидимую границу, отделяющую поляну от леса вокруг, и скрывались во тьме. Казалось, она пожирала их, забирала навсегда — но тем, кто пришел сюда сегодня, она не страшна. Та тьма, что внутри, — страшнее. Глубоко вздохнув, я сделал шаг вперед. Еще мгновение — и ветви сомкнулись за моей спиной, мгновенно скрывая поляну, словно ее и не было никогда. «Путь назад отрезан», — мгновенно вспыхнула в сознании ясная, холодная мысль, и тело пробила легкая дрожь. Но думаю, тот, кто не готов поставить на кон все, не смог бы ступить на ту тропу. Никто не повернул назад. Я никогда не видел такого странного леса. Огромные, исполинские деревья рвались ввысь, и их пышные темные кроны почти не пропускали свет. Лишь изредка лучи — тусклые, холодные, — скользили по влажной, покрытой полусгнившей листвой земле. Гулкая тишина вокруг, полная белесого рассеянного сияния, нарушалась лишь шепотом листвы да редкими шорохами. Корявые ветви деревьев крепко сцепились между собой, словно превратившись в единое исполинское живое существо, так что тропа была единственным местом, где можно спокойно пройти. Выложенная крупными скользкими плитами, она вилась по лесу, бесконечно петляя и поворачивая, временами казалось, что она вот-вот исчезнет, и мы навсегда останемся в этой гулкой полутьме — но каждый раз ноги вновь касались каменных плит, и наш проводник невозмутимо шагал вперед — я лишь изредка видел край его плаща за спутником. За спиной постоянно слышалось чужое дыхание и негромкие шаги — все мы шли друг за другом, шаг в шаг по узенькой тропинке. Мы шли долго — я потерял счет времени и ориентацию в пространстве, дорога то вдруг опускалась вниз, то взмывала вверх, повороты не поддавались исчислению. И все время, что мы шли, вокруг стояла та же мертвенная, величавая тишь, навевающая жуть. Позже я спросил у местных об этом лесе — никто из них о нем слыхом не слыхивал, лишь одна древняя старуха в ужасе шарахнулась в сторону, неистово крестясь. Мне так и не удалось от нее ничего добиться — но, наверное, это и к лучшему. После всего, что произошло, мне не хочется ничего знать о том месте. Бесконечный, одинаковый пейзаж вокруг, покруженный в мягкую полутьму, мерные шаги и шелест листвы вгоняли в странное оцепенение, состояние транса. Я просто шел, все дальше и дальше, шаг за шагом, и в какой-то момент начало казаться, что я забываю цель своего пути. Все словно стиралось из памяти — мысли, чувства, эмоции. В ужасе я встряхнул головой, торопливо воскрешая гаснущие воспоминания. Неохотно, отрывками, они начали вспыхивать в памяти. Вот мне снова тринадцать, и я безумно скучаю на очередном «светском приеме», что так любит посещать мать. Мое присутствие на них совсем не обязательно — но я аккуратно одет, мило выгляжу, говорю на двух языках и играю на фортепиано — а значит, являюсь прекрасным объектом для гордости и легкого хвастовства. Наравне с бриллиантами, любовниками, дорогой собачкой и диковинным нарядом. Просто еще один аксессуар — по крайней мере, так я чувствую себя сейчас, вежливо отвечая на вопросы взрослых и привычно улыбаясь. Именно тогда — за вечерним кофе на просторной лоджии, среди пустых разговоров и негромкого звона посуды, дверь вдруг широко распахнулась, впуская прохладный, чистый воздух. И вместе с порывом ветра на лоджию вбежала хрупкая девочка с сияющими серыми глазами. Медные локоны растрепались, свободно падая на плечи, на бледном лице горел навеянный холодным воздухом румянец, тонкие руки прижимали к груди книгу… Увидев гостей, она резко остановилась, растерянно оглядываясь под неодобрительными взглядами и все еще переводя дыхание. Ветер опрокинул вазу с цветами, слуги тут же бросились убирать осколки и закрывать за незнакомкой дверь — и, воспользовавшись суматохой, та стремительно юркнула в дом. «Элен! Приведи себя в порядок и подойди сюда! — крикнула ей вслед хозяйка и обреченно вздохнула. — Ну что ты с ней будешь делать. Совсем дикая девчонка, целыми днями бродит где-то со своими книгами, а ума не прибавляется — как скажет что-нибудь, так не знаешь, куда и деваться…» Вскоре девочка — теперь я знал, что ее зовут Элен, и она всего на год младше меня, — действительно спустилась вниз, уже причесанная и приодетая. За весь вечер мы не перемолвились и словом — лишь пару раз столкнулись взглядами и долго, пристально смотрели друг на друга. Впервые я встретил человека, что не отводит взгляд, если посмотреть ему в глаза. Порой мне кажется, что тогда — без слов, — нами было сказано друг другу больше, чем за все последующие годы. «Это — мое любимое место». Тихий, задумчивый голос до боли ясно звучит в подсознании. Мы на вершине одного из холмов, которые окружают город — отсюда он виден как на ладони. Элен стоит спиной ко мне, медно-рыжие волосы и край темно-синего платья треплет ветер. Чистые, яркие цвета — на фоне бледно-серого неба вокруг, разом обесцветившего мир, ее тонкая фигура выделяется необыкновенно ярко и как-то… чуждо? «Там, внизу, небо маленькое — оно со всех сторон ограничено холмами. Словно над городом стеклянный купол. А здесь… Взгляни!» Бледная ладонь взмывает вверх, и я невольно слежу за ее движением, задираю голову высоко в небо. Дыхание перехватывает. Почему я сам никогда не замечал, насколько огромным может быть небо, если подобраться чуточку ближе к нему? Необъятный, неограниченный простор, уходящий далеко за линию горизонта, — за равнину по ту сторону холмов, к синей полосе моря, где мы всегда мечтали побывать. Поняв, насколько огромно небо и мир под ним, — уже никогда не станешь прежним. Элен же никогда не понимала — просто знала с самого рождения, небо всегда подрагивало в ее глазах, загадочное, необъятное, чуждое… Она умерла спустя неделю — кучер не справился с управлением, и экипаж слетел в кювет на повороте. А я все ждал ее в назначенном месте, ждал долго и совершенно безнадежно, с каждой секундой чувствуя, что грядет что-то страшное. Мысли о прошлом так глубоко захватили меня, что я пропустил момент, когда мы достигли точки назначения, и понял это, лишь наткнувшись на человека, идущего впереди. Все еще не до конца очнувшись от дымки воспоминаний, медленно поднял голову и судорожно вздохнул. Дыхание перехватило, совсем как тогда, при взгляде на огромное, безграничное небо. Мы стояли у окраины древнего города — точнее, того, что от него осталось. Величественные, колоссальные руины начинались сразу за лесом и были заключены в огромный круг из каменных столпов, изрезанных странными символами и орнаментами. Они же украшали и большинство остальных каменных обломков. Твари, изображенные на них, не поддаются описанию — но они были изображены до того детально и тщательно, что к горлу подступала тошнота. Таинственный художник либо обладал поистине великим воображением, либо… Думать о другом варианте не хотелось. Особенно сейчас, глядя на бездонные провалы округлых окон наиболее уцелевших зданий. В них клубилась та же густая тьма, что и под капюшоном нашего проводника. И лучше не знать, что за ней скрывается, — ясно вспыхнуло в сознании. Все происходило словно не со мной, казалось, я — сторонний наблюдатель и лишь анализирую то, что воспринимает мой взгляд. Думаю, именно это ощущение спасло мой рассудок. Небо сплошь затягивала плотная серая пелена — по правде, это даже не походило на небо. Нигде не виднелось ни лучика солнца — но, тем не менее, все вокруг освещалось ровным, холодным блеклым светом. Вокруг клубилась прозрачная белесая дымка. Под ногами она была такой густой, что местами совсем скрывала землю. Каждый раз, когда нога задевала что-то невидимое, скрытое в тумане, сердце сжималось и пропускало удар. Не уверен, что это всегда были просто камни, — хотя и не смог бы объяснить, откуда появилось это чувство. Мы все шли и шли по этому странному месту, шли долго — а может, и нет, — время здесь не имело значения. Все вокруг застыло, казалось, наши движения даже не колеблют воздух вокруг. Исполинские руины зданий причудливой формы проплывали мимо, холодно взирая на нежданных гостей, и казались частями единого целого — останками какого-то доисторического создания, настолько древнего, что само время проходит сквозь него. И самое жуткое — в этом создании все еще теплилась жизнь и порой казалось, что нечто темное и быстрое мелькает в белесой дымке и только и ждет момента, когда кто-нибудь сойдет с тропы. Впрочем, жизнь — не самое подходящее слово. Жизнь — это краткий промежуток существования смертных земных созданий. Сила, которой дышали эти руины, не имела с ней ничего общего. Холодная, совершенная бесконечность — вот то, чем, казалось, пронизано все вокруг. Она проникала в легкие вместе с воздухом, просачивалась в мысли и чувства, и душа словно цепенела в немом ужасе. Но присутствующие все так же, как зачарованные, шли за проводником в центр огромного города, теперь даже быстрее, чем прежде. Потому что вечность нашептывала им об исполнении самого заветного желания — и все вокруг, кроме этой призрачной надежды, теряло значение. Я был на кладбище лишь один раз — на похоронах, и, по правде, почти не помню их. Каменный серый памятник в виде ангела с пустыми глазами совсем не напоминает мне об Элен. У него я не чувствую, что она рядом, — там, среди холодных серых плит и людей в темных одеждах, похожих на призраков, ее нет. То, что составляло ее саму, — бьющая ключом жизнь в серых глазах, сила, что скрывали худенькие плечи, пламя медных локонов — все исчезло, и земле не удержать это. Но если так — как же мне встретиться с ней вновь? «Те, кто готовы рискнуть всем и пройти этот путь до конца, смогут попросить об исполнении самого заветного желания — и древние боги исполнят его», — гласили строчки древнего фолианта. Они раз за разом приходили на ум, кажется, я даже шептал их одними губами. Мысли, прыгающие по воспоминаниям, то и дело возвращались к словам той самой легенды. Путь завершился на просторной площадке идеально круглой формы. Воздух здесь был необыкновенно прозрачным — дымка лишь кружилась вокруг, не пересекая невидимой границы. Опустив глаза, я увидел, что все мы стоим на гигантской круглой пластине, расчерченной странными символами. В центре возвышался массивный алтарь из темного камня. Допотопный, грубо, небрежно обтесанный, он выглядел странно в городе, который сохранял свое величие даже сейчас. Словно был построен задолго до него, и от осознания этого мурашки бежали по коже. Или это ощущение возникло из-за мгновенно бросившегося в глаза лежащего неподалеку каменного ножа? Сколько ни отводи взгляд — он все равно возвращался к нему и едва заметным бурым пятнам на небрежно высеченном лезвии. Рука, сжатая в кулак, дрогнула. Этот нож рано или поздно окажется в моей руке, и пути назад уже нет. Желание каждого, присутствующего здесь, велико настолько, что цена их не волнует. Проводник молча окинул нас взглядом, а затем выложил на алтарь девять темных, тускло поблескивающих пластинок. По одной на каждого. На пару мгновений все застыли, затем первый человек протянул к ним руку — немолодой богато одетый мужчина с уверенными, отточенными движениями. Я видел, как на мгновение дрогнули его пальцы, но выражение лица осталось неизменным. Почти не раздумывая, он взял камешек из самой середины и не спеша перевернул. Коротко кивнул, продемонстрировав всем однотонную обратную сторону. Минус один шанс для всех остальных. Меня прошиб холодный пот – даже не от страха смерти, а от возможности навсегда остаться в этом месте. Второй… Третий… Четвертый — моя судьба тоже оказалась ко мне благосклонна. Во всяком случае, я так думал тогда. Пятый… Конец. На пластинке, что сжимает в побелевших пальцах совсем молодая темноволосая девушка, красуется белый крест. На бледном лице ничего не написано — она словно еще не понимает, что происходит, но в глазах уже начинает просыпаться обреченный страх. Девушка растерянно огляделась, вновь опустила взгляд на пластинку в руках, машинально сделав шаг назад. На мгновение вокруг стало еще тише — хотя едва ли это было возможно. Словно присутствующие перестали даже дышать. А затем проводник протянул вперед руку — неторопливо, уверенно. Тьма под капюшоном неотрывно смотрела на жертву, не обращая внимания ни на что вокруг. Та судорожно вздохнула, побелев еще сильнее, и с заминкой, словно против своей воли, сделала шаг вперед. И еще, и еще, несмотря на ужас, разгорающийся в синих глазах. Мы молча следили за ее бесконечным путем в пару метров, пока она не коснулась протянутой ей руки. По хрупкому телу, завернутому в светлое потрепанное платье, прошла дрожь. Послушно, словно тряпичная кукла, девушка сделала шаг к алтарю, туда, куда подтолкнула ее фигура в черном, замерла рядом с ним, безразлично глядя перед собой. Все вновь застыло в ожидании. Каждый из нас знал, что делать, — но какое-то мгновение мы все просто стояли, глядя на девушку, каменный алтарь, нож, лежащий на нем, безмолвного проводника, сгущающуюся вокруг площадки дымку… Эта картина — необыкновенно ясная, четкая, — навсегда врезалась мне в память. А затем один из оставшихся восьмерых сделал шаг вперед — я думал, что первым окажется тот самый мужчина, что первым тянул жребий, но ошибся. Им стал невзрачный паренек, которого я раньше не видел, — загорелый, темноволосый, с блестящими белыми зубами и длинным шрамом на лице. Это было лицо человека, которому плевать совершенно на все, кроме собственной цели, и мне стало жутко. Я словно заглянул в зеркало и на мгновение очнулся от сна. Девушка, безучастно стоящая перед ним, а затем медленно осевшая на алтарь, казалась просто безликой куклой, выполняющей свою роль. Кровь, брызнувшая на землю, — просто красной жидкостью. Все здесь обезличивалось и теряло значение, а ужас и осознание, царапающее душу изнутри, не находили выхода наружу. Все это — просто игра по давно расписанному сценарию. В конце победители получат приз — но ведь в каждой игре есть хотя бы один проигравший? Все так же молча парень со шрамом сделал шаг назад, равнодушно отворачиваясь от подрагивающего тела, и протянул в пустоту нож рукояткой вперед. По спине пробежал холодок. Это естественно. Каждый должен заплатить свою цену. Все, что было после, смешалось в сознании, и я с трудом могу восстановить последовательность событий — а также то, что произошло на самом деле, а что дорисовало после мое воображение. Разум мой на краткое мгновение словно померк, уступив место чему-то другому, — тело словно двигалось само по себе, автоматически, слепо, как тот смуглый парень, что первый окропил древнюю землю кровью жертвы. В памяти вспыхивают те люди. Белые лица, похожие на маски, руки, одежда — все забрызгано кровью, в воздухе стоит тошнотворный запах железа. Нож торопливо передается по кругу, раз за разом вонзаясь в трепещущую, хрипящую жертву. Я помню, как ледяная рукоять ножа коснулась моей руки, тот самый миг, когда лезвие рассекло плоть, — гораздо легче, чем я себе это представлял, — и что-то теплое, стекающее по лицу. Отдельными яркими отрывками — как череда картинок, нарисованных безумным художником. Земля под ногами подрагивала, с каждым ударом — все сильнее, и к моменту, как последний человек сделал взмах ножом, она просто ходила ходуном. Все вокруг залил яркий, мертвенный белый свет. Кто-то вскрикнул, женщина, стоящая рядом, судорожно сцепила испачканные кровью руки в молитвенном жесте и зажмурилась. Губы ее шевелились — быстро-быстро, судорожно, раз за разом складывая в слова самое заветное желание. «…и древние боги выполнят его…» За мгновение до того, как свет стал таким ярким, что пришлось закрыть глаза, я опустил взгляд на распростертую на алтаре жертву. Почему это зрелище не свело меня с ума? Не знаю. Должно быть, слишком много всего уже произошло в тот день, и в душе что-то выгорело. Ничто больше не способно удивить меня или испугать — последним, что вызвало те эмоции, стали глаза мертвой девушки. Они были широко распахнуты и внимательно смотрели на нас. Словно жили отдельно от растерзанного, мертвого тела, отдельно от покинувшей это обиталище души… Выцветший синий исчез, сменившись вспыхнувшим острым, серебряным светом, почти скрывающим тонкий вытянутый зрачок. Что-то чудовищное, чуждое нашему миру внимательно глядело на нас сквозь мертвую оболочку, зверски убитую во имя исполнения заветных желаний. Этот взгляд пронзал все существо и словно физически обволакивал тело ледяной пеленой. Дыхание перехватило, в голове все смешалось. Я смотрел на в эти глаза всего мгновение — но кажется, именно это мгновение стоило мне когда-то темных, а теперь наполовину седых волос. Затем все потонуло в ослепительном свете. Последнее, что я помню, — имя, что выкрикнул в пустоту, загадывая свое желание. Мы очнулись на той самой, первой поляне, что служила местом встречи, глубокой ночью. Оказалось, что отсутствовали мы всего час-другой. Пошатывающиеся, усталые, забрызганные побуревшей кровью люди медленно вставали с земли и поспешно уходили прочь — навстречу своим выполненным (или нет?) желаниям. Последовал их примеру и я — сначала неторопливо, словно все еще приходя в себя, затем быстрее и быстрее, уже переходя на бег… Пока не увидел с вершины холма хрупкую фигурку, замершую у порога моего дома. Древние боги действительно выполнили мое желание. Элен вернулась. Она стала даже красивее прежнего — словно искусный художник взмахом кисти подправил все недостатки и изъяны прелестного личика и стройной фигурки. Она больше улыбается и общается с людьми, научилась готовить, исчезла глупая и детская привычка теребить и без того вечно растрепанные пряди по поводу и без… Эта Элен — совершенна, как тот образ, что так часто вспыхивал перед глазами после ее смерти. И я счастлив — правда счастлив быть рядом с ней, держать ее за руку и ласкать ночами стройное тело. Все хорошо — если не смотреть ей в глаза. Потому что в них больше не подрагивает огромное, безграничное небо, не отражается улыбка… В них лишь холодно мерцает тусклый, далекий серебряный свет, и порой, в лунные ночи, он вспыхивает ярко, остро и чуждо— совсем как у той, убитой мной и другими отчаявшимися девушки. В такие ночи я стараюсь найти причину, чтобы уйти прочь от нашего уютного домика. И мне все чаще кажется, что однажды я не вернусь, — только едва ли это разлучит нас. Знаете, о чем умолчала книга? О том, что единожды исполненное желание уже нельзя отменить. Нельзя просто так отказываться от подарков древних богов.