Снежная страна

Как-то раз я прочитал одну книгу. Это было давно, в те времена, когда у детей только ещё начинался период осознания себя в жизни: кто-то шёл пить и гулять (большинство), кто-то по-прежнему старался хорошо учиться, кто-то, будучи ещё в 9 классе уже решал, чем будет заниматься в жизни. В основном так быстро свою дальнейшую жизнь определяли те, кто шёл в спорт. Кто-то предавался интеллектуальной деятельности: читал книги, средненько учился (ведь книги интереснее учёбы), почитывал энциклопедии (тогда ещё не было Вики) и тех авторов, которых читают редко. И эти интеллигентные мальчики и девочки делились ещё на две категории: те, которые хотят быть умнее и выпендриться перед родителями и обществом (как вегетарианцы в своём большинстве) и те, кто находит в книгах нечто большее. Мой лучший школьный друг в те времена находил в книгах эстетику и красоту. А я не понимал его, книги для меня были возможностью пережить просто более интересную и насыщенную жизнь. Каждый день, по вечерам, когда я ложился в постель я задумывался о своём будущем. Жена, дети, работа, взросление, старение. Время шло, я поступил в университет, где совсем стал книгочеем, а мысли о том, что со мной станет после учёбы, всё ещё посещали меня каждую ночь. Я не хотел мириться со своей дальнейшей жизнью, но мне не хватало храбрости для того, чтобы попытаться её избежать. Редко когда можно было увидеть меня не читающего электронную или бумажную книгу, вперемешку с записыванием лекции в тетрадь. Смысл того, что описывал преподаватель, впрочем, терялся. На дворе двадцать первый век, зима, падающий снег и приятная тяжесть всё тех же книг за спиной. Я вышел из книжного магазина, сдвинул шапку назад и уставился в небо, на плавно летящие белые хлопья на фоне бескрайней синевы. Ветра не было, а небо казалось кристально ясным, каким бывает только зимой. В наушниках играл depeche mode. Мне нравится под него читать, он не отвлекает внимания. Так вот, в одной книге, что я прочел, был момент, когда главный герой шёл по безлюдной аллее так же, как иду сейчас я. В книге было утро, а сейчас на дворе день. В начале моего парка люди собирались у входа, не желая углубляться в парк, зато это любил я. Главный герой очутился в своей вымышленной истории в другом месте. Он шёл через парк, но вышел в другом месте, из другого парка. Ему всего лишь хотелось попасть куда-то…, совсем не помню, куда, и он там оказался. Я не хотел куда-то попадать, потому что у меня просто не было идей, куда бы мне деться. Да и слишком я был пуглив для того, чтобы всерьёз захотеть уехать далеко. Тут же появлялись мысли о деньгах, еде, жилье. Ведь я прекрасно понимал, что в книгах описаны глупости, небылицы, выдуманные истории. В жизни так ровно и гладко никогда ничего не бывает. И когда я стоял у тупика, глядя на арматуры, торчащие из старого, бетонированного забора, я как раз и мечтал о какой-нибудь истории. Настоящей истории, настоящей жизни. Как мне кажется, герои в книгах на самом деле ничем не рискуют, ведь их жизнь расписана на страницах. Это переживающие, живые куклы и чем лучше кукольник – тем лучше персонаж. Но они не бывают самостоятельными. Я начал оборачиваться, со щемящим чувством боли от осознания того, что окружающий меня заснеженный парк – не более, чем иллюзия свободы и настоящего мира. Что там, в городе, я снова окунусь во мрак человеческого социума, муравейника, где меня попытаются съесть все эти люди. Когда я оборачивался, первое, что бросилось в глаза это отсутствие деревьев слева от меня. Люди не просто хотят, чтобы другие жили по чужим стандартам – они хотят, чтобы ты был счастлив от того, что живёшь по их стандартам. Любить родину, которая, как механический агрегат перемелет тебя в кашицу и проглотит. Любить родителей детям, которых они же и бросили. Уважать старших, которые озлобились из-за того, что у молодого поколения есть то, чего у них не было в молодости. Иметь настоящих друзей, будучи сотканными из чужих принципов, мыслей и цитат, и не иметь ничего настоящего в себе. Когда я обернулся на четверть, я уже видел, что за моей спиной ничего нет. Я испугался, снова уставился перед собой, на разрушенный бетонный забор. Сердце продолжало щемить, я не чувствовал, что принадлежу этому миру. Я не чувствовал, что вижу его. Я смотрел на него, но не видел. Я сделал шаг назад, желая вернуться на дорогу тем же путём, что и пришёл. Но реальность окончательно посыпалась, моя нога утонула до колена в ледяном снегу, который задрал штанину джинсов; обжигающим, шершавым, словно наждачка, холодом лизнул кожу. Я посмотрел вниз, потом снова перед собой и всё, что отыскал мой взгляд – были горы; заснеженные горы, уходящие вдаль, насколько хватало глаз. Я снова огляделся и всё, что я увидел, был снег и редкие, чёрные очертания крутых скал, которые снег покрыть не смог. Страх прошёлся ледяной грядой по позвоночнику, с самого основания головы до копчика, стягивая всё моё существо в один скукоженный ломоть мяса. Я побежал назад, надеясь, что это галлюцинация, проваливаясь по колено в снег, надеясь, что сейчас врежусь в дерево или кто-то меня поймает, остановит, вызовет скорую. Я не знаю, сколько я бежал, вскоре мои лёгкие пылали огнём, словно я убегал от собак, забравшись на какую-то частную территорию. Я размахивал руками, пытаясь хоть за что-то уцепиться и всё, что мог сделать мой разум – это печься о рюкзаке, который я ну никак не мог потерять. Окажись я сейчас в реальном мире, что бы стало с моими книгами? Сумрак медленно поглощал горы и когда я добрался до утёса, утопающего в снегу, стало уже совсем темно; я мог видеть луну, касаясь ледяного камня белыми от холода пальцами. Казалось, что он липкий, но я боялся, что сейчас оставлю на нём кожу, как в фильме “Замёрзшие”. Я спрятал ладони в своё пальто и захотел заплакать, но и это было страшно. Тут же всплыли рассказы знакомых, что на холоде слёзы могут застыть на щеках, превратившись в льдинки. Я спрятал лицо в пальто и осел в снег, прислонившись спиной к камню, стараясь сдержать слёзы. Это место было слишком пустое и безжизненное, словно дурной сон. Не знаю, сколько я просидел здесь в позе зародыша, с тлеющей надеждой на то, что меня вытащат в реальность. Но я прекрасно знал, что считая секунды, кажется, что прошёл час или два, но на самом деле проходило минут пять. Это как в сексе, порой, кажется, что всё удовольствие растянулось на час, а на самом деле проходит минут пятнадцать. Я очень боялся ночи. Здесь она была слишком густая, сделавшая это место ещё более пустым, я уже начинал мечтать об утре. И вспоминал рассказы о том, как люди засыпали на таком морозе и больше не просыпались. Ожидание того, когда ударит ночной мороз, можно было сравнить, разве что, с походом к врачу по направлению с работы. Когда ты работаешь официантом, нужно получить справочку и одна из процедур – мазок из уретры, когда стеклянную палочку вставляют до яичек. До чего же неприятное ощущение, пока мнёшься перед кабинетом, уже начинаешь его ощущать. Прошлая жизнь всплывала исключительно неприятными моментами, будто специально подсовываемыми разумом. Пока я брёл по снегу я вспомнил все свои расставания с девушками. Даже те случаи, что, при обычном вопросе о том, сколько у меня было девушек – даже и не вспомнил бы. Я добрёл до опушки небольшого леса у скал. Не знаю, как здесь умудрились вырасти деревья, но, кажется, это были первые представители флоры, которые я здесь увидел. Может быть там, в горах, вдалеке и росли деревья, но их совсем не было видно. Я забрался под ель и, укрывшись ветками, заплакал в своё пальто, сжавшись и бросив рюкзак рядом. Я задремал и когда проснулся сквозь беспокойный сон, я услышал завывающую вьюгу, бьющуюся где-то там, за ветками ели, приютившими моё тело. Я ещё сильнее вжался в ствол дерева и снова заснул. Утром ничего не изменилось. Я проснулся от того, что почти не чувствовал своих ног и спросонья начал их растирать, боясь обморожения. Чувствительность вернулась, и я раскрыл свой рюкзак в поисках еды. В одном из отделений нашёлся недоеденный сникерс и я жадно, со стучащей челюстью впихнул его в себя, то ли от попытки отвлечься, то ли от холода, почти не прожёвывая. А потом снова последовал заснеженный путь и мои вяло передвигающиеся ноги. В этом небольшом леске земля была менее заснеженная. От усталости, и перелезания через снежные барханы сводило ноги. Ботинки насквозь промокли: за мой сон снег растаял, намочив старые берцы изнутри. Они и так промокали, теперь они были неприятно холодными, будто я наступил в лужу. Я был уверен, что пальцы покрылись гусиной кожей, словно я долго просидел в ванной. Из оцепенения меня вырвал мерный звук чьего-то дыхания. Я замер на месте, боясь обернуться, а воображение живо нарисовало там огромного, чёрного волка, из пасти которого течёт слюна. Я напрягся, представляя себе свою собственную смерть и пытаясь с ней свыкнуться; только сейчас понял, что я до сих пор не думал о смерти. Но где-то она меня всё равно должна была настигнуть. Я бы предпочёл умереть во сне, я очень боялся того, что чьи-то клыки будут раздирать мою кожу, а я буду в сознании. Я видел видео, как гиена ела какое-то большое животное, зарываясь мордой в его брюхо, когда то ещё было живо, и потерянно смотрело по сторонам. Я обернулся, очень медленно, мой взгляд упёрся в лапы. Существо стояло на задних лапах. Потом я поднял глаза выше и увидел кожаную одежду, накрывающую эти тёмно-серые, белые позади лапы. Ещё выше и я увидел покрытый мехом торс. А ещё выше – острую морду. Я попытался сглотнуть слюну, испугавшись встретиться глазами с этим существом, но сглатывать было нечего. Рефлекс в горле пытался протолкнуть дальше по пищеводу хоть что-нибудь, но у него не получалось. В конце концов, я упал на колени обессиленный и заплакал. Слёзы текли по моим щекам, застывая где-то посередине. Я готов был сейчас молиться любому богу, но не верил ни каплей своего существа, что здесь есть место хоть чему-то библейскому. Ни дьяволу, ни богу, ничему. Лихорадочно пытался вспомнить хоть какие-то имена языческих богов, но не мог. Бастет? Нет, это египетская мифология. Айвас? Нет, это выдумка Кроули. Перун? Совсем ничего не помнил про него. Кто же выдумал руны, увидев их, вися на дереве вниз головой? Совсем не мог вспомнить. И тогда я на мгновение встретился с серыми глазами существа, которое стояло неподвижно, держа в одной лапе охотничий нож. Кажется, это был не металл, но я был уверен, что он может меня проткнуть, словно масло. И только после моей минутной, тихой истерики пришло спокойствие и принятие смерти. Очень захотелось спать. Я смог запомнить этот ледяной взгляд, когда меня подхватили и понесли. Я запомнил лежащий в снегу рюкзак с книгами, который остался на месте моей поимки. Смерть ненадолго отложилась… совсем ненадолго. Возможно, на пару часов. Может быть дней. Я мог думать в этот момент только о пытках, которые пугали меня до ужаса ... Спросонья порой делаешь странные вещи. Я уже свыкся с мыслью о том, где я нахожусь. Но первое, что я бросился искать, когда разлиплись веки, был мой рюкзак. И только не найдя его я почувствовал под собой холодный, сухой камень. Недалеко от меня, приятно согревая, горел костёр. Божественный (особенно божественный для голодающего) запах мяса наполнил скалистое помещение. И только после этих смешанных мыслей, я понял, что мне не холодно. Пошарив взглядом, я отыскал своего спасителя, и тут же меня затошнило, когда я увидел, как он откусывает кусок прожаренного мяса от вполне человеческой руки. Через несколько секунд дурноты я подумал, что здесь не может быть людей кроме меня, если это какой-то другой мир. Я пригляделся. Нет, это определённо была человеческая рука, поджаренная на углях. Пристальный, острый взгляд серых глаз следил за моими действиями. Я сел и уткнулся лицом в колени всё ещё мокрых джинсов. Лихорадочные поиски ответов сменились предсмертным безразличием. Всё равно, возможности здесь выжить у меня нет. Я не какой-нибудь тибетский монах, решивший слиться с природой и живущий голышом в лесах, нет, я обычный студент московского, государственного вуза. От мыслей меня отвлёк заурчавший живот. Я сжался сильнее и поднял голову. Зверь сидел на своём месте, прислонившись спиной к холодному камню и прикрыв глаза. Я посмотрел на мясо, что всё ещё висело на вертеле, сглотнул слюну. Есть хотелось слишком сильно, чтобы быть привередливым. В конце концов, здесь некому меня осуждать. Никто не узнает того, что я сделаю. Да даже если бы узнали, какая разница? Книги ведь меня не осудили бы, правда? Книги… Я сам уже попал в книгу. Сижу здесь, в пещере с неизвестным видом фауны, в бескрайних снегах и собираюсь отведать человечины. С другой стороны, это говорит о том, что здесь есть и другие люди. Я подобрался к костру и попытался оторвать кусочек пальцами, кажется, это было бедро, но жар не дал мне это сделать. Придерживая вертел, я попытался снова, как вдруг по мне ударила лапа зверя, отбросив к стене. Правильно, это же его еда. И я, видимо, тоже его еда. Зверь схватил меня за шиворот пальто и оттащил в дальний угол комнаты, в своё гнездо из шкур. Потом вернулся к костру и снял мясо с огня, переложил его на тканевую подстилку в другом углу. Вернувшись ко мне, он стал снимать свою кожаную одежду… или броню, я так и не смог понять её предназначения. Его серые, ставшие ещё более злыми глаза смотрели, не моргая, на меня. И когда он оказался совсем голый я вдруг понял, что он собирается сделать. Сглотнул слюну и тяжело вздохнул. Меня изнасилуют? Наверное, это последнее чего можно ожидать в другом мире, где вокруг один снег и, казалось бы, насиловать некому. Желания сопротивляться не было, потому, валяясь на шкурах, я начал безучастно расстёгивать пальто. Лучше уж сам отдамся, так будет лучше. Его разве не смущает то, что я парень? Мне вдруг живо представилось, как он оторвёт мой член с яичками, изнасилует и убьёт, и я снова сглотнул слюну, потеряв уверенность в том, что готов умереть. Во всяком случае, не такой смертью. Когда я снял пальто, взгляд зверя несколько изменился. Наверное, он не ожидал, что всё будет так просто. Я стянул тонкий свитер, а потом и майку, принялся расстёгивать джинсы, снял их вместе с трусами. Поглядел на зверя, не пытаясь скрыть свою промежность или спрятаться. Не то, чтобы я принял свою участь, но в обычных, человеческих реакциях смысла не было. Он опустился ко мне и грубо перевернул меня на живот, поставил на четвереньки. Надавив лапой на спину, заставил выгнуться. В конце концов, он на голову был выше меня. Я почувствовал, как он смазал слюной моё отверстие. Опустил голову, принимая свою участь. А через несколько секунд я почувствовал ещё мягкий, не вставший до конца член, который медленно вошёл в меня. Это было даже приятно и необычно, такой горячий и нежный. Толчок, будто проверяющий, всё ли так, как нужно. Зверь начал двигаться и мне вдруг стало больно, когда его член окончательно окреп. Я вцепился зубами в свою руку, потому что боль начинала становиться невыносимой. Очень хотелось, чтобы он вытащил из меня ствол, но я не смел ему перечить. Зверь заставил лапой прогнуться меня ещё сильнее, и боль стала медленно покидать тело. Его толчки были размеренными и спокойными, будто даже во время секса он сохранял своё хладнокровие. Боль окончательно отступила, остались только скупые движения, временами сменяющиеся чем-то отдалённо-приятным. Зверь кончил также безэмоционально, как и начинал. Он вытащил из меня свой член и направился обратно к костру. Я мог видеть его алую головку, всё ещё выглядывающую из ножен. Вытащив глиняный котелок, он вынырнул из пещеры и вернулся, наполнив его снегом. Поставил котелок на огонь и снова сел. Я остался валяться на шкурах и подняться меня заставил только голод. Я понадеялся, что теперь мне можно добраться до еды. Потрогал свою попу. Там было его липкое семя. Вздохнув, я всё же добрался до мяса и начал пытаться оторвать себе кусок. Мгновение позже в мясо воткнулся брошенный нож. Я обернулся, но зверь уже потерял ко мне всякий интерес. Я отрезал ножом себе кусок и начал с жадностью есть солёное мясо. А потом ещё кусок и ещё, пока окончательно не наелся и, почувствовав ужасную усталость измученного тела, снова свалился спать, укрывшись своим пальто. Не знаю, сколько я проспал, но разбудило меня солнце, пробивающееся сквозь щели в шкуре, закрывающей вход. Я чувствовал мех зверя, касающийся меня. Он лежал сзади и мерно сопел. Мой взгляд метнулся к ножу, что должен был торчать в куске мяса. Исчез. От костра остались одни тлеющие угольки. А его одежда была сложена недалеко от костра. Я повернулся к зверю, решившись его оглядеть. Мощные, большие лапы, особенно задние. Густая шерсть, покрывающая всё тело, тёмно серая с белым. Мой взгляд дошёл до острой морды зверя и тут я встретился взглядом с его ледяными, серыми глазами. Тут же отвернувшись, я снова лёг, зажмурив глаза. Скула, по которой он ударил, всё ещё ныла. Пролежав так несколько минут, я почувствовал его движения. Зверь неторопливо встал, оделся, бросил в костёр несколько поленьев и ушёл куда-то в лес, оставив меня здесь одного. Очень захотелось в туалет и, подождав десять минут, после его ухода, я оделся и вынырнул на улицу до ближайших кустов. Сделав свои дела, я умылся снегом и, дрожа, вернулся обратно в пещеру, к костру. Весь этот день я провёл в раздумьях. То недалёкое прошлое, за которое всё ещё держался разум, теперь казалось каким-то совсем туманным. А будущее…, будущее есть у меня теперь только здесь, в этой пещере. Подумав о том, что я был бы уже мёртв, если бы не этот зверь, я даже проникся к нему симпатией. Зверь пришёл, когда только начало темнеть; солнце медленно скрывалось за пиками гор. Он, всё так же медленно разделся, кинул дров к углям и раздул, почти потухший, костёр, сел рядом с ним. Он был похож на каменное изваяние, недвижимое и спокойное, словно горгулья. Его глаза не двигались, застыв на месте и глядя на язычки пламени, жадно охватывавшие полешки. Укутавшись в пальто, я переполз к нему и сел рядом. А потом подлез под его лапу и устроил свою голову на его груди. Не знаю, о чём он думал и думал ли вообще, но он не сопротивлялся. Не прижал меня к себе, но и не прогнал. Чёрт, он всё, что теперь у меня есть. Я обнял его руками и прижался, чувствуя мягкую шерсть на его груди. Его спина, напротив, была покрыта весьма грубым и колючим волосом. Неожиданно он утробно заурчал, и я почувствовал на себе его взгляд. Поднял голову, и мы встретились взглядами. После секундного ожидания я обнял его за шею и переполз поближе. Какое-то время зверь был напряжён, будто готовый в одно мгновение меня разорвать за лишнее, опасное движение. Но потом и он расслабился. Мы так и сидели, вместе греясь у костра. Его мокрые лапы постепенно высохли, и я перебрался к нему на колени, сев на его промежность и раздвинув пальто. Мой член коснулся его мягкой шерсти на животе и, неожиданно для меня, встал. Зверь скосил взгляд вниз, а потом слабо улыбнулся и медленно поднял взгляд на моё лицо. Меня удивляло, как его зрачки могут так медленно двигаться, не рывками, как у людей, цепляясь за отдельные детали, а медленно, будто он ни на что не смотрит. А потом я его поцеловал. Спутанные мысли всё ещё цеплялись за то, что у меня больше никого нет. А где-то в глубине души начало просыпаться понимание того, что мне больше ничего и не надо. Старая жизнь, казавшаяся уже сном, всё сильнее меркла. И я подумал, что и не нужна мне она. Это приключение уже затмило её, показав, что бывают более реальные вещи, нежели человеческий муравейник. Наверное, отправься я в путешествие, от границы Тибета с Китаем в Лхасу, я бы почувствовал, что также жив, как и сейчас. Я добрался до его языка, но зверь не спешил со мной целоваться. На какое-то мгновение я подумал, что это слишком, я зашёл слишком далеко и теперь меня ждёт скорый конец, но вдруг зверь ответил на поцелуй и наши языки сплелись. Его когти впились в мою поясницу через твёрдую ткань пальто. Его язык был длинный и тонкий. Звериные лапы с моей поясницы перебрались под пальто и стиснули ягодицы, от чего я вздрогнул и вжался в зверя с большей силой. Почувствовал, как его встающий член упирается в меня. Смочив подушечку на пальце, этой слюной он смазал моё отверстие, сдвинулся ниже, чтобы было удобнее. Я взял его член за ножны, боясь трогать нежную кожу, и направил в себя. Надавил, чувствуя, как он проникает вовнутрь, но было уже не больно. Я расслабился, чувствуя, как лапы зверя массирую мои ягодицы, неторопливо насаживая. Член встал полностью уже внутри меня. Мы снова встретились взглядами. Теперь он смотрел иначе. Кажется, он не понимал, что со мной делать. На его лице была привычная отрешённость, но теперь и неуверенность. Он смотрел на меня, слегка приоткрыв пасть. Потом облизнул губы и вздрогнул, когда я двинулся вверх. Потом вниз. Я двигался, медленно наращивая темп, а он обхватил мои бока лапами и с каждым движением вниз с силой насаживал меня на свой член. Я взял собственный член в руку и начал мастурбировать, и оттого кончил первым. После оргазма ощущение члена зверя внутри не было уже таким приятным, но я довёл его до оргазма, глядя на его морду, с зажмуренными глазами, стиснутыми зубами и слегка подрагивающую. Замерев, какое-то время мы так и просидели. А потом он посмотрел на меня своим привычным, ледяным выражением глаз. Слегка испугавшись, я отстранился и поднялся; вернулся на своё ложе и улёгся там. Где-то уже в полудрёме я почувствовал, как зверь лёг рядом. Я повернулся и обнял его, снова боясь, что он прогонит. Но он не прогнал. Следующий день оказался более плодотворным. Зверь взял меня с собой и мы дошли до того места, где он меня подобрал. Раскопав сугроб посередине поляны, я отыскал свой рюкзак и вместе с ним вернулся в пещеру. Книги отсырели, и страницы начали уже скручиваться, пожелтели от влаги. Я начал сушить их у костра под пристальным взглядом зверя. Потом, подумав о том, как это глупо, бросил первую книгу в костёр. Это был Франц Кафка “Превращение”. За ним последовал Ницше, и ещё Маркс. Потом я выгреб университетские тетради и тоже их сжёг. Кажется, зверь не понимал, зачем мне это надо, но для меня это всего лишь способ забыть о прошлом. Я не хотел бы, чтобы меня что-то связывало с теми днями, что канули в лету. Не хотел вспоминать свою прошлую жизнь. А потом я спрятал рюкзак и, забравшись в постель, поманил к себе зверя. Он повторно удивился моим действиям, но, раздевшись, всё же пришёл и забрался сверху, повалив меня на спину. Поцеловал на этот раз сам, прижимаясь к моим ягодицам промежностью. Я обхватил ногами его поясницу. На этот раз наш секс изменился: зверь рычал и беспорядочно, страстно толкал в меня свой член, а я стонал. Временами стоны перемежались поцелуями. Я цеплялся пальцами за его спину, когда он облизывал мою шею и соски, изучал, где мне приятнее всего. Я снова кончил первый, но на этот раз без рук, чувствуя себя, как маленький зверёк под титаном, сильным, мощным, владеющим мной. И когда семя зверя излилось в меня и он, всё ещё тяжело дыша, свалился рядом, он улыбался. Я обнял его и на этот раз он сам прижал меня к себе. Глядя на его губы, дырочки носа, полузакрытые глаза, я понял, что не смогу без него жить. - Я тебя люблю, - произнёс я, зная, что он меня не поймёт. Он скосил на меня взгляд, но глаза не были, как обычно, ледяными. Говорят, что если после секса, пара не идёт в душ, а продолжает нежиться в постели, это значит, что между ними что-то есть. Может быть чувства. Зверь не пытался уйти, и мне показалось, что он не хочет отпускать и меня. Я прикрыл глаза и провалился в сон, чувствуя, как меня придвигают поближе к себе и обнимают. Что это - то место, где я нужен. Первое, за всю мою жизнь.