Невыносимый характер

У рыцаря-дракона всегда был невыносимый характер – чем он страшно гордился. – Я вот думаю, что Рода тогда меня слушать отказалась не потому, что я драконом стал, – задумчиво произносит он, – а потому, что она наконец-то получила замечательное оправдание для того, чтобы отходить меня по хребту. Ну, за то, что я ее изводил. Его единственный слушатель и собеседник внимает со спокойным терпением. В его глазах – призрак улыбки, и рыцарю-дракону приходит в голову мысль, что так выглядеть может только тот, кто видел и небеса с загробным миром, да еще и вечность впридачу прожил. – Хотя, если по справедливости, она со мной и так расквиталась, – продолжает жаловаться он. – Это из-за нее я в рекрутах столько торчал. Двадцать два года! Люциан, в двадцать два у нас в ордене некоторые уже капитана получать готовятся и отряд под начало! А меня только на посвящение отпустили. Он вздыхает. – Невзлюбила она меня. – Всем сразу нравиться нельзя, – отвечает Люциан. Его голос за двойной толщей кристалла должен бы звучать глухо и раскатисто, но рыцарь-дракон слышит его так, как будто сидит рядом, и их разделяет только воздух. Странное место эта бездна. – Думаешь, я сам не знаю? – пожимает он плечами. – Уж я себе успел врагов нажить... и среди людей, и среди духов. – Ах, как славно, что ты сам признался, червяк! – шипит кто-то за его спиной. Рыцарь-дракон не может обернуться, но шипение кажется ему смутно знакомым. – Как же с-славно, что я нашел тебя, смертная букашка, голубиный помет на чешуе настоящего дракона! – Эй, покажись, что ли? – весело предлагает рыцарь-дракон невидимому призраку. – В спину каждый гадости говорить может. – Покажус-сь, – яростно свистит тот, – и ты пожалеешь, о да! Я вычищу свои клыки твоей жалкой шкурой, с-смертный! В поле зрения рыцаря-дракона вплывает дух. Внешне он мало чем отличается от прочих, виденных рыцарем – только благодаря шлему с прорезью угрюмого рта он узнает Амдузиаса. – А, дружище! Рад тебя видеть! – скалится он. – Дру-уг? – не то завывает, не то снова шипит, как пробитый кожаный мяч, призрак. – Твой грязный язык смеет называть другом того, кто гниет по твоей вине в этой вековечной тьме, того, чьи крылья достойны были закрывать солнце над Ривеллоном, чье могущество не знало границ!.. Ты рад, рад, червяк? Рад моему низвержению? – Ну что ты, – успокаивающе тянет рыцарь-дракон. Он бы рукой взмахнул, но – вот беда – руки скованы и обездвижены, как и весь он, целиком, – что ты, дружище. Твоему низвержению я давно нарадоваться успел, времени-то прошло будь здоров. И повторному низвержению – тому самому, где я тебе на арене призрачную задницу твою надрал – тоже. Амдузиас шипит звонко и противно за металлом шлема. – Ладно, ладно! Будь смирен, дружище – а я, так и быть, признаю твое великое могущество и свою ничтожность. Ведь ты и вправду велик, о Амдузиас! Призрак замирает, почти неподвижный в мутном воздухе бездны. – Продолжай, ч-щервяк, – цедит он. Рыцарь закусил бы губу, стремясь не засмеяться – но оковы не дозволяют даже этого. Ах, Амдузиас, так наивен, когда дело доходит до лести... – О да, – с преувеличенной серьезностью в голосе продолжает он, – но тебе придется смириться, что даже с твоим могуществом ты будешь только вторым после того единственного, настоящего дракона... Рыцарь-дракон позволяет голосу сойти на нет. Призрак дергается, подплывая на ладонь ближе к его тюрьме, и шипит яростно, требовательно, почти жалобно: – О ком ты говоришь, жалкий червяк? Кто, кто с-смеет мнить себя выше меня, выше того, чьи крылья застят солнце? Что за букашка сочла себя достойной имени дракона? Рыцарь медлит мгновение. "Талана, – хочется сказать ему, – Талана, Талана, мудрая Талана, чьи надежды я так бездарно обманул, чей дар выпустил из рук". Но вместо этого он распахивает глаза навстречу изнывающему от ожидания Амдузиасу, подмигивает ему и бросает единственное имя: – Махос! Дух разражается бранью, воет и бросается на хрустальную тюрьму, безумный от невозможности причинить ее узнику вред. Яростно скребет когтями по гладкой поверхности, завывает и кружится вокруг под звуки чужого смеха – и, наконец, бросается прочь. – Еще увидимся! – кричит ему вслед рыцарь-дракон. Прикрывает глаза и со счастливой улыбкой добавляет, обращаясь к Люциану. – Никогда не надоест, честное слово. Что поделать, у него всегда был невыносимый характер.