Круг, на котором нет Лорда

Я не сидел целый день у окна, ожидая его появления. Я приготовил ему чай, несладкий и не слишком крепкий, как он любит. Я составил список историй, которые собирался ему рассказать. Я приготовил все к его возвращению. И я облажался. Наступила ночь. Выкатив Мустанг, обвешанный несколькими разноцветными воздушными шариками на крыльцо, я крепко держу в руках белую кружку с красующейся на ней надписью ярко-красного цвета: «С возвращением, Лорд», с остывшим зеленым чаем. Время от времени поглаживаю передний карман, лишний раз проверяя наличие исписанного до краев налезающими друг на друга отдельными фразами листка. Безустанно смотрю за забор, выискивая один-единственный силуэт самого дорогого мне человека, который должен вот-вот появиться в проеме ворот. Уже слишком темно — тени сливаются с ночью, но я не перестаю изучать их с не покидающей меня надеждой. Подходит Горбач; спрашивая про самочувствие, накрывает ладонью мой лоб — он уже второй, кто проверяет наличие у меня температуры. Он и остальная часть стаи не понимают меня, не чувствуют неполноценность нашей группы. Они не знают того, кого я жду с самого восхода солнца, но они обязательно о нем услышат! Где-то на краю этого мира он, возможно, смотрит в окно и ощущает то же, что и я, но понятия не имеет, откуда берется это чувство. Он плотно задернет шторы и ляжет спать, никем не понятый, отчужденный от Наружности и ее обитателей и одинокий в своем невзрачном и неприступном, заменяющем ему настоящий мир замке. Каждый раз жизнь на новом круге отличается от прежней: где-то жив Волк, когда-то не умирал Лось, почему-то Слепой не убивал Помпея, но нет еще такого круга, на котором не было бы Лорда. Могло произойти много плохих вещей: Лорд мог стать частью другой стаи, мог отвергнуть меня, его могли убить, но я не верил, точнее не хотел верить, что однажды настанет этот ужасный момент, когда Дом просто не впустит его. Я ставлю наполненную чаем кружку на дряхлое крыльцо Дома и с плавной, несвойственной мне легкостью съезжаю по пандусу. Меня охватывает чувство неимоверной тоски и всепоглощающей грусти. Сидя напротив ворот, я закрываю глаза, пытаясь представить, как открывается железный засов; как въезжает еще совсем юный, но такой же прекрасный, как и всегда на других кругах, Лорд; как он смотрит на меня своим недовольным, но очаровывающим взглядом, а я, не скрывая захлестнувшего меня восторга, смотрю на него в ответ, а потом начинаю преувеличенно громко ругаться, потому что он заставил меня столько ждать и потому что хорошенько потрепал мои нервы; подъезжаю к нему и крепко, почти удушая, обнимаю за шею, а его это начинает раздражать, ведь он еще не знает меня, оттого и не привык к моим ярко выраженным всплескам радости. А дальше он становится взрослым — таким, каким я его помню лучше всего. И тогда его губы расплываются в неотразимой, хоть и едва уловимой, улыбке, обнажающей острые зубы, и мы оба смеемся, каждый по-своему: он — насмехаясь надо мной, я — довольствуясь его появлением. Исчезает Дом в пелене нахлынувшего ликования — мы остаемся одни в мире, известном только нам двоим. Нет никого, кто бы помешал нам, кто бы остановил наш смех — мы абсолютно свободны. Нет преград, нет взрослых, нет тех, кто стал бы осуждать наше неумение жить врозь. Вот же Лорд, и вот он сидит передо мной, с рождения гордый, с неописуемо величественной осанкой, божественно красивый в безупречно сидящей на нем одежде, отчего-то кажущийся нереальным и манящим с собой в сказку… Мое сердце замирает в груди, а потом его бешеное биение начинает отдаваться в кончиках пальцев; у меня перехватывает дыхание, и я, одурманенный тенью грез, открываю глаза. Пустота. Здесь нет ни моего, так полюбившегося мне, Лорда, ни спрятавшегося в стенах замка постороннего. Словно его никогда и не существовало даже на других кругах. Становится еще грустней — отчаяние поглощает меня целиком. Не знаю, способен ли я что-то изменить или исправить, вернуться к чему-то или забыть. Меня разрывает на части от осознания собственной беспомощности. Едва сдерживаю истощающий изнутри и стремительно вырывавшийся наружу крик — не хочу привлекать внимание. Еще немного, повторяю я, совсем чуть-чуть, и никогда на этом круге Дом так и не впустит его. Я терпеливо жду, из последних сил оттягивая приход нового дня, тем самым давая время Лорду. А его все нет, словно он и не спешит; возможно, он не знает, что я его жду, возможно, знает, но боится покинуть замок. Мой прекрасный эльф не помнит, откуда она берется, но отчетливо чувствует ее — пустоту. В этот момент, когда где-то в Доме часы пробили полночь, мы оба окончательно и бесповоротно лишились друг друга. Нет, я не плачу, потому что привык к изменениям на каждом круге, однако же мне грустно, настолько грустно, что хочется поскорей спрятаться в гнезде и никогда и ни за что оттуда не вылезать. Я всегда был здесь и видел, как в один день все менялось, и сейчас этим днем оказался сегодняшний. Заехав на крыльцо, смотрю на кружку с остывшим чаем и красующейся на ней ярко-красной надписью и, от нахлынувшей злости, толкаю ее. Она разбивается, едва касаясь земли, а я проезжаю порог и оборачиваюсь, потому что мне хочется верить, что я кого-то слышал. — Л… Лорд? — неуверенно шепчу я в темноту. Но его здесь нет, как и не должно быть. Он не появится позже, как и не появился раньше. День его появления четко зафиксирован во времени, а значит, это тот самый круг, на котором Шакал совершенно один. Это круг, на котором нет Лорда.