Такая весна.

«Весна в этом году поздняя. Ветер все еще несет холод зимы, особенно здесь, на набережной. И вроде солнце уже греет, и трава зеленая, а ветер все равно холодный, северный. Хотя ветер в Питере почти всегда такой. А вот весна в этом году вообще какая-то странная. Вместо подъема, ощущений родившегося заново – необъяснимая тоска и колет сердце. Может, я старею? Конечно старею, чего уж там. Неизбежность и все такое. Даром что пытаюсь строить из себя молодого. Ничто не вечно. Я уже успел в этом убедиться. И вроде такой настрой способствует творчеству, такому, чтоб сердце сжимало и душу тоской терзало, а вот нет. Не пишется. Не играется. Все, что могу – кривляться и строить из себя полного психа и откровенную блядь, чтоб хоть кто-то слушал, ходил на концерты. Ну и хрен с того, что это обдолбанная под самую завязку молодежь и малолетние девочки, влюбленные в образ крутых и сексуальных рокеров. Все лучше, чем ничего. Все лучше, чем выдавливать из себя улыбку и какую-то адекватную реакцию. Лучше, чем притворяться и лгать даже самому себе. Столько времени прошло, а кажется, будто вчера все случилось. Эпилог, да уж. Не слушайте, когда я говорю, что мы распустили группу, потому что хотели попробовать реализовать себя по отдельности, что не могли найти пересечений в музыке, которую хотели писать. Мы разошлись, потому что устали. Я устал. Он устал. Не от ссор и разборок из-за того, о чем будет следующая песня, а от ощущения присутствия другого рядом. Этого словами не объяснить. Будто вдруг, в момент тебе под кожу проникает что-то инородное, какой-то раздражитель. И ты пытаешься избавиться от него, вынуть, вытащить, разодрав в кровь все тело. Но избавиться от этого можно лишь двумя способами – или убить его, или себя. Хотя если б я убил его, то покончил бы с собой тут же. Или же разойтись. Распасться. Только ж вот кто думал, что начну распадаться я сам? Медленно, но неотвратимо. Каждый день по кусочку. И когда-нибудь я выйду весь, кончусь. Мне уже за сорок, и я прошел все этапы. Сначала ты просто живешь, не думая ни о чем. Потом ты начинаешь задумываться о своих действиях - к чему это все приведет. И, наконец, ты начинаешь оглядываться назад и анализировать свои поступки. И жалеешь о том, что нельзя просто жить. Почему же я не могу делать то, что хотел давно? Все же именно так, как я и решил. Вот только почему меня так дергает, когда я слышу его голос в трубке телефона? Он звонит все реже и реже. И разговоры все меньше напоминают разговоры двух братьев. Скорее мы двое знакомых, которые когда-то долго вместе работали, а потом пошли разными дорогами и теперь просто соблюдаем приличия, позванивая раз в месяц, чтобы не обидеть. Мы ж, мать его, цивилизованные, воспитанные люди. Только вот легче все никак не становится. Это словно фантомная боль. Тебе отрезали руку, но по ночам ты просыпаешься весь в испарине. Болит не шрам, а рука, которой нет. Я читал, я знаю. Бывает, что боль проходит, а бывает, что человек живет с этой призрачной мукой всю жизнь, как правило, недолгую. Я думал, что когда уйду, то все закончится. Я знал, что будет больно. Но я не знал, что будет болеть так сильно, что захочется пустить себе пулю в лоб. Интересно, а что он чувствует? По коротким отрывистым «Здравствуй», «У меня все хорошо» и «Привет тебе от мамы» нихрена не понятно, а виделись мы последний раз, когда я забирал из студии вещи – два года назад. Сам пытался звонить, но у него все время какие-то важные дела. Меня это страшно взбесило. Как бы там ни было, я его брат. А его вообще ничего не трогает. Я пьяный в дым на концерте – «Вспомнить молодость решил? Ну-ну», клавишника нашего чуть ли не облизываю, Валерку, гитариста, на колени сажаю – «Скандальный секс-имидж – хороший коммерческий ход, брат, хоть и не новый». Я даже нарушил джентльменское соглашение и исполнил «Порвали мечту», а он и бровью не повел. Вообще ни слова не сказал. Благородство показал, блин. А я от злости только еще больше на дно опускаюсь. Нет, я даже не интересовался специально, что с ним происходит сейчас. Поначалу. Потом потихоньку начал шерстить сеть в поисках информации. Теперь его сайт - у меня стартовой страницей. Общих знакомых я не расспрашиваю, не хочу, чтобы кто-то знал. А тем более, чтобы он узнал об этом. Я же гордый, толстокожий, и все эти розовые сопли и сантименты меня не трогают. Ха. Других дурить я мастак, да вот только себя не обманешь. Такое сложно понять, а принять еще сложнее. Понять, что с ним тяжело, а без него еще тяжелее, как бы банально это ни звучало. И принять все, что за этим кроется: тепло, благодарность, любовь. Хотя последнее пугает своей неоднозначностью. И это последнее как раз и послужило настоящей причиной того, что я встал на дыбы и развалил группу. Потому что просто не выдержал. Потому что я больше двадцати лет беззаветно и безответно люблю собственного брата совсем не братской любовью. Вот он, момент истины. Я гребанный извращенец, да. Но что я могу сделать, если до сих пор мое самое заветное желание поцеловать его закрытые глаза, когда он спит? Когда я понял это, сначала чуть и правда из окна не вышел, а потом просто пустился во все тяжкие – бухло, наркота, трах направо и налево. Я всегда любил своего брата, но я и помыслить не мог о том, что захочу взять в ладони его лицо и целовать, пока не кончится воздух в легких, пока я не умру от кислородного голодания. Мало того, что я старый аморальный козел, я еще и хренов романтик. Правда, только в душе. На людях я продолжаю быть психом и блядью, помните? Все для того, чтобы никто не догадался, что меня все чаще посещает мысль вскрыть вены от запястья до локтя. Грамотно так, чтоб спасти не успели. И эгоистично в предсмертной записке написать, что это он виноват в моей смерти. А что, пусть мучается тоже. И раз уж сегодня день откровений, то признаюсь - это во мне говорит обида на то, что он так слеп. На то, что он не увидел, не понял и смирился с тем, что у нас теперь разные дороги. А может, как раз все понял и сделал свой выбор. Ведь иногда я замечал в его глазах что-то очень похожее на отражение собственных чувств, но я не уверен, было ли это самом деле или же я все придумал. И ведь не спросишь – страшно. Страшно, что все совсем рухнет, и даже эти звонки раз в месяц прекратятся. И вот тогда мне точно придет конец. Так что я буду молчать, пока не сдохну. Или взять и рассказать ему все? Просто чтоб на реакцию посмотреть. Хотя я точно знаю, какой она будет. Он сначала приподнимет брови удивленно, потом нахмурит серьезно лоб, а потом состроит такое понимающее выражение лица и скажет: «Глеб, на чем ты опять? Мне начинать беспокоиться?» - и отошлет трезветь и отходить. А я пойду и сигану с Дворцового прямо в ледяную воду. Я, кстати, знаете, почему в Питере? Вот не догадаетесь. Потому что вчера по радио услышал, что он сюда едет с какими-то своими новыми «очень талантливыми ребятами». Будут выступать на каком-то фестивале. Я и не посмотрел, как они называются, кто вообще, кроме него, там играет, так меня трясло, когда я билет заказывал на сайте. Позвонил Диме, сказал, что дела неотложные и пару дней меня не будет. Сорвался и приехал. И пойду на концерт, как рядовой зритель, только за тем, чтобы его увидеть. Увидеть тех, кем он меня заменил. А он меня не увидит. А я даже за кулисы проходить не буду. Просто посмотрю и все. Боже, я сам себе противен – раскис, рассиропился, как баба. И куда только брутальность показная делась? Хуже пипетки тринадцатилетней, убивающейся по кумиру и рыдающей ночами в подушку под его плакатом…» Вибрация телефона в кармане и тяжелые аккорды Black Sabbath резко выдернули Глеба в реальность. Он не глядя нажал на кнопку и вытащил сигарету из пачки свободной рукой. - Да? - Привет, - рука с зажигалкой остановилась на полпути до сигареты, зажатой меж губ, – как дела, брат? «Да что ж такое творится-то? Телепатом он, что ли, стал?» Глеб справился с секундным замешательством и прикурил сигарету. Сделал глубокий вдох – серый дым тут же наполнил легкие и разнесся по венам, привычно ударяя никотином в затылок. - Привет, Вадик. Нормально, знаешь ли. Ты как? Слышал, группа новая у тебя, - Глеб тут же прикусил язык. Вот не хотел же, а сорвалось. - А-а, да, есть такой грешок, - голос Вадима был до противности веселым и жизнерадостным. - Ну надо же мне чем-то заниматься. Ты же занимаешься вот. Как твое творчество, кстати? Вот ведь хрень. Вадим что-то уж больно разговорчив. Не иначе как радуется, что на сцену снова выходит. И ни тени горечи, что не с братом. - Хорошо все. Вот сижу, песню новую сочиняю. Может хитом станет, как знать, - Глеб закусил губу, чтобы волна злости, в мгновение поднявшаяся внутри, не дай Бог не просочилась вместе с сарказмом в трубку телефона. - А почему бы и нет? У тебя всегда стихи чумовые были, - голос Вадима было слышно с помехами, будто он ехал куда-то или шел. - Про что песня? Это почти было похоже на их прежние разговоры, еще «до…». Глеб сидел дома и писал, а Вадим звонил и спрашивал его, что он делает. А потом через пять минут раздавался звонок в дверь, и Вадим стоял на пороге и улыбался. - Про несчастную любовь, про что же еще? – Глеб горько усмехнулся, вспомнив, как это было. - Вечная тема, - Вадим тоже усмехнулся. Странно все это. В голосе брата не было прежней отстраненности. И Глеба бесило еще больше, что это не ему он так радуется. - Ну да. Вот пишу и курю. Курю и пишу, - Глеб со злостью затушил бычок о парапет и пустил его щелчком в величественные воды Невы, борясь с желанием швырнуть туда и телефон заодно. - Так ты дома? – в голосе Вадима появилась наигранно удивленная интонация. - Странно. - Почему? – Глеб вытащил еще одну сигарету, собираясь прикурить. - Потому что прямо сейчас я вижу, как какой-то чувак, похожий на тебя, загрязняет природу, выкидывая чинарик в реку, и губит здоровье второй сигаретой. Глеба как будто сначала ледяной водой окатило, а затем кипятком – прямо как когда мама застукала его с сигаретой в двенадцать лет. И Глеб, как и тогда, не знал, что делать – то ли оправдываться, то ли сбежать. Он сделал вдох и обернулся. Вадим стоял напротив него метрах в пяти и улыбался. Глеб отключил телефон и выдавил из себя улыбку. Все-таки он был не готов увидеть Вадима сейчас. Слишком обнажилось то, что он скрывал - все его нутро. И за те несколько секунд, пока Вадим шел к нему, Глеб постарался запрятать все чувства глубже. «Как будто к тебе неожиданно пришли гости, а у тебя не прибрано, и ты распихиваешь по шкафам вещи и прячешь под кровать бутылки. Только это не просто бутылки. Это настоящая гора трупов прямо посреди гостиной на любимом ковре». - Привет, братишка, - Вадим подошел и крепко обнял брата. Глеб обнял его в ответ, закрыв на мгновение глаза, и мечтая, чтобы этот момент не заканчивался вечно. Но не будет же он устраивать из своей жизни сопливую мелодраму? - Привет, Вадик, - Глеб отпустил брата и улыбнулся. Получилось немного нервно, наверное, потому что Вадим слегка нахмурился. - Ты как меня нашел? - У меня окна гостиницы на набережную выходят. Пошел покурить – смотрю, парень какой-то стоит, курит. И уж очень знакомый вид у парня. Ну, я и вышел убедиться, что не обознался, - похоже, Вадим и правда был рад его видеть. - А ты-то в Питер-граде какими судьбами? - Да так, дела, - уклончиво ответил Глеб, стараясь не смотреть в глаза брату. Он стряхнул пепел с сигареты и поглубже затянулся. - А дела подождать не могут? Заглянешь на огонек? – Вадим приобнял Глеба за плечи. Глеб же чувствовал, как бешено колотится сердце в груди, и поражался, как Вадим еще этого не услышал. «Господи, до чего я докатился! А ладно, хрен с ним. Помирать, так с музыкой!» - Подождут, конечно! Мы ведь сто лет не виделись, - Глеб повернулся к Вадиму и опять выкинул бычок в реку, мечтая броситься туда сам. *** В номере было уютно и светло. Вообще вся гостиница была светлой. И хоть номер был не особо большим, в нем было как-то удобно, что ли. - А почему не «Астория»? – спросил Глеб, снимая пальто. - А зачем? Ребята сами местные, а я не суперстар, чтобы с помпой по городам и весям разъезжать, - Вадим уже доставал из пакета водку, купленную в баре отеля. За то время, что они не виделись, волосы Вадима отросли почти до плеч, и он собрал их в хвост, но несколько прядок все равно падали на лицо. Глеб склонил голову, будто зачарованный глядя на то, как Вадим открывает бутылку, как разливает водку по рюмкам, как достает лимон и разрезает его. - Ну, чего застыл? Садись, выпьем за встречу, - Вадим кивнул на стул. Глеб вздрогнул и поспешно сел. Сейчас они выпьют и его немного отпустит. Должно отпустить. - Ну, с Богом, - они одновременно опрокинули стопки. Горло обожгло, и на глазах Глеба выступили слезы. Он цапнул дольку лимона и съел прямо с кожурой. Да, давно он не пил. А тут решили вспомнить былое и взять водки и лимонов на закусь. - А я смотрю, ты все же реже стал пить, братишка, - Вадим закурил и пододвинул пепельницу ближе. - Ну, я же не вечный. Слава Богу, что я это понял. До ста лет, я, конечно, жить не намерен, но повоюю еще, - внутри разливалось приятное тепло, и напряжение понемногу ослабляло хватку. Глеб улыбнулся. - А вот если бы понял раньше, синяки под глазами были бы меньше, - Вадим, смеясь, разлил еще по одной. – А помнишь, мы на каком-то концерте, кажется, это на Урале было, так надрались, что ты слова забыл? - Помню, помню, а как же! А ты шнур гитарный выдернул и еще полминуты играл вхолостую, - Глеб уже тоже смеялся, вспоминая молодые годы. - Но ты выкрутился, проорав в микрофон «А теперь поем вместе!» - Ты тоже быстро сообразил и рухнул на колени, шнур подбирать. Они еще повспоминали забавные случаи. Как было здорово – тогда. Потом выпили за Сашку. Помолчали. Потом о природе-погоде-моде. Как будто и не было того болезненного, словно операция без наркоза, расставания. Водка кончилась, но Глеб не был пьян. Вся злость и обида растворилась. Просто было немного грустно. - Так рассказывай, зачем приехал? – Вадим открыл окно и курил, сидя на подоконнике. Холодный весенний ветер утих и теперь просто трепал занавески и волосы Вадима. Глеб подпер рукой голову, облокотившись о стол. Сказать?.. - Да на фестиваль я приехал. Посмотреть, как ты выступать будешь. Если Вадим и ждал от него правдивого ответа, то только не такого. Он удивленно приподнял брови. - А почему не позвонил? Я бы встретил тебя. Глеб усмехнулся. Нет, братишка, всю правду говорить я не собираюсь. - Сюрприз хотел сделать. Оценить твоих ребят независимо, так сказать. С позиции фаната. - Ясно, - по лицу Вадима нельзя было сказать, что ему ясно, поверил он Глебу или нет. - Ладно, пойду я, - Глеб понял, что пора уходить, иначе не затронуть скользкие темы не получится. - А где ты остановился? – Вадим отошел от окна и подошел прямо к Глебу. Тот вздрогнул, едва не отшатнулся, настолько он отвык находиться к брату так близко. И тут до него дошло: он так нервничал и несся в этот Питер, что, приехав, сразу пошел прогуляться. И догулял до Адмиралтейской набережной. И совсем забыл о том, что надо где-то ночевать, потому что случился Вадим. Наверное, замешательство так явно отразилось на лице Глеба, что Вадим слегка улыбнулся и хлопнул его по плечу. - Если нигде, то рад предоставить свои апартаменты в твое распоряжение, - он шутливо развел руками и поклонился. - Ну или можешь спуститься и снять номер. Уверен, что места еще есть – туристический сезон в этом году начнется немного позже, такая весна. - Да, такая весна, - эхом повторил Глеб, лихорадочно прикидывая возможные повороты такого плана. Снять номер заманчиво – и выспится он нормально, и соблазнов меньше. Но отказаться от предложения Вадика значит, во-первых, обидеть его. Они миллион раз спали на одном диване-кровати-стуле, и до и после того, как Глеба повернуло на брате. Правда, после – уже реже – потому что деньгами разжились и потому что Глеб боялся. А вторая причина была в том, что Глеб все-таки хотел остаться. Снова почувствовать брата рядом – это как обрести потерянную половину тебя. Они всегда были вместе. И Глеб очень скучал. Он и сорвался сюда потому, что страшно скучал по брату, по его взглядам, таким нежно-заботливым. По его голосу. По его прикосновениям. И все это было лишено какого-либо сексуально подтекста. Просто ощущение его присутствия рядом. Вадим тактично молчал, видимо, давая шанс выбрать. Он всегда предоставлял младшему свободу выбора. В конечном итоге, когда «Агата» распадалась, Вадим тоже дал Глебу такой шанс. Нельзя сказать, что это было полностью решением младшего, но если бы он сказал, что хочет оставить группу, Вадим бы согласился. Глеб был уверен в этом так же, как и в том, что небо синее, а трава зеленая. - Да чего уж, останусь. Я теперь не такой толстый, да и ты стройняшка, так что на этом траходроме еще пару человек можно уложить помимо нас, - Глебу отчаянно хотелось, чтобы его голос не дрожал. Сейчас бы еще бутылку, чтоб уж точно – никаких эмоций, кроме пьяного счастья. - Тогда еще по чуть-чуть? – нет, Вадим точно приобрел где-то телепатические способности. Глеб кивнул, и они вместе спустились в бар. *** -…нет, и ты представляешь, он прямо на сцене поворачивается к толпе задом и снимает штаны! – Глеб опять травил байки и Вадим хохотал так заразительно, что младший сам начал смеяться. Они ржали как полковые кони, утирая слезы и то и дело начиная смеяться заново. Вторая бутылка заканчивалась, давно перевалило за полночь, но это же Питер и белые ночи. Поэтому они не включили свет, оставив гореть только лампу на столе. Отсмеявшись, Вадим растер лицо руками, а Глеб опять наблюдал за ним. Он знал брата всю свою жизнь и, похоже, это его судьба – хотеть видеть его рядом с собой постоянно. Вадим шесть лет рос без него, и, наверное, ему легче перенести отсутствие Глеба. Хотя херня все это. Невозможно выкинуть из своего сердца того, с кем делил столько лет все поровну. Тем более если это родной брат. Глеб опять положил руки на стол и подпер голову ладонью. - Знаешь, а я скучал по тебе, - Глеб был все еще недостаточно пьян, чтобы просто отключится. Но на признания его тянуло, и он успел обругать себя последними словами, прежде чем Вадим подался вперед и потрепал его по волосам, которые по случаю конспиративного мероприятия не стояли ежиком. - Я тоже скучал, чудило. Извини, что никак выбраться в гости не получается – дела, - Вадим смотрел на него так, как будто Глебу снова семнадцать, а Вадим учится в университете и приехал на каникулы. Тогда, давно, Глеб каждый раз чуть не сбивал брата с ног, стоило тому появиться на пороге их квартиры. А Вадим обнимал младшего и смеялся, говоря, что Глеб скоро вымахает так, что просто раздавит его в объятиях. Мама смеялась и, называя их неугомонными мальчишками, звала ужинать. Эх, мама, знала б ты, какие муки терзают твоего младшего сына, стала б ты его меньше любить? - Да. И у меня дела, прости, Вадик, - Глеб опустил глаза. Слишком близко. - Глеб, посмотри на меня, пожалуйста, - Вадим серьезен, и Глеб вздрагивает: неужели заметил? И поднимает глаза, близоруко щурясь. - Глеб, что происходит? – в голосе Вадима слышится забота. Как бывает каждый раз, когда непутевый младший попадает в передряги. - Послушай, Вадик, не начинай, ладно? Так хорошо сидели, - Глеб налил в рюмки водку, стараясь увести разговор от темы. Слишком опасно. - Глеб, вот только не надо врать, прошу. Я знаю тебя всю свою жизнь и вижу, когда у тебя что-то не в порядке. Так что рассказывай, в чем дело, - Вадим скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула, показывая всем своим видом, что намерен добиться от брата правды. - Да нормально все у меня, устал немного просто, - Глеб мгновенно напрягся, ощетинился весь, готовый до последнего упираться. Слишком больно. - Ну да, конечно. Ты дергаешься так, как будто за высоковольтную линию держишься. Глеб-с, ну мне-то можешь рассказать. Я же твой брат. Глеб почувствовал, как из глубин души снова поднимается волна злости. И в один момент его переклинило и понесло. - Брат? Какого хера, брат, скажи мне, ты тогда звонил только на праздники? А приехать слабо, да? В одном городе, блять, живем! А такое ощущение, что на другой планете, - Глеб вскочил со стула и буквально проорал в лицо Вадиму. - Черт, как будто и не было ничего. Вспышка исчезла так же внезапно, как и появилась. Как будто просто кран перекрыли. Глеб обессиленно сел обратно на стул. Вадим же оставался спокойным - ему к перепадам настроения младшего не привыкать, и он всегда с ними прекрасно справлялся. Только в глазах появилась тревога, как всегда бывало, когда дело было слишком серьезное. - Глеб, просто скажи, что случилось? Что тебя гнетет? Глеб поднял пьяно-отчаянные глаза на брата, и лицо Вадима стало совсем встревоженным. - Да? – Глеб понял, что вот оно – пан или пропал. Сейчас он либо лишится брата, либо…Что «либо» он не придумал, потому что не сомневался в первом варианте, но просто сил терпеть уже не было. - Рассказать? Вадим выжидающе смотрел на Глеба и просто не успел отреагировать, когда младший, резко подавшись вперед, прижался своими губами к его губам и замер. Это вполне могло сойти за братский поцелуй, если бы не отчаяние, с которым Глеб вцепился в предплечья Вадима. Отпрянули они одновременно. На лице Вадима читалось удивление пополам с неверием, которое исчезло, как только он посмотрел в глаза Глеба, в которых было столько боли и муки, что шуткой считать произошедшее было никак нельзя. - Это?.. – голос Вадима сорвался. - Да, это. И это именно то, о чем ты думаешь. Я люблю тебя далеко не по-братски. Давно люблю. В этом все дело, - Глеб смотрел куда-то поверх плеча Вадима, а голос его был надломленным и сухим. - Вот и все. Глеб закрыл глаза. Вот он и сделал это. И как-то легче стало, что ли. Глеб услышал, как скрипнула открываемая пробка, плеск, стук поставленной бутылки. И осторожно открыл глаза. Вадим залпом опрокинул в себя стопку и выдохнул. Затем налил еще – в свою рюмку и Глебову, – и снова замахнул. Глеб выпил тоже, почти не чувствуя обжигающей жидкости. Он и не пьян был уже. Вадим поставил рюмку и поднял тяжелый взгляд на Глеба. Тот замер. - Значит в этом все дело, да, Глеб? – тихо сказал Вадим. - Да. Все, - Глеб неопределенно махнул рукой, обозначая, что именно «все». - Все из-за этого. - И ушел ты из-за этого? - Да. Просто не выдержал. Я боялся, что сорвусь, - Глеб горько усмехнулся иронии ситуации – он все-таки сорвался. - И что это? – в этом простом вопросе Вадим уместил гораздо больше. Глеб это чувствовал нутром. - То, что до сих пор держит меня на этом гребанном свете, - Глеб посмотрел прямо в глаза брату, ожидая увидеть там непонимание, отвращение, злость, но увидел лишь точно такую же боль. - Ты понимаешь, что это значит? – Вадим говорил тихо, и в его голосе отчетливо проступали напряженные нотки. - Конечно, понимаю. Я ненормальный извращенец, аморальная дрянь, псих, - вот все и кончилось. До свиданья. Всего мгновение - и теперь уже Глеб вздрогнул от того, насколько быстро Вадим оказался близко, обхватив рукой его за затылок, прижавшись лбом к его лбу и шепча прямо в приоткрытые от удивления губы брата. - Нихрена ты не понимаешь, ты такой мудак, Глеб. И не видишь дальше собственного носа, поэт-песенник херов, - Глеб не успел возразить ничего - Вадим сам его поцеловал. Грубо, требовательно, кусая губы, будто мстя. Глеб от неожиданности застыл на несколько секунд, а потом стал отвечать с не меньшей страстью. «Разве так бывает? Или я допился до глюков, или умер от отравления и сейчас в раю». Мысли в голове прыгали как мячики. И тут Вадим оторвался от губ брата и принялся покрывать короткими поцелуями щеки, нос, веки Глеба, бормоча при этом: - Господи…какой…же…ты…дурак…и…я…дурак…мы…оба…дебилы…конченые…- Вадим отстранился и, обхватив лицо Глеба ладонями, смотрел на него совершенно шальными глазами. - Как думаешь, кому я «Сердцебиение» написал? Глеб, все еще не веря в реальность происходящего, только моргал глазами. Ну не мог его старший брат, который был дважды женат и имел дочь, оказаться точно таким же долбанутым психом. Или это только так казалось? - Но-о-о…я понимаю, что песня про нас, но я не думал, что ты такой смысл в нее вкладывал, - пролепетал Глеб, прикидывая, а не тронулся ли Вадик от такого известия. - А вот такой, балда. Тоже, как и ты, любил. И боялся потерять тебя. - Вадим нежно гладил пальцами лицо Глеба, и тот неожиданно потянулся за его руками, как кошка за лаской. И тут Глеба будто осенило. - «Миг счастья, жизнь в муках», да? - Да. Глеб не нашелся, что сказать, просто притянул брата к себе, крепко обнимая. - Мы два полнейших дебила и извращенца, - промычал Глеб куда-то в шею Вадиму. - Угу. Тормоза, каких поискать. Не смогли просто объясниться. Полжизни потратили на самобичевание и мозгоебство. - Зато сейчас, признавшись друг другу, льем романтические сопли. Два суровых рокера. Старые педики, угу, - Глеб чувствовал, как его, наконец, отпускает. И, похоже, навсегда. Вадим выпустил брата из объятий и шутливо ему пригрозил: - Но-но, не перегибай! У меня – только ты. Глеб расхохотался. Вот только сцен ревности не хватает – и так Санта-Барбара какая-то. - Все остальные для меня – так, шелуха. Театральные постановки, - улыбаясь, сказал он. - А я? - Вадим опять придвинулся ближе, обнимая. - А ты – жизнь, - просто заявил Глеб, за что получил легкий поцелуй, который тут же перерос в настоящий, глубокий, обстоятельно-нежный и такой долгожданный. И когда в перерыве между вдохами Вадим спросил: «Хочешь?», Глеб без колебаний ответил «Хочу». Теперь – все. Теперь – можно. *** - Глеб, слезь с подоконника. Они встречали рассвет. Вместе. Глеб курил, сидя там, где несколько часов назад сидел Вадим. А сам Вадим развалился на постели. - Не-а. Тут хорошо. - Да, Глебу было действительно хорошо. Просто ниебически, фатально хорошо. - Глеб, мать твою, ветер холодный, а ты – голый. Заболеешь, голос потеряешь, а мне тебя лечить. Еще и меня заразишь. Слезь, кому говорю. - Ах, значит, ты за свое драгоценное здоровье переживаешь, а не за мое! Вот теперь из принципа не слезу. - Господи, сорок лет мужику, а хуже ребенка пятилетнего, - Вадим, качая головой, встал с постели и, завернувшись в простыню, подошел к брату. Укоризненно посмотрел на него, едва сдерживаясь от смеха и, притворно вздохнув, распахнул свое одеяние и укутал их обоих. Несколько минут они сидели и наслаждались видом города в утренней дымке. - Вадь, ты хоть себе представляешь, как мы со стороны выглядим? – Глеб посмотрел на брата. - Два взрослых, патлатых-волосатых мужика, в обнимку, кутаясь в простыню, любуются рассветом. Глеб уже давился смехом, как и Вадим. - Да уж. Горбатая гора отдыхает, - отсмеявшись, сказал Вадим, - просто мечта папарацци. Прикинь, какой гонорар дадут фотографу за такой кадр? «Спешите видеть – вечная любовь братьев Самойловых». И мы в простыне на первой полосе. - Эх, нам бы этих денег до конца дней хватило. И внукам еще осталось бы, - притворно сокрушился Глеб, спрыгивая с подоконника и обнимая Вадима. - Вадь, а что дальше-то? – спросил Глеб, когда они закончили целоваться. - Боюсь, расписаться не получится. Нам не разрешат, - улыбнулся Вадим, гладя брата по волосам. - Да я же не про это, - Глеб дернул щекой, и Вадим понял, куда клонит младший. - А что ты хочешь? Глеб помолчал, кусая губы в нерешительности. - Попробуем? Вадим тоже помолчал, а затем выдохнул: - Попробуем. «Шагнем в огонь, напьёмся слёз И повернём земную ось» *** «В мире рок музыки приятная неожиданность…» «Событие века или пиар-ход?» «Это будет незабываемо!» Толпа ревет и стонет. Энергия рвется наружу, и нет сил больше ее сдерживать. «Пора?» - «Пора». Поправить очки. Распустить волосы. Быстрый поцелуй в полутемном закулисье. - «Я с тобой». Все. Понеслась. - Привет, Олимпийский! – вой многотысячного зала заглушает слова. Ты берешь в руки гитару и тоже подходишь к микрофону. - Мы вернулись!