Я не хочу без тебя спать

Они спят вместе уже три месяца. Причем для них самих это казалось настолько привычным, тем, что было уже в порядке вещей, что они считали абсолютно нормальным то, что солист группы "Нервы'' спит с гитаристом той же группы. Действительно, что в этом такого? Три месяца. Девяносто одна ночь. А Маус помнил ту, саму первую, как будто это было сейчас: разве такое забудется? Ночь в общей квартире Нервов начиналась, когда начинало рассветать. Точнее, именно это время ее жители отправлялись на недолгий сон, чтоб уже через пару часов проснуться и продолжить жизнь в привычном темпе. Когда в квартире наконец затихли все споры, какая-то сбивчивая музыка и бессмысленные разговоры, каждый пытался насладиться тем недолгим сном, который могут позволить себе участники уже довольно популярной группы. "Черт бы ее побрал, эту популярность!" - с такими невеселыми мыслями Мильковский поднялся с кровати, оставив очередную бесполезную попытку заснуть. Так длилось уже больше месяца: какие-то туры, концерты, выступления, электрички, автобусы, поезда - все менялось так быстро, что трудно было вспомнить, в каком городе они находятся. И никакого при этом отдыха, а о сне уже и говорить не стоило. Тем более, зачем тратить ночь на такое бессмысленное занятие, как сон, если можно в это время написать очередной ванильный, как говорил Тошик, текстик? Ну или, на крайний случай, заняться тем, как любил проводить время тот же Тошик. - Мерзко, как все мерзко... - сжав голову руками, Мильковский плюхнулся за стол и включил тусклую лампу - света от нее едва хватало на то, чтоб осветить хотя бы стол, и он придвинул ее ближе к своей толстой исписанной тетради. Не без труда найдя в ней пустой листок, он взял ручку и начал выводить чуть дрожащей рукой какие-то строки. Ничего не снится Мне не спится Чтобы не спиться, я возьму спицы... Парень задумался, вглядываясь в только что написанные слова, будто видел их впервые. Ну что ж... ...Свяжу любовь из порванных нервов, Она все-таки... "Стерва?" Да и кто вообще эта загадочная "она"? Та шлюшка, которую он только вчера (или не вчера?) с отвращением вышвырнул из своей постели? Хотя зачем поклонникам знать не самые лучшие подробности из его жизни? "Она все-таки стерва" - уверенно дописал фразу Мильковский и ухмыльнулся. "Искусала, тело, душу целовала. Кровь кипела, но ей, видимо, было мало, Убежала-а... Вернись... Я не хочу без тебя спать..." "Не хочу спать". Мильковский не то чтобы не хотел, а просто не мог уснуть вот уже больше месяца. Стоило закрыть глаза, как перед глазами возникали тексты, расписания концертов, толпа орущих фанатов, и это никак не помогало ему уснуть несмотря на сильную усталость. Чем больше уставал - тем тяжелее становилось засыпать, и это накапливалось, как снежный ком, а замкнутый круг сильнее стискивал горло, и это было ощутимо почти физически - даже дышать ночью, казалось, становилось труднее. Мильковский оставил тетрадь, открыл окно, высунулся в него и блаженно прикрыл глаза, ощутив ночной прохладный ветерок. Казалось, что именно он принес верное решение - чтоб уснуть, нужно выпить снотворное. А чтоб найти снотворное - нужно попросить его у кого-то из ребят (лекарств у него никогда не водилось). Можно было, конечно, скоротать остатки ночи привычным способом, а утром попросить у кого-то таблетки, а то и вообще самому их "одолжить", но на утро была намечена запись в какой-то студии, и Мильковский знал, что, не выспавшись, опять не будет нормальной работы. Выхода нет, кроме как ввалиться к кому-то в комнату в три часа ночи и потребовать снотворное. К кому - думать парню долго не пришлось. Тошик - сразу не вариант: ещё перепутает спросонку таблетки, а в наркоманы Мильковскому ещё не хотелось податься; Маус - ... Дальше Женя даже думать не стал. Маус - просто идеальный вариант: без лишних вопросов найдет таблетки, отдаст и к утру забудет, а уж тем более никому не разболтает, что солист группы "Нервы" даже уснуть не может без таблеток. Без лишних раздумий Мильковский добрался до комнаты Мауса, положил ручку на дверь и прислушался. В комнате была тишина. Лишь получше прислушиваясь, можно было услышать оттуда тихое размеренной дыхание. Представив, как сейчас спит Дима, Мильковский невольно улыбнулся. Можно было войти и без приглашения, но почему-то именно сейчас он не мог позволить себе этого сделать, и поэтому тихо стукнул в дверь один раз, а потом второй - уже немного громче. Стук показался громом, лишь на секунду прервавшим вновь нависшую тишину. Маус сонно открыл глаза, пытаясь найти в темноте источник шума, разбудивший его. Показалось? Повторный стук, более настойчивый, развеял в парне надежду на спокойный сон. "Снова Тошик спьяну комнаты перепутал" , - решил он, намереваясь в не самых достойных выражениях прогнать нарушителя спокойствия и совершенно забыв, что он сегодня ложился спать вместе со всеми. Поэтому, увидев на пороге Мильковского, да ещё и одетого далеко не в подходящую для ночи рубашку и джинсы, он немало удивился. - Женя? - Маус сонно потер глаза и оперся рукой на дверной косяк, - Что-то случилось? "Наверное, со стороны это выглядит в крайней степени глупо - просить у друга снотворное в три часа ночи", - подумал Женя, но обратной дороги не было. Не отвертеться же каким-нибудь "я решил ещё раз пожелать тебе спокойных снов" или "мне хотелось узнать, в чем ты спишь". Последняя мысль прозвучала в крайней степени пошло, да ещё и слишком неожиданно возникла в голове Мильковского, так что он даже замолчал, не сразу ответив на вопрос. - Мне нужна твоя помощь, - наверное, слишком серьезно ответил он, проходя в комнату и прикрывая за собой двери. - Ты не заболел? - спросил Маус, махнув рукой на кровать, приглашая присесть. - Типа того, - Мильковский кивнул и почти истерически засмеялся. - Я уснуть не могу. На секунду в комнате повисла тишина, показавшаяся Мильковскому вечностью. Маус сел рядом с ним и склонил голову, словно изучая. - И давно? Женя даже удивленно поднял голову - довольно странно было слышать такие разъясняющие вопросы от обычно неразговорчивого Мауса. Сейчас взгляд Мильковского встретился с задумчивым взглядом Димы, и в его глазах был какой-то странный космос, в который он, наверное, и уходил зачастую. Женя лишь кивнул в ответ и попытался пресечь дальнейшие расспросы, на которые, скорее всего, был настроен Маус. - Мне нужно только снотворное. Взгляд Мауса метнулся к какой-то тумбочке, где, скорее всего, и лежали лекарства, и он снова посмотрел в глаза Мильковского. С одной стороны, нужно было сунуть ему эти чертовы таблетки и отправить прочь из комнаты, чтоб продолжить свой недолгий сон, но с другой он прекрасно знал, что снотворное - наркотик не хуже тех, что принимал Тошик, и отлично вскоре спать без них будет невозможно. Наверное, сострадание к другу пересилило в нем желание поспать, и он решительно помотал головой. - Дам тебя снотворное - лишу возможности когда-нибудь нормально поспать. Хотя как я раньше не догадался, ты ведь уже давно ходишь такой... Сонный. Мильковский снова истерически хохотнул. Надежды поспать сегодня хоть часок таяли на глазах, и он умоляюще заглянул в глаза другу. А ведь он всегда казался таким чутким и понимающим, хотя сейчас в глазах Мильковского он выглядит настоящим извергом, зажавшим какой-то таблетки для лучшего друга. Маус же тем временем задумчиво закусил губу и нахмурился, вновь изучая Женю внимательным взглядом. - А знаешь, я сделаю тебе чай. С мятой. Всегда помогает уснуть. Вот иди к себе в комнату, я сейчас. Мильковский хотел было возражать, говоря, что никакие "чаи с мятами" уснуть ему не помогу и вообще он пришел за снотворным, но голос Мауса показался ему заботливым и убедительным, не допускающим возражений, и Женя, коротко кивнув, направился в свою комнату, все ещё не понимая, как чай Мауса может повлиять на сон. Выходя из комнаты, он покосился на ту самую тумбочку, размышляя, стоит ли похитить заветные таблетки и скрыться в своей комнате вместе с ними, но в результате все же решил довериться другу - Маус это Маус, плохого не посоветует. Дима первым зашел в его комнату. - Ложись уже, - с улыбкой произнес он. Почему-то этому теплому и приятному голосу очень хотелось повиноваться, и Мильковский послушно направился к кровати, как Маус его окликнул. - Стой. Он сам подошел к кровати и попытался поправить постель, которая врядли когда-то перестилалась, после чего обреченно вздохнул. - Действительно, как можно уснуть в таком беспорядке? Подожди немного, я сейчас. - Через минуту Маус действительно вернулся с комплектом свежей постели, которую кинул Мильковскому с порога. - Застели здесь все, а я пока чай сделаю, - весело подмигнул парень и скрылся в проеме. Молча, бессловно, послушно хотелось выполнять все, что скажет этот странный космос-Маус. Женя пару секунд смотрел на простыню, а затем прижался к ней щекой, ощущая ее свежесть и какой-то странный аромат, которого он ещё никогда на ощущал. С трудом оторвавшись от нее, Мильковский резко стянул с кровати всю старую постель, отбрасывая в угол, и начал возиться с новой простыней, аккуратно расстилая ее. Когда Дима зашел в комнату с чашкой горячего дымящегося чая, Мильковский стоял посреди своей комнаты, задумчиво ее оглядывая. - Вот так-то лучше. Ложись, говорю, горе луковое, я тебя спать уложу, - улыбнулся Маус и подтолкнул друга к застеленной кровати. - Ладно уж, - Мильковский чуть недоверчиво покосился на чай и плюхнулся на кровать, глядя на Мауса: он не имел представления о том, как "укладывают спать". Маус поставил на стол чашку и, подойдя к кровати, укрыл его одеялом. Мильковский даже чуть вздрогнул, не отводя взгляда от лица Мауса: какой, кажется, простой жест - укрыть одеялом, а от него, оказывается, по коже идут мурашки. Да и кто ещё просто укрывал его одеялом вот так: нежно, заботливо, искренне? - Теперь пей. Женя приподнялся и взял из рук Мауса горячую чашку, от чего пальцы чуть соприкоснулись. Так легко, невинно и безумно приятно, что Мильковский прикрыл глаза от удовольствия то ли от этого, то ли от первого глоток чуть сладковатого ароматного чая. - Вкусно? - Очень. Допив весь чай, Мильковский бы мог сам отставить куда-то чашку, но ему внезапно захотелось вновь почувствовать то прикосновение пальцев, так что он протянул чашку обратно Маусу. - Спасибо. Новое легкое соприкосновение заставило Мильковского искренне улыбнуться впервые за долгое время. Как же, все-таки, странно: толпе влюбленных в тебя поклонниц ты даришь ничего не значащую натянутую улыбку, а искренне улыбаешься глупым касаниям своих пальцев с пальцами лучшего друга. - Теперь спать. Маус поправил одеяло (новая волна мурашек!), выключил свет и уже направился к выходу. - Спокойной ночи. Мильковский не ответил. В это время в нем боролись гордость и желание во-первых, выспаться, а во-вовторых, побыть подольше рядом с Маусом. Победило второе. - Дима... - Да? - Маус обернулся, участливо глядя на друга. - А ты... - пауза, - Посидишь со мной, пока я усну? - тихо спросил он, сильнее натягивая на себя одеяло. Если у Мауса и оставались на этот счет какие-то сомнения, то именно этот жест их и развеял. Кивнув, Дима подошел к кровати и сел на свободное место - Мильковский тем временем подвинулся к стенке. - Поговори со мной, - Маус казался именно тем человеком, рядом с которым можно показать свою слабость, и Женя не собирался терять эту возможность. - Расскажи что-то. - Что тебе такого рассказать? Хочешь, расскажу о своем детстве? - Хочу, я почти ничего об этом не знаю, - глаза Мильковского загорелись надеждой, - Тебе, наверное, удобнее будет лечь? К сожалению, смысл сказанного часто доходил до Мильковского позднее, чем слова достигали собеседника, и Маус посмотрел на него чуть удивленно, но спорить, как ни странно, не стал. Подперев голову рукой, Мильковский приготовился слушать. - В детстве я очень любил мечтать. "Как и сейчас", - подумал Мильковский, но перебивать не стал. Он молча смотрел в глубокие глаза друга, вслушиваясь в его тихий голос и чувствуя, как он наполняет каждую клеточку его тела. - Я мечтал о том, чтоб жить не в городе, а где-нибудь в лесу, на природе, где за сотни километров никого нет... Женя закрыл глаза, и Маус решился провести рукой по его длинным, светлым, на этот раз почему-то не крашенным волосам, затем зарывшись в них пальцами. Мягкие. А Мильковский подвинулся к нему ближе, отметив для себя две вещи. Во-первых, он теплый. Рядом с ним тепло лежать, в отличии от тех шлюх, с которыми иногда случалось коротать время. А во-вторых, он пахнет чем-то приятным, едва уловимым, от чего на душе становится спокойно и уютно. Так же пахла та простыня и теплый чай - наверное, все, что связано с Димой. Глаза закрылись сами, и его незаметно потянуло в пропасть сна. А Маус продолжал. - Это место одинокое и пустынное, пусть и непривлекательное на первый взгляд, но его нужно лишь узнать получше, как влюбишься раз и навсегда. Там всегда какая-то особенная тишина, уют и спокойствие... - пальцы бесконтрольно перебирали светлые пряди, - Похоже... - "Похоже на тебя", хотел сказать Маус, но решил закончить фразу по-другому, - Похоже, там и правда красиво. Мильковский сонно кивнул и набросил одеяло на Диму, которому, скорее всего, было холодно - вероятно, не рассчитав, что ночью придется спасать друга от бессонницы, он оделся, как подобает людям перед сном, а значит, далеко не тепло, так что это одеялу пришлось как нельзя кстати. - Спасибо, - пробормотал он, а Мильковский вместо ответа улегся на руку другу, теперь уже уснув окончательно. Первой мыслью Мауса было отправиться к себе в спальню, но потревожить сон так доверчиво прижавшегося к нему человека было бы просто преступлением. Дима рассказывал что-то ещё очень долго, с улыбкой глядя на спокойно спящего рядом Мильковского. Наконец его самого тоже начала брать усталость, и он замолчал, закрывая глаза. Меньше всего хотелось вылезать из нагретой постели и идти к тебе в комнату, так что он подвинулся к Жене ещё ближе, натягивая на себя одеяло, под которым лежали они оба, и уснул, едва закрыв глаза. Небо за горизонтом начало предрассветно светлеть, а фонари стали угасать один за другим. Город готовился просыпаться. А их первая совместная ночь только началась... Утро наступило более чем неожиданно. Маус открыл глаза из-за какого-то шума в коридоре и тут же зажмурился от яркого света: наверное, уже было далеко не раннее утро. По привычке парень потянулся рукой к часам на тумбочке, которая стояла у его кровати, и лишь тогда обнаружил себя в не в своей комнате, а в тесной комнатушке Мильковского. Сам хозяин комнаты сейчас лежал у него на груди, улыбаясь чему-то во сне, и обнимал двумя руками за шею. Несколько секунд понадобилось Маусу на то, чтоб осознать происходящее, ещё немного - чтоб вспомнить вчерашнее, остальное же время того, как он, не шевелясь, лежал в ступоре, Дима потратил на то, чтоб представить, как недвусмысленно выглядит их поза и что подумали бы ребята, если бы вошли сейчас. Прокрутив все это в голове, Маус повернул голову, глядя на часы. Половина девятого, а значит, ровно через полчаса запись в студии. Полчаса... - Мильковский, твою мать! - Маус не очень-то нежно столкнул с себя спящего Женю и вскочил с кровати. - Куда? - сонно потер глаза Мильковский, но по тому, как расширились его глаза при взгляде на часы, можно было понять, что объяснений не требуется. Маусу удалось вернуться в свою комнату незамеченным только благодаря тому, что Влад и Тошик были слишком увлечены поиском причины поломки чайника , иначе Мильковскому пришлось бы признаться, что он уже месяц не мог уснуть один в комнате не только Диме, а и остальным, а такое гордость парня врядли бы выдержала. За весь день ни Маус, ни Мильковский не разговаривали о прошедшей ночи. Женя, как всегда, изматывал себя и группу на записи и репетиции, лишь изредка бросая на Мауса задумчивый взгляд, сам же Маус был, как обычно, в своем недосягаемом остальными космосе, который Мильковскому прошлой ночью удалось рассмотреть в его глубоких глазах: наверное, именно от того он сам временами становился задумчивым. Насыщенный день прошел как никогда быстро. Шумный вечер в квартире Нервов был в самом разгаре: Мильковский играл на гитаре какой-то мотивчик, перебрасываясь словами с Тошиком, Маус делал вид, что смотрит телевизор, когда Влад сдался первым, объявив о том, что уходит спать. Совсем вскоре за ним отправился и Тошик, и с его уходом в гостиной повисла тишина. Женя отложил гитару, а Дима выключил телевизор, так и продолжая смотреть в темный экран. Впервые со вчерашней ночи они остались наедине, и Мильковский совершенно не знал, о чем теперь с ним разговаривать. Стоило бы извиниться, но... - Я тоже пойду спать, наверное, - как ни в чем ни бывало, сказал Маус, и поднялся, медленно направившись к двери. Мильковский стиснул кулаки, прокручивая в голове одну мысль: попросить Мауса остаться с ним ещё на одну ночь, а значит, полностью убить свою гордость. "Зато будет тепло. И зато высплюсь." Наверное, именно последнее и побудило его к действию: - Дима, останься со мной. Ещё на одну ночь. Только сейчас осознав двусмысленность фразы, Мильковский опустил взгляд, ожидая ответа Мауса. То же обернулся и оценивающе посмотрел на друга, хитро улыбаясь. - То есть, теперь не можешь без меня уснуть? - уговаривать его, все же, не требовалось: - Хорошо. Иди в комнату. А я быстро в ванную и к тебе. Как только Дима вышел из комнаты, Мильковский застыл в немом крике счастья. Его снова уложат спать. Он будет слушать какие-то истории Мауса и чувствовать его тепло, пока не уснет. Большего сейчас не требовалось, и он готов был обменять всю популярность на хотя бы одну такую теплую ночь. Женя ждал друга уже в кровати, и, когда Маус зашел, он подвинулся к стенке, закрывая глаза. Через секунду кровать проснулась под тяжестью чужого тела, а Мильковский ощутил уже знакомый со вчерашнего дня запах. Запах тепла и уюта. - На чем я там остановился? - Ты рассказывал про гречку с молоком... - зевнул Женя. Сегодня он снова уснул под бессмысленные, но почему-то интересные рассказы Мауса. Странные и загадочные, они походили на сказки из детства, и, наверное, именно поэтому было спокойно и уютно. А ещё тепло. Ведь люди, оказывается, бывают теплые. Чтоб это понять, стоило даже месяц помучиться от бессонницы. И засыпая, Мильковский был точно уверен, что все это было не зря.