.grenade

Я умер седьмого мая две тысячи семнадцатого года, ровно в 19:30. Я долго не мог осознать, что мое тело лежит на больничной койке, рука безжизненно висит, продолжая сжимать мягкую игрушку. Я стоял около своего тела, вглядывался в закрытые глаза, которые никогда не откроются, в трубки, которые обвивали мое тело подобно змеям, смотрел на раковую жидкость, вытекающую из моей груди в какой-то тазик. Я не жалел себя, я жалел свою сестренку, которая стояла около моего тела, сжимала вторую ладонь и беззвучно плакала, продолжая шептать «Диппер, очнись». Но я не просыпался, лишь мой призрак стоял слегка поодаль и не мог ничего сделать. Помимо меня в палате был кто-то еще. Я ощущал его присутствие, слышал зловещий смех, который преследовал меня последующее время, когда я был между двумя мирами и приглядывал за своей семьей. Дядя Стэн еще не узнал о моей смерти, он договаривался насчет моего лечения с медсестрой, даже не подозревая, что кардиограмма идет прямо, а вместо прерывистого пищания – прямое. Я ощущал боль Мэйбл и хотел забрать ее себе. Мне хотелось дать ей знак, что со мной все нормально, даже не смотря на то, что мое тело до жути бледное, губы приобрели синеватый оттенок. Труп, не иначе. - Диппер, давай поиграем? – Мэйбл садится около меня и хлопает глазками, - Пожа-а-луйста. На ней голубой свитер, розовая юбка, желтые колготки, а образ этакой новогодней елки дополняют зеленые башмачки. Искренняя улыбка не слетает с ее лица, я отмахиваюсь и продолжаю листать журнал. - Почему у тебя эти штуки? – Мэйбл вытягивает руку, дотрагиваясь до трубок, торчащих из моего носа. - Это канюли, - поясняю я нервно. Видно, что разговор не приносит мне удовольствия, а когда сестра упоминает про канюли, я вовсе отворачиваюсь. Ровно год назад, семнадцатого февраля все было нормально. Врачи то и дело говорили моим родителям ободряющие новости, продолжая их обманывать. Они говорили, что все будет хорошо, что вероятность выздороветь равна семидесяти процентам. Кто ж знал, что я буду относиться к остальным тридцати? Кто знал, что спустя через два месяца я буду едва не задыхаться, что буду валяться в собственной рвоте, пока Мэйбл не проснется и увидит мое парализованное тело? Тогда никто не обращал внимание на ощущение чьего-то присутствия в помещении, никто не слышал этого зловещего смеха человека с треугольной головой. В первый раз он появился в моем кошмаре, с тех пор я не мог отделаться от чувства, что за мной кто-то приглядывает. А через неделю я слег. Я ощущал собственную никчемность, зная, что не смогу сам принимать ванную. Вода в моих легких накапливалась с ошеломительной скоростью, а смех Билла Сайфера продолжал преследовать меня. Я стою посреди улицы, которую освещают фонари. Вокруг ни души, лишь я и этот человек. Он смеется, потирая руки друг о друга, я ощущаю напряжение с его стороны и боюсь сдвинуться с места. Мои ноги будто вросли в землю. - Диппер Па-айнс, - произносит он, лукаво улыбаясь. Мое имя он словно пробует на вкус, из-за чего по телу пробегает холодок, заставляя кожу покрыться мурашками. - Что тебе надо? – уверенно говорю я, но мне кажется, что мой голос для него – лишь писк. Думаю, это правда, потому что он истерически хохочет. - Какой самоуверенный мальчик, - он вскидывает бровь, подходя ближе. Я готов кричать. – Мне нужен ты. Я пытаюсь сопротивляться, но у меня не выходит. В какой-то момент я догадываюсь, что это сон и заставляю себя проснуться. Последнее, что я слышу перед тем, как уйти из мира снов – это его имя, которое заставляет меня содрогаться. В тот раз я впервые описался в кровати. Когда я разлепил глаза, увидел перед собой взволнованную Мэйбл, а еще ощущал под собой неприятное тепло. Она не смеялась надо мной – и это было хуже всего, так как это добавляло масла в огонь и заставляло меня чувствовать себя более ущербным. Я не стал рассказывать семье про сон, но догадывался, что когда-нибудь я буду слишком слаб, чтобы вырваться из лап Билла. Дальше все пошло значительно хуже, я едва таскал за собой этот баллон на чертовой коляске Мэйбл. Она осталась с прошлого года, когда моя сестра записалась в скауты и ходила продавать печенье. Я ловил на себе чужие сочувствующие взгляды и едва удерживался, чтоб не накричать на них. Люди считали меня музейным экспонатом. - Диппер, ты не можешь пропускать врача. – спокойно говорит моя мама, складывая руки на груди. Я сижу на своей кровати с книгой Стивена Кинга в то время, как родители сидят на коленях, а Мэйбл лежит на своей кровати, не сводя с меня взгляда. - А что? – я злюсь, но пока держу себя в руках, - Думаете, что если я буду ходить к врачу, то все образуется и из моих легких чудесным образом исчезнет вода? - Милый, мы волнуемся. Вместо того, чтоб играть с друзьями, ты сидишь дома. Ты же не больной. - Мама… - выдыхает Мэйбл и женщина понимает, что сказала пару минут назад. - Я именно больной! – взрываюсь я, ударяя кулаком по подушке, - Я не хочу с ними играть, если я свалюсь мертвым, они тут же убегут! Я граната, бомба замедленного действия! - Диппер, не говори так! – моя сестра начинает плакать, она подбегает ко мне, кладет руки на плечи и обнимает, кладя голову на плечо. Я ощущаю, как злость отступает. - Я не хочу ходить к врачу, - упрямо заявляю я, обнимая Мэйбл, - Я лучше буду сидеть в комнате. Родители были ошеломлены. Подумать только, сколько всего болезнь может сделать с человеком. Из позитивного парня, который постоянно рвался к приключениям, я превратился в унылое существо, которое ждет своей смерти. Мать и отец стремительно покидают мою комнату, перешептываясь о чем-то, а я целую сестру в макушку и обнимаю ее сильнее, чувствуя, как под ладонью дрожит ее спина. После этого разговора я жил три месяца. Один раз ночью я обнаружил над своей кроватью маленький треугольник с глазом посередине и понял, что мой конец близок. Я не стал будить Мэйбл – знал, что когда я закричу от боли, она сама выпрыгнет из кровати и побежит звать родителей. Так и случилось, боль сковала мое тело цепями, я терпел до последнего. Я слышал, как кричит моя сестра, как плачет мама, но поделать я не мог ничего. Врачи колдовали над моим телом несколько часов, но сделать что-то было невозможно, я слышал над своим ухом противный шепот Билла Сайфера, который говорил мне: «Я же говорил, что скоро ты станешь моим». Когда врачи сдались, они впустили родителей в палату, давая им проститься со мной. Я был без сознания, но слышал их голоса. Скорее всего, Билл решил дать мне эту возможность прежде чем я окончательно покину мир живых. Отец обнимал мою маму, а та плакала, сжимая его рубашку. Мэйбл сидела около меня и поджимала губы, но через пару секунд тоже не стала сдерживать себя; к рыданиям мамы присоединилась сестра. Когда у мамы началась истерика, папа вывел ее из палаты, а Мэйбл разговаривала со мной до тех пор, пока кардиограмма не стала ровной, даже тогда она умоляла меня открыть глаза, но я стоял недалеко от нее и смотрел на свое мертвое тело, пока не почувствовал легкое касание сзади. Я знал, кто это. Ничего не говоря, я сжал руку Билла Сайфера и мы вместе исчезли в темноте. Я умер седьмого мая двух тысячи семнадцатого года, ровно в 19:30. Меня зовут Диппер Пайнс. Будьте счастливы.