***
В своей жизни Северус Снейп безумно лгал много раз, но всегда гордился тем, что ни разу не солгал себе. И это, наверное, была самая большая ложь. Он убеждал себя, что уже не является рабом подростковых порывов, которые когда-то толкали его на слова и действия, от которых в результате оставались лишь стыд и сожаление. Он убеждал себя, что страсть юности, тела и души больше не влияли на его поступки. Он был разумным магом, он научился, с чем можно жить, а с чем нет. Человеку, как Северус Снейп суждено жить в одиночестве, и он давно научился так существовать. Какой ужасный лжец. Всё это было враньём, потому что сейчас он лежал голым в тёмной спальне в час дня, одна его большая тёплая рука надрачивала член, а другой он гладил яйца. Он мог сказать себе, что это скука, беспокойство или он хотел бы задремать и, погоняв лысого, он бы быстрее заснул. Но это было не так. Всё дело было в лице Гермионы Грейнджер, таком игривом и распутном в его фантазии, отчего Северус закрывал глаза и нежно ласкал яйца, представляя, как её мягкие руки гладят его, а алый ротик буквально в дюйме от его члена... Она в предвкушении облизывает губы. — Открой ротик и возьми его, любимая. О, да, хорошая девочка, — шептал он и стонал. А перед глазами стоял предательски яркий вид приоткрытых губ, которые вбирали в себя его твёрдый как железо член. Он медленно проникал к ней в рот, его пальцы зарылись в её гриву локонов и Северус надавил на её макушку. Она опускалась всё ниже и ниже, до самого конца... Он почти был готов. Твёрдые, быстрые и опытные движения подводили его к неизбежному концу. Он откинул голову назад, представляя, как Гермиона встает, чтобы сесть ему на бёдра, опускается своим хрупким телом на него. Он почти чувствовал её влажный жар, когда она села на его ноющий член. Она быстро скакала на нём, его лобковые волосы блестели от её соков, которыми Гермиона так и сочилась не без помощи Северуса. В своей фантазии он игрался с её бархатным соском, в то время как большим пальцем он, со знанием дела, ласкал её клитор. В своих фантазиях он всегда знал, как удовлетворить её. — Северус, — стонала она, извиваясь и откинув голову назад, словно Валькирия, скачущая верхом на жеребце в Валгалле [1]. — Я сейчас кончу, о, любимый, сейчас... — Кончаю! О, да, Гермиона... о, кончаю с тобой! — кричал он и рычал, а его семя выстреливало в темноту комнаты. Он взрывался в ритме с её именем, которое слетало с губ с каждым пульсирующим выбросом семени, как заклинание, произнесённое однажды, повторяется, пока не достигнет своей цели. Северус, уставший и запыхавшийся, откинулся назад. Белые круги плясали перед глазами. Прошло несколько минут, прежде чем бешеный ритм его сердца успокоился до нормального и он мог глубоко и расслабленно вздохнуть. Хорошая фантазия, чёрт побери. Он уже давно так сильно не кончал. Пробормотав очищающее заклинание, он понял, что чувствует удовлетворение и печаль одновременно. И не смотря на то что его тоска была тщетной, он больше не мог от неё отворачиваться, в отличие от долга. Раньше он был более дисциплинированным, но теперь, когда война закончилась, у него не было причин избегать отношений. Единственное, что его останавливало — уверенность в отказе. Со стоном он заставил себя подняться и одеться. Шла первая неделя летних каникул. Хогвартс погрузился в неестественную тишину, приютив только основной учительский состав. Даже Аргус уехал. Они с миссис Норрис отправились в гости к его племяннице в Кру, и вернётся он не раньше, чем за месяц до возобновления занятий, располневший от местной выпечки и малого количества нагрузки, с порозовевшими щеками от долгих прогулок, щеголяя в паре новых джемперов. Племянница Аргуса любила вязать ещё больше, чем Альбус. Мысли о Дамблдоре всегда настигали Северуса в конце учебного года. Примерно в это время Волдеморт приказал ему вернуться в Хогвартс в последний год войны и стать директором. Это был самый страшный год в его жизни, именно тогда он узнал настоящий размер, вес и цвет одиночества. Оно было точным размером, формой и толщиной портрета директора Финеаса Найджелуса Блека. Он составлял Северусу компанию, пока Поттер, Уизли и Грейнджер спасали свою жизнь в бегах. Он должен был вести выжидательную игру, томясь в своей темнице и оберегая детей, хотя делал вид, что всё наоборот. — Прогулка пойдёт тебе на пользу, — тихо сказал он. Как все одиночки, он часто разговаривал сам с собой, когда вокруг никого не было. Конечно, он не станет разговаривать в чьём-либо присутствии, но, по крайней мере, он мог беседовать с собой наедине. Северус спустился со ступенек центрального входа замка. На дворе грело теплое июньское солнце — наконец, наступило лето. Он приветливо кивнул Хагриду, проходя мимо его домика. Полугигант улыбнулся, увидев его, и помахал своей здоровенной рукой. — Здрасте, господин директор! Вышли погулять, насладиться погодкой? — Больше проветрить мозги, Хагрид, — снисходительно ответил он. — Хотелось бы прогуляться вокруг Чёрного Озера. Передать что-нибудь гигантскому кальмару? — это была их старая шутка. Между зарослями бороды сверкнули белые зубы. — Передайте ему, чтоб держался подальше от русалок, а то народ уже шепчется. Хорошей прогулки, профессор. И не стесняйтесь зайти, опрокинуть стаканчик, когда будете возвращаться. Кивнув, Северус продолжил свой путь. День предвещал быть жарким, и он снял мантию. Мысли вернулись к Гермионе Грейнджер. Он запретил себе потакать желанию думать о тех тёмных днях. Теперь он мог так делать без тошнотворного укола совести, омрачающего каждое воспоминание. Когда случились самые страшные события того года, Северус из самого разыскиваемого волшебника стал директором школы, и каждый день тысячами способов кошмар по имени жизнь грозил сломать его до конца. Ученики восстали и постоянно провоцировали раскол. Его коллеги презирали его и ставили палки в колеса при каждой возможности. Единственной отдушиной были отчёты о "Золотом трио", получаемые от портрета директора Блека, другой портрет которого Грейнджер носила с собой в зачарованной бездонной сумке. Умная девчонка с помощью портрета следила за ним, понимая, что он делает то же самое. Эту идею Северус находил почти успокаивающей, как будто портрет был их беззвучно согласованным маленьким мостиком, и Гермиона обращалась прямо к нему через полотно. Только разговоры с директором Блэком давали ему слабое ощущение надежды. Финеас часто рассказывал о подвигах и испытаниях троицы, как они чудом избегали опасности. Грейнджер и Уизли, похоже, несколько раз сходились и расходились, и каждый раз, когда он об этом думал, он почему-то раздражался. Его мысли сходились на том, что Уизли не достаточно хорош для такой блестяще умной и изобретательной ведьмы, как Грейнджер. Проснувшись одним утром, Северус встал и, покончив с утренним туалетом, поздоровался с портретом Блека, который злобно ему подмигнул. — Если ты бережёшь себя для девчонки, я бы на твоём месте не беспокоился. Северус вздохнул и оделся. — Финеас, о чём вы там бормочите? Я понимаю, что вы ещё не выпили кофе, но, боюсь, это даже слишком таинственно для вас. Что именно я берегу и для кого? Директор Блэк ухмыльнулся. — Свое девичество, влюблённый, безмозглый дурак! Эта глупая девчонка решила поиграть во взрослую жизнь прошлой ночью! Северус моргнул, но ему удалось сохранить безразличный вид. — Так значит, Уизли уломал её? Выражение лица бывшего директора стало мерзким и распутным. — Очевидно, бедная девочка не смогла выбрать, поэтому все трое побывали друг в друге. «Ménage a trois», как они это называют. «Свалка» — я называю это так. Никогда я ещё не видел такое сплетение рук, ног и задниц в одном клубке. Северус сохранял выражение лица нейтральным, но внутри сердце грозилось выпрыгнуть из груди. — В самом деле? — протянул он. — И что, Земля сошла с орбиты? Ангелы зарыдали? Зашумели фанфары? Блэк фыркнул: — Я едва ли пёрднул. Бедная девочка. Она старалась, как могла, лежала и думала об Англии, но не успела она дойти до Нормандских островов, как всё закончилось. Несколько стонов, пару невнятных криков, и ребятки повалились и захрапели, не успела девчушка вылезти из-под них. — Они причинили ей боль? — Северус слышал злость в своём голосе, и Блэк, будучи настоящим слизеринцем, услышал то же, поэтому попытался раздуть её ещё сильнее. — Ну по её стонам не скажешь, что её пилили надвое, если ты это хотел узнать. — Не будьте таким грубым, Финеас! Её принуждали к чему-то? — Не будьте таким ханжой, директор! Нет, её не принуждали! Она и так с самого начала была... полна энтузиазма. Но, боюсь, энтузиазм парнишек был более... эм-м-м... вспыльчивый? Северус вздохнул. Так значит, она уступила гормональному всплеску от жаркого одиночества и страха. — Полагаю, это было неизбежно, — сказал директор Блэк, украдкой наблюдая за Снейпом. — Конечно, я ничего не видел, но по звукам было понятно, что всё закончилось, когда с девчонки сорвали пломбу. Хотя... Северус пропустил подкол мимо ушей. Он ненавидел играть роль простака перед этой помпезной задницей. — Хотя...? Блэк ухмыльнулся. — Молодые люди не покончили на этом. Когда бедная девочка ушла на дежурство, они накинулись друг на друга словно кролики. Не слышал такой содомии с тех пор, как Слизерин выиграл последний кубок школы. Это было уже слишком. — Достаточно! — отрезал Северус. — Не хочу слышать об этом. Он закончил одеваться в убийственной тишине. Нарисованный директор внимательно следил за Северусом, но понял, что ничего не сможет выпытать из закрытой раковины, которой являл собой директор Снейп, вышедший из кабинета через другой портрет весьма раздражённым. Оказавшись наедине, Северус посмотрел на себя в зеркало. Изучая своё лицо, он поправил волосы. Он выглядел так же, как и всегда, но в голове крутился вопрос: смотрела ли сегодня в зеркало Гермиона и увидела ли она там другого человека — женщину, отдавшую свою девственность? Северуса бесило, что он сердится из-за девчонки, неосмотрительно отдавшуюся своим так называемым «друзьям». Его бесило, что они воспользовались ею, когда даже ей было очевидно, что на самом деле они хотели друг друга. Он почувствовал некую зависть, что они получили Гермиону первыми. Интересно, кто был самым первым? Уизли, скорее всего. И что же теперь будет с бедняжкой Джиневрой Уизли, бредившая Поттером с первого курса? Ходили слухи, что у них начались отношения за год до того, как трио было вынуждено уйти в подполье. Несмотря на обвинения директора Блэка, Северус никоим образом не был ханжой. Если двух мужчин объединяли наслаждение и любовь друг к другу, это было их личное дело. Но его больше занимали мысли о женщинах, которые зависели от их любви. Если директор Блэк говорил правду (а у Северуса не было причин ему не доверять), тогда эгоизм Поттера и Уизли убьют веру двух прекрасных ведьм. Шли недели, и Северус чувствовал, что хочет защитить Гермиону, путешествующую с двумя возбуждёнными парнями, у которых гормоны бьют в головы, к тому же один из них совсем недавно открыто признался ей в любви. Теперь он смирился с единственной правдой: он хотел девчонку для себя. Более того, он хотел бы и давать ей что-то взамен — наслаждение, захватывающее чувство, что о ней заботятся. Гермиона это заслуживала — просто лежать рядом с мужчиной и знать, что она единственная, кого бы он хотел видеть в своей постели. Северус начал представлять, как бы выглядело её раскрасневшееся от страсти лицо, как бы она стонала, кончая. Это была праздная фантазия, кое-что, о чём можно подумать длинными ночами, когда сон не хотел приходить. Лицо Лили Эванс вызывало лишь угрызение совести и чувство вины. Проживая тот момент, который назывался последним часом его жизни, его единственным желанием было увидеть снова лицо Гермионы, перед тем, как придёт смерть, перед тем, как отдать последний долг женщине, которая разбила ему сердце много лет назад. Но придя в себя, выжив от почти смертельного укуса змеи и вернувшись в лоно более-менее благодарного волшебного сообщества, Северус понял, что не очень-то и изменился. Уж фантазии точно никуда не делись. Даже больше, они позволили ему наконец-то отпустить прошлое и понимание того, что он живёт теперь не для того, чтобы умереть за Лили. Это также служило ему напоминанием о его плачевном потенциале любовника. И теперь, как дурак, он находил любое оправдание сесть возле Гермионы, когда обстоятельства сводили их вместе. Он следовал за ней везде уже, наверное, третий год и ничего поделать с этим не мог. Тот факт, что она не отталкивала его, вызывал чувства благодарности и унижения, от того, что ему приходилось так пылко собирать её сущность по лоскуткам. Но этому не бывать. Гермиона была слишком многогранной: слишком умной, слишком хитрой, слишком гриффиндоркой, слишком молодой и слишком хорошей для него. Он ненавидел тот факт, что не подходит ей. Он ненавидел больше, что в своём присутствии она никогда не показывала, что он ей не ровня, он и так отлично справлялся с этим заданием сам. Их схожесть и взаимное восхищение вызывали чувство ожидания большего, того, чего, он знал, никогда не получит. Последняя вечеринка Ордена была отличным примером. Они сидели за одним столиком почти всё время, то и дело разговаривая, дискутируя и споря. Северус даже сам себе понравился. Слишком. Он вздохнул. Надо прекратить ходить на эти собрания. Наслаждение от пребывания рядом с ней служило лишь явным доказательством, как ему было сложно, возвратившись в серое, словно монах, существование в Хогвартсе. В следующий раз, как Молли пригласит на торжество, я откажусь и всё-таки не передумаю, как в прошлый раз...***
Гермиона уронила перо и потёрла глаза. Не помогло. После того, как она просто ничего не делала последние полчаса, она смогла выдавить лишь одно предложение для своей речи. И это было единственное чёртово предложение за последние сорок восемь часов! Она встала и включила Волшебное радио, настраивая волну, пока не услышала мелодию её любимой магической группы «Nu Wauge». Она закрыла глаза и позволила мягкому, почти гипнотическому звуку захлестнуть её своими волнами. Её медленное, вибрирующее журчание обвивало девушку, и она беспокойно дёрнулась. Пальцы проскользнули по соскам, посылая импульс возбуждения сквозь тело, но девушка остановилась, прежде чем сдаться и начать играть с собой. Ей просто позарез надо с кем-то переспать, иначе она потеряет контроль. Она устояла перед соблазном позвонить Джинни. Подруга будет услужливой, и они обе насладятся процессом, но в глубине души Гермиона знала, что для обеих это будет не больше, чем снятие напряжения, что-то вроде мастурбации чужими руками. Она чувствовала вину, вовлекая подругу заняться тем, что она сама бы могла сделать с помощью хорошего вибратора. Гермиона вздохнула и подумала, конечно же, о Северусе Снейпе. Чёрт бы его побрал! Это из-за него она смогла написать только семь слов за последний час. Всё то прекрасное время, проведённое на вечеринке, на прошлой неделе было не лучше, чем если бы она вообще его не видела. Каждый раз, когда приходилось идти на эти мероприятия, она чувствовала себя самым безнадёжным мазохистом из-за того, что осознанно разыскивала его, а затем монополизировала его время. И, похоже, он ни капельки не был заинтересован в ней, как в женщине, и от этого было совсем горько. На вечеринке она буквально вешалась на Северуса. А он был вежлив, внимателен, заботлив, увлечён, остроумен, сексуален, как дьявол... но в нём не было заинтересованности ни на секунду. Гермиона дала ему столько удобных случаев, гладила по колену, приставала, а он вёл себя с такой же загадочной любезностью, что и Молли. Спасибо, Гермиона! Теперь ты точно загонишь себя в депрессию. Обычно Гермиона даже не рассматривала вариант опуститься так низко и найти себе постель на одну ночь в Лютном переулке. Но, возможно, стоит обдумать всё ещё раз? Войдя на кухню за перекусом, она скривилась. Нет. Возможно она и в отчаянии, но оно вертится только вокруг одного волшебника — Северуса Снейпа. Возможно, ей и припекло потрахаться, но она готова это сделать лишь с одним мужчиной. Как только она поняла, что у Рона с Гарри было всё серьёзно, ей легко было отпустить их. Почему она не может так же сделать с Северусом Снейпом? В конце концов, он никогда не любил её и не хотел. И когда эта страсть и интерес успели перерасти в тоску, которая опасно грозилась обернуться одержимостью? Как бы она удивилась и испугалась, узнав, как близко её мысли отражали мысли Северуса. Она тоже вспоминала прошлое, последний жуткий год перед концом войны. Месяцы бегства, проведённые с Гарри и Роном, казались нечёткими. Даже сейчас в воспоминаниях были неясные места, как будто на неё неудачно наложили Обливиэйт. Но большая часть того, что она помнила, не было похоже на поход в парк развлечений. Она помнила чувства и эмоции лучше, чем сами события: сводящий желудок страх отстающих всего лишь на шаг егерей и Пожирателей смерти, болезненный голод, когда невозможно было достать еду, бессилие от поисков крестражей, которые не хотели находиться и агония от пыток Беллатрисы Лестрейндж. А ещё была боль, о которой она не думала. Рон и Гарри постепенно раскрывали свою любовь друг к другу. Их неуклюжее старание вовлечь её в свою игру было всего лишь хромой попыткой успокоить чувство вины. В то время она была такой напуганной, отчаявшейся и незащищённой, что лежать между двумя мальчишками казалось самым прекрасным способом укрепить их дружбу. Она была уверена, что по крайней мере один из них троих не переживает войну, а идти на финальную битву девственницей она не собиралась. А о том, что будет дальше она и не думала. Итак, накачанные несколькими стаканами украденного огневиски, они трое оказались в одной кровати одним неловким и совсем неудовлетворённым вечером, незадолго до того, как Рон ушёл от них. Вернувшись с дежурства, она легла возле спящих мальчиков, которым, если быть честной, понравилось быть друг с другом больше, чем с ней. Тогда она почувствовала горькую обиду от их более чем довольных друг другом видов их спящих лиц. Гермиона почувствовала себя... обманутой. Где были фейерверки и звёзды в глазах во время пика наслаждения? Где было чувство единения с партнёром, ноющее отчаянное желание чувствовать его, наслаждаться и дарить наслаждение в ответ? Всё, что она чувствовала — это тупая боль между ног и явное понимание, что очищающее заклинание тут не поможет. Первый раз оказался... как поиски крестражей — очень важно, практически безуспешно и довольно скучно. Как и с крестражами, она не могла избавиться от чувства, что упускает что-то невероятно важное в том, как она к этому относилась. В общем, она улыбнулась и с тех пор притворялась слишком уставшей, слишком расстроенной, слишком занятой, а потом на помощь приходили месячные. В конце концов, это не имело значения. Они никогда не замечали её каждый раз, когда возвращаясь с дежурства, она находила их тела сплетёнными вместе. Любовь в их лицах говорила всё, что ей надо было знать и, пережив шок от ухода Рона, она почувствовала жалость к Гарри, ведь она научилась любить их достаточно, чтобы смириться, хотя она безумно хотела убить Рона за то, что покинул Гарри в одиночестве. Спустя год Джинни напала на неё после того, как на собственной шкуре узнала про Гарри и Рона. Каким-то образом Гермиона оказалась у Джинни в постели. Её удивило не только, что подруга много знала о сексе, но и наслаждение от обучения Гермионы. Всё было замечательно, но это не было любовью. Обе были достаточными реалистками, чтобы не перепутать случившееся со слабой имитацией любви.***
Джинни зашла в магазин как раз за минуту до закрытия и улыбнулась Джорджу. — Привет, сестрёнка, — заметил он её, провожая последнего покупателя. — Что привело звезду Гарпий в Косой переулок в этот летний вечер? Джинни улыбнулась ещё раз и клюнула Джорджа в щёку. — Мне нужно кое-что особенное, Джордж. Собираю свести одних своих друзей. Её брат устало закатил глаза. — Отлично, самое время! А я всё думал, когда и тебе уже надоест наблюдать, как эти двое бестолково ходят вокруг да около. Джинни удивлённо посмотрела на него. — Подожди... кто... о чём ты говоришь? — О Грейнджер и Снейпе, конечно! — рассмеялся Джордж. — Мерлин, я никогда не видел таких неудачников! Они до умопомрачения нравятся друг другу... не знаю, чего они ждут. Итак, — заговорщицки сказал он. Предмет беседы его явно увлекал. — Что нам нужно сделать с этими двумя, чтобы перетащить их из зоны комфорта в спальню? Джинни вздохнула. Она знала, что братец её поймет. — Хочу кое-что сделать для них. В своё время каждый из них по-своему помог мне. Теперь я хочу помочь им понять, что они думают об одном и том же. — Звучит безумно весело! Мне даже захотелось поучаствовать. Джинни кивнула. Она не собиралась рассказывать ему весь план. — Думаю, мне нужно что-то особенное для них двоих. Хочу... что-нибудь, содержащее свойство Веритасерума говорить правду вместе с подавлением всех запретов в голове от зелья страсти, и всё это смешать с эликсиром искренности из зелья Настоящей любви. На секунду Джордж задумался. — Насколько я понял, они должны среагировать только в том случае, если действительно привлекают друг друга. Нужно, чтоб они сознались в настоящих чувствах, и тогда все их запреты исчезнут и через пять минут они будут рвать друг на друге одежду. Ты этого хочешь? На лице Джинни появилась широкая улыбка, и Джордж наградил её понимающей ухмылкой. — Входи в мой кабинет, сестрица. У меня есть идеальное решение. Через двадцать минут Джинни вышла из магазина. В руках у неё была красиво упакованная коробка, а на лице довольная улыбка. [1] Валгалла — рай, куда попадают воины, погибшие в битве; у древних германцев и скандинавов.