Просто вместе

      Наверное, это было чувство сродни тому, какое бывает, когда ты вмиг лишаешься всякой опоры под ногами. Майлз был чуть более, чем полностью, ошарашен. Майлз, по правде говоря, ох…ел. Действительно озверел – благо, сумел совладать с собой и растянуть губы в чудовищно неправдоподобном оскале.       Это было так предсказуемо и неожиданно одновременно. Конечно, следовало бы ожидать, что Алексу надоест; что все эти нежности сойдут на нет; что, в конце концов, Тернеру захочется отношений, настоящих, черт возьми, отношений, а не сорванных украдкой поцелуев в закулисной темени. Те две недели сейчас не в счет. Про них просто мучительно больно вспоминать.       И вот он сидит перед ним, мямлит, запинается, теребит несчастную салфетку в руках. Майлз заслуживает какой-нибудь медали за стойкость, отличительного знака – траурной ленты, черной розы в нагрудный карман, просто большую надпись: «Я про…бал любовь всей своей сраной жизни» на лоб. Кейн смотрит на Алекса во все глаза: волосы чуть отросли, глаза хоть и прячет, а все равно видно - виноватые, щенячьи, губы в трещинах и незаживших ранках.       «Просто дыши глубже, - думает Майлз, - просто дыши, мать твою».       Он скучал так, что последние пару дней чуть ли не выл волком. Так, что готов взвыть сейчас, мучаясь – действительно, почти физически, мучаясь – желанием прижать к себе эту дурную голову, обнять со всей силы и никогда-никогда не слышать о подобном. Оказавшийся жутким эгоистом и собственником Майлз просто не готов видеть ее фото, не готов признавать ее бесспорное очарование, признавать свой бесспорный проигрыш лукавым раскосым глазам и наглой улыбке. Она и в правду потрясающая. «Алекс, - Кейн прикрывает глаза, переводя дух, - Господи, Алекс…»       Его не хватает на то, чтобы сказать хоть что-нибудь на прощание. Он подхватывает небольшую сумку и практически сбегает.       Майлз - ходячий лесной пожар засушливым летом. Майлза выворачивает наизнанку, и он даже еще не решил, что с этим делать. Что вообще делать. Они, в первую очередь, друзья – никто не отменял этого; никто не отменял того, что Кейн любит его до распирающей духоты в грудной клетке, и почти неважно, любит ли его Алекс. То, что они не смогли бы всю жизнь миловаться по темным углам, – очевидно. Майлз накидывает пиджак и запирает номер.       Надо немного времени, совсем немного. Они ведь все еще могут просто нажраться вместе, сыграть дуэтом, спеть, дурачась, лежа почти друг на друге и хихикая, или спеть дуэтом в один микрофон, в студии, чисто и аккуратно. Никто не отнимал и не вздумает отнять их музыку; готовящийся альбом; то, что они пережили тогда, нежась в солнечных лучах и объятьях друг друга.       «Выпьем?»       Не самый больной за сегодня, но точно неприятный вопрос – о его группе. Все было почти хорошо, почти согласованно, и как-то так, будто они сыгрывались заново после крупной ссоры или чего-то вроде. Кейн не вылезал из махонькой студии месяц: записывали всей командой, а до и после – Майлз пытался доработать тексты и мелодию. Он понимал, что получается отлично от их с Алексом проекта, что, возможно, получается чуть хуже. Ему не хватало вдохновения. Не хватало интимности момента. Зато была возможность окунуться с головой в прорву ледяных, нечитаемых взглядов и скептически поджатых губ. Поначалу это задевало до того, что хотелось взять и выяснить, в чем же дело, потом Майлз просто махнул рукой, забывая обо всех недомолвках, стоило только прочитать какую-нибудь непосредственную глупость от Тернера или это его: «Скучаю, Ма, ты же знаешь».       Конечно, знаешь.       Майлз - уж точно хороший актер. Он расслабляется, и ворот битловки уже не так сдавливает горло. Они разговаривают так, будто ничего не случилось: ну подумаешь, небольшая стычка, ссора, недомолвка – они все еще почти мальчишки, им можно и хорошенько подраться, а потом сцепиться кончиками мизинцев, улыбаясь уголками губ. Им можно многое другое, и у Кейна растрачиваются все моральные силы на то, чтобы смотреть на жмурящегося, встрепанного, изнежившегося в тепле какого-то дрянного паба Алекса и не иметь возможность хотя бы накрыть ладонью его запястье. Хотя бы поцеловать его где-то на выходе, судорожно прижав к себе в кромешной темноте, толкнувшись выдохом в губы и поймав ответное признание в том, что Тернер скучал.       Кейн хлопает его по плечу, едва соскальзывая вниз в непроизвольной ласке, и валит в свой номер. Безумно хочется курить.       Он закрывает дверь, кидает куда-то вглубь комнаты пиджак, истерично быстро выпутываясь из рукавов, стягивает водолазку. В комнате темно и душно, Майлз, кажется, пытается отгрызть собственную губу. В голове Алекс - взмыленный, полуголый и покрасневший – выцеловывающий майлзово плечо.       Он открывает сразу после негромкого стука в дверь, ожидая увидеть кого угодно, кроме кажущегося перепуганным Тернера. Поэтому, наверное, и хватает его за шею, легко запуская пальцы в волосы, притягивая к себе.       Майлз думает: «Напоследок, пожалуйста…». Майлз упадет на колени, если Алекс не разрешит ему поцеловать себя сейчас.       То, что Тернер исступленно шепчет ему почти в губы, можно считать за абсолютное согласие, и Кейн легко целует, прикрыв глаза. В голове Алекс - в сочной зелени, в одних шортах, улыбающийся так, что, кажется, светло и слепит глаза от него, а не от южного солнца. Алекс – сейчас, едва касаясь, ведущий по животу Майлза холодной ладонью, цепляющийся за ремень брюк. Кейн бы просто подался бедрами вперед, под его руку, но Алекс уже обнимает его, отвечая. Это, на самом деле, сущая пытка, осознает Майлз, отводя от себя ласково обхватившие шею руки.       Если это – напоследок, то потом только умирать. Прямо тут, пока на губах все еще горят чужие прикосновения. Алекс-иди-спать-пожалуйста-пожалуйста-иди-спать-господи-просто-уходи-просто-вали-в-свой-номер.       У Алекса в глазах одновременно беспомощность и решимость. У Майлза от его взгляда вспыхивает все внутри. Поджигает то, что давно в нем сидело – то, что черта с два он отдаст свое сокровище наглой девице с обложки. Кейн не дает себе возможности передумать, теперь уже нет. Он слишком крепко дергает его на себя, отчаянно впиваясь в губы, кусая и вылизывая. Отступая на шаг и завороженно смотря, как Тернер рывком снимает свитер и буквально рвет пуговицы на рубашке. А потом опрокидывает его на кровать - такого податливого, разгоряченного, жадно отвечающего на не слишком нежные ласки.       - Ты меня с ума сводишь… Никакой гордости… Ненавижу тебя за это… Не знаю, что ты будешь делать… Но больше в благородство я не играю. Ты мой. И я буду держать тебя, ясно? Всеми способами… Я буду держать тебя.       Если это называется «сойти с ума» – пусть так.