Страшная сказка

Ты последнюю ставишь точку, Выткав сказку при лунном свете. Ты счастливо ее окончил — Чтоб не плакали ночью дети, Только кто-то свечу уронит И десяток страниц забелит: Есть такие, кто точно помнит, Как все было на самом деле… Канцлер Ги — Страшная сказка

      Я смотрю на свои руки. Любуюсь ими. На первый взгляд, руки как руки: изящные, девичьи, с тонкими пальцами и нежной светлой кожей. Но я знаю, какими они могут быть. С хищно скрюченными пальцами, крепко сжимающими рукоять ножа, и потемневшей от алых кровавых подтёков кожей. Такие свои руки я люблю, ими любуюсь. Руками убийцы.       Помню ли я, когда это случилось впервые? Когда среди скелетов в моём шкафу скрылась эта маленькая кровавая тайна? По закону жанра я должна сказать, что не помню, не знаю, как так получилось. Но это будет ложью.       Всё началось с отца. Да-да, именно с этого обрюзгшего, отупевшего борова, равнодушного ко мне и к моим чаяньям. Я никогда не была нужна ему. Сколько себя помню, он смотрел на меня, словно на пустое место. А когда умерла моя мать, окончательно отвернулся и перестал замечать. Не подходил, не разговаривал. Раздавленная горем, я ждала помощи и сочувствия. Не дождалась. Отец лишь твердил, что у него нет на меня времени, что государство, мол, важнее. Важнее родной дочери! Ну, разумеется, папочка, как скажешь!       Отец заронил в мою душу зёрна ненависти и злобы. Политые слезами обиды и горечи, они проросли и оплели моё сердце. Не было человека, который ненавидел бы сильнее, чем я. Не было в мире существа более ненавидимого, чем мой отец. Я холила и лелеяла свой гнев, пока ещё не осознавая, как сильно жажду дать ему выход.       А потом, в один далеко не прекрасный день отец женился. Внезапно, нелогично, нелепо! Как гром среди ясного неба. И она — его новая жена, замена моей матери — вошла в наш дворец хозяйкой, неприступной, гордой, величественной. Блистательная в своей красоте. Истинная королева, какой мне никогда не стать. В тот день я поняла: всем вместе нам не ужиться никогда. Либо я, либо они.       В ночь после их свадьбы я рвала и метала, разъярённой тигрицей блуждая по своим покоям. Я уничтожила все изящные фарфоровые статуэтки, которыми с маниакальным упорством украшали мою комнату, разорвала все бесполезные идиотские вышивки, которые мне полагалось делать. Ведь я принцесса, трепетная и нежная. Тьфу! Эта мысль стала последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Вся злость, весь гнев, вся ярость, что копились во мне годами, искали выход. И решение нашлось, элегантное в своей простоте. И в душе моей воцарился краткий покой.       За ножом пришлось идти на кухню, благо меня там знали и любили. Я мило улыбалась и нежно щебетала, раскланиваясь со слугами. Раз и навсегда запомнила я ещё в детстве одну простую истину: хочешь добиться чего-то стоящего, заставь толпу почувствовать, что она тебе небезразлична. Управляй серой безликой массой, но так, чтобы марионетки чувствовали свою самостоятельность. Я заучила этот урок наизусть и вела себя соответствующе. Мачеха — нет. И потому как бы случайно брошенная фраза о её властолюбии и зависти моей красоте и юности крепко засела в умах черни. А мясницкий нож нашёл своё место в рукаве, надёжно скрытый пышной пеной кружева.       Дорогу к отцовским покоям я знала великолепно, шла легко и непринуждённо, и слуги, встречавшиеся мне по пути, ничего не заподозрили. Единственное дитя, не оправившееся от горя, спешит к отцу за утешением и любовью. Разве есть в этом что-то странное?       Время было выгадано мной идеально: отец сидел в одиночестве в своём кабинете и смотрел на пляшущее в камине пламя. Заметил меня, удивился, попытался улыбнуться, но вышло плохо. Не умеешь ты, папуля, притворяться, не пытайся лучше! Отец помолчал немного, спросил недовольным тоном:  — Ты что-то хотела, дочка? А я улыбнулась в ответ и пропела:  — Да, папочка. Нож тускло и зло сверкнул в отсвете камина….       Наутро труп увидели. Подняли крик. Утроили охрану. Подозревали мачеху. Её вину не доказали. Искали убийцу…. Не нашли. А я сидела в своей комнате, бледная, заплаканная, в чёрном строгом платье и вышивала алые розы на белом снегу.       К несчастью, мачеха всё поняла очень быстро. Гораздо быстрее, чем я рассчитывала. Из-за чего так получилось, я не знаю. То ли новая королева была чрезвычайно умна, то ли она просто промышляла тем же. Ход её мыслей был мне неважен. Интересен лишь результат. И способ, выбранный ею, чтобы избавиться от меня и опасности, которую я представляла.       Вся задумка мачехи изначально была скучным и нелепым фарсом. Охота, егерь, несчастный случай. Какая безвкусица! Неужели она испугалась марать руки? А вот меня такая перспектива не пугала. Напротив — предвкушение кровавой мистерии будоражило сознание. Бедняга-егерь, он даже не понял, как умер. Нож вошёл ему в глотку, как в масло. А мои руки окропила горячая кровь. Что может быть лучше этого ощущения, когда под твоими пальцами угасает последнее биение жизни, когда в глазах твоей жертвы гаснет прощальный отблеск мысли? Нет ощущения более сладкого и пьянящего.       Оставить дражайшую мачеху без подарка я не могла. В конце концов, она приложила столько усилий, чтобы организовать мою трагическую гибель. В дар королеве я отправила сердце её верного егеря. Искренне надеюсь, что эти глупые курицы, эти служанки прознали про мою «смерть» на охоте, приняли сердце за моё и окончательно уверились в порочности её величества. Ведь в этом случае я могла в полной мере насладиться пряной и головокружительно-приятной местью за собственные одиночество и ненужность. Но возвращаться, чтобы убедиться в этом, было опасно. А сумасшедшей я не была никогда. Понимая, что не сегодня–завтра по моему следу будет пущена погоня, я навсегда покинула родные края.       Наверное, здесь моя история и должна была прийти к финалу. Закономерный и предсказуемый конец, в каком-то смысле, даже счастливый. Но тут мне встретились гномы. Внезапному этому повороту судьбы я была рада и благодарна. Скитания по чужим городам и деревням вымотали меня и озлобили ещё больше, заставив окончательно очерстветь моё сердце. У меня не было ни крова, ни еды. У семерых карликов же всего этого имелось в достатке. А уединённая и скрытая от глаз людей полянка, где располагался домик гномов, была, несомненно, приятным дополнением к прочим подаркам фортуны. Правда, отдавать всё это добро в моё единоличное пользование никто не собирался. А расправиться со всеми семерыми разом у меня вряд ли получилось бы. Пришлось в очередной раз разыграть набившую мне за месяцы скитаний оскомину роль — благородная, нежная и трепетная аки горная лань девица. Несчастная сиротка, оставленная без крова мачехой-ведьмой. Гномы поверили, что неудивительно: я прекрасно умею робко хлопать ресницами и беззащитно улыбаться.       Первые дни я изображала из себя послушную и вежливую гостью. Пыталась угодить: стирала, убирала, готовила. И руки мои грубели от непривычной для них работы. Я злилась на гномов — за их привычку везде и всегда ходить вместе, на себя — за медлительность и бездействие. Но понимала: один неосторожный шаг, и всё рухнет в одночасье — а потому ждала. Просчитывала. Прикидывала.       Возможность привести тщательно продуманный и выверенный план в действие представилась только спустя полтора месяца. Двое гномов остались в домике, чтобы рассортировать добытые в рудниках камни в то время, как остальные ушли на работу. К вечеру всё было кончено. Вернувшиеся гномы обнаружили тела своих братьев в лесу, обезображенными и обглоданными диким зверьём. Пытались узнать у меня, что случилось. Я же захлёбываясь слезами, бессвязно бормотала что-то про мачеху и её чёрное колдовство. Вроде бы, поверили. Конечно, а как же иначе? Разве может хрупкая и миниатюрная девушка, так искренне горюющая о гибели добрых гномов, быть убийцей? Разумеется, нет. Ни за что. Никогда на свете.       Следующих троих карликов унесла абсолютная случайность. Судьба, видно, решила побаловать меня и устроила на рудниках обвал, в котором заживо похоронила троих из пяти. Вечером того же дня я, бледная, в скорбном молчании, сидела у окна и смотрела на небо. Гномы думали — горюю. Я размышляла, как избавиться от оставшихся.       По прошествии двух дней идея, неясная и туманная, стала, наконец, реальной и продуманной. Приготовить яд было легко. Я сказалась больной, и гномы сами принесли мне все требуемые ингредиенты. Смешать их в правильных пропорциях оказалось ещё проще: мои руки будто бы всегда знали эту хитрую науку. Сложнее всего было выбрать фрукт. Я долго размышляла над этим и остановилась на яблоке. Этот плод казался мне глубоко… символичным. Столько страданий оно уже принесло. Яблоко с Древа познания — изгнание из Эдема, яблоко раздора — начало Троянской войны. Почему бы теперь не появиться яблоку смерти?       Тем вечером я тщательно убрала маленький и уютный домик, а на ужин приготовила только самые лучшие кушанья. И, конечно же, в самый центр стола водрузила медное блюдо, доверху наполненное яблоками. Красными, спелыми, отравленными. Гномы ели яблоки и нахваливали ужин, я мягко улыбалась и отказывалась принимать угощения. Когда всё закончилась, я отнесла последних карликов в лес и оставила их под корнями векового дуба, укрыв ковром из палой листвы. Долго стояла подле их могилы и думала…. О чём, сама не знаю.       Вернулась в свой — теперь уже точно свой! — домик я под утро. Убрала остатки прощального пиршества, затопила печку. Полетели недели, напоенные гармонией и покоем. Но вскоре я поняла: такая жизнь не для меня.       Может быть, стоит остановиться? Может, и стоит. Ведь я получила всё, что хотела. Вот только…. Я смотрю на свои руки. Нежные и хрупкие. По локоть в крови. Руки убийцы. И я знаю наверняка: мне нравится кровавая работа. Нет-нет, я не сумасшедшая. Просто я не вынесу тишины и одиночества. Безразличия. А люди вокруг слишком черствы и равнодушны, я не нужна им. Если человечество осознает эту свою ошибку, мир станет лучше и светлее. Поэтому то, что я делаю — благо. Кровавое благо — да, но необходимое.       Меня зовут Белоснежка, и это — моя сказка. А в любой сказке должен быть прекрасный принц и счастливый конец. Принца я обязательно найду, а добрый финал…. Без него ведь интереснее, верно?