Дни нашей жизни

      Буднее утро Мартина начиналось безбожно рано.       В пять истошно звонил будильник, суровый металлический монстр откуда-то с континента, наверное, военная реликвия. Контрибуция, блядь.       Больше, чем что-либо на свете, Мартин ненавидел ранние подъёмы.       Потом он уныло шаркал по маленькой квартире, осматривал костюм – один из многих дурацких, тесных, плохо на нём сидящих дешёвых костюмов, тоскливо оглядывал маленькую кухоньку на предмет пожрать – безуспешно, разумеется, потому что чтобы была еда, её надо купить или приготовить, а заниматься этим Мартин не любил. Поэтому еда у него появлялась только тогда, когда приходили Анна или мама.       Иногда он думал, что лучше бы умер с голоду, лишь бы его оставили в покое.       Потом он ещё ходил, искал ключи, искал кошелёк, искал десяток вещей – и, разумеется, опаздывал на шестичасовой поезд.       А семичасовой… семичасовой, плотно набитый такими же, как он, бедолагами-яппи, приходил в Сити в 8.10.       А рабочий день Мартина в банке начинался ровно в восемь.       Худшим в этой работе были даже не унылость офисных разговоров и однообразие самой рабочей рутины. Не вопли вечно недовольного начальника и не плохое освещение офиса.       Худшим было то, что, по всей видимости, так выглядело его будущее. Этот кабинет или какой-нибудь другой, этот начальник или какой-нибудь другой... Он автоматически продолжал мысль – эта девушка или какая-нибудь другая…       Когда-то он был влюблён в Анну, она была милой и смеялась над его шутками. А ещё она была очень, очень красивой.       Но в последнее время она всё чаще заговаривала о таких вещах, которые казались Мартину чем-то сродни всадникам Апокалипсиса – дом, дети… Ты не думал о том, чтобы купить машину? Ты не думал о том, чтобы переехать куда-нибудь в другой район? Мы могли бы поселиться вместе…       Мартина не просто тошнило – его буквально скрючивало от этих разговоров. Он не хотел дом. Он не хотел машину. Он не хотел никакую карьеру, которая была для этого всего необходима.       Он хотел Анну – да, это бывало, но в последнее время и этих радостей ему перепадало немного: та начала ходить в какой-то кружок при церкви, и, кажется, им там внушали какие-то исключительно вредные для здоровья нации идеи. Вроде греховности добрачного секса и прочего.       Но хуже всего – хуже всего была мама.       У него не было братьев. Он должен был передать гордую фамилию Гор дальше. Он должен был сделать мать счастливой. Он должен был сделать так, чтобы она гордилась им. Он должен сделать карьеру, он должен сделать предложение Анне, в самом-то деле, ему уже двадцать один год, а он всё ещё младший клерк.       Мать врывалась в его жизнь по вторникам и четвергам, нудно, цепляясь к каждой мелочи, ругала за беспорядок, дотошно расспрашивала про работу, про то, куда они с Анной пойдут в пятницу.       А Мартину не хотелось никуда идти в пятницу. Хотя вообще-то нет. Ему хотелось. Ему хотелось сходить на матч с Энди, выпить пива, а потом виски и, в общем, таким приползти домой, в свою грязную и голодную берлогу.       Но Анна же. Но мама же.       Всю жизнь за него принимали решения, и он понятия не имел, почему не оспаривает их.       Временами он смотрел на галстук и размышлял – какие лица были бы у его знакомых, найди они его тело, медленно раскачивающееся в стылом воздухе его квартиры.       Это утро, помимо выговора от начальника за опоздание, поприветствовало его ещё и пересадками в офисе. Ему, конечно, досталось самое неудобное место – прямо перед окном, лицом к нему. Неудобным оно было в значительной степени потому, что солнечный свет проникал в окно беспрепятственно, заставляя прижмуриваться, и, отражавшийся от бумаги, слепил.       А ещё окно отвлекало.       За окном была жизнь. Яркое, до боли синее небо. Свежий воздух. Парки и пабы, девушки, чуть менее религиозные, чем Анна.       - ГОР! – рявкнуло у него за спиной.       Мартин вздрогнул и опустил голову к столбикам цифр, с которыми за два года работы здесь справляться так и не научился.       Начинался октябрь.       Время в конторе тянулось медленно, и это было какой-то изысканной китайской пыткой. Мартин в глубине души вообще подозревал, что на самом деле всё это ему снится. И скоро он проснётся, и окажется, что два года медленных тягучих дней были всего лишь пятнадцатью минутами полуденного тяжёлого сна.       У него никак не сходились нужные цифры, и мысленно Мартин уже приготовился к очередному разносу от начальства, когда его полуспящее сознание потревожил тонкий, очень неприятный звук. Доносился он от окна. Мартин поднял голову.       Его слегка затуманенному взору предстало довольно незаурядное человеческое лицо.       Прежде всего выделялся довольно большой, длинный, по-арабски породистый нос с горбинкой. К носу прилагалась пара миндалевидных тёмных глаз – Мартину отсвечивало, и цвет он не разобрал. Кроме того, лицо было смуглым, а уши показались Мартину по-эльфийски заострёнными.       В крыле выдающегося носа посверкивала серёжка.       Но что поразило Мартина сильнее всего, – лицо улыбалось. Широко, демонстрируя не совсем ровные, но белые клычки, и удивительно жизнерадостно.       Ниже лица была какая-то неправдоподобно длинная шея, обмотанная крупной блестящей цепью, дальше было уже неинтересно – форменный комбинезон.       А издаваемый мерзкий скрип производила щётка, которой парень лихо орудовал по стеклу.       - Что за придурок! – донеслось из-за спины Мартина, и одна из девушек гневно задёрнула жалюзи.       Улыбающееся лицо пропало, но звук не исчез.       Чему Мартин почему-то обрадовался.       Звук его не раздражал, а улыбающаяся смуглая физиономия парня почему-то наполняла ужасным весельем. Он поймал себя на мысли, что уж этого-то охламона, что на работу ходит с пирсингом и в украшениях, никто бы не заставил сидеть в душном офисе, если бы он сам не захотел.       На следующий день мойщик окон вернулся. Мартину показалось, что улыбается он ещё более довольно. Он пожалел, что не пришёл на работу пораньше – ему вдруг пришло в голову, что он мог совершить небольшую диверсию – сломать жалюзи. Чтобы противная Маргарет больше не могла их закрыть и ликвидировать лицо с той стороны. Чем-то парень запал ему в душу. Своей ли глуповатой, но такой обаятельной улыбкой или просто самим фактом того, что он был по ту сторону – офиса, стекол и всей монотонной жизни Мартина.       В середине дня ему показалось, что парнишка как-то очень медленно моет окно. Мартин, конечно, никогда этим не занимался, но ему казалось, что это не должно занимать столько времени – намочить стекло одним валиком, собрать влагу другим, повторить…       Впрочем, это было явно не его дело.       Кроме того, ему, честно говоря, было даже приятно при мысли, что на следующее утро мойщик вернётся.       Более того. Сам себе удивляясь, Мартин встал утром следующего дня примерно на полчаса раньше, чтобы успеть на шестичасовой. В итоге он пришёл в офис раньше всех и да – он сделал это. Заклинил, как смог, защёлку фиксатора жалюзи.       Никто. Никто не лишит его глотка свободы, пусть даже это лицезрение какого-то арабского парня за стеклом.       Простое это действие доставило ему столько радости, что он мельком задумался – а не тайный ли он скинхед? Футбольный фанат? Если ему так нравятся акты гражданского неповиновения и, прямо скажем, вандализм. Пусть и такого мелкого канцелярского пошиба.       Когда мерзкий звук резинки, прижимаемой к стеклу, повторился, Мартин едва не заорал восторженно. Он на мгновение представил, что было бы, вздумай он сделать круг почёта с победными воплями по офису. Хили бы, наверное, лопнул от бешенства. И Мартин, не сдержавшись, улыбнулся.       Было как-то глупо улыбаться скучным столбцам цифр перед собой, поэтому он поднял голову.       Увидев его улыбку, мойщик разулыбался ещё сильнее, хотя, казалось бы, сильнее уже некуда.       В этот же самый момент Хили, увидев что-то, что ему, видимо, не понравилось, рявкнул своё коронное «Гор!», Мартин от неожиданности вздрогнул, помост под ногами мойщика опасно зашатался, и парень с него сверзился.       Мартин ахнул и, даже не подумав оправдываться, выскочил из кабинета.       Высота была небольшой, а коридоры банка – недлинными. Когда он выскочил из конторы, парень всё ещё лежал на земле.       Самое поразительное, что он продолжал улыбаться.       Прямо в синее октябрьское небо.       - Ты как? – пропыхтел Мартин, бегать он тоже не особенно любил, сердце колотилось, как бешеное. – Ты живой?       - Руку дай, - сказал парень, всё также улыбаясь. Глаза у него оказались тёмные, вроде бы карие. Очень красивые.       Мартин помог ему подняться и, глядя, как тот отряхивается, вдруг засмущался. Чего он, в самом деле, выскочил? Они даже не знакомы…       - Я Дейв, - сказал парень, протягивая узкую, совсем не рабочую ладонь, на пальцах сверкало не меньше пяти колец.       - Мартин.       - Не хочешь выпить чего-нибудь, Мартин?       Конечно, он получил выговор от Хили. Конечно, ещё больше утвердил в офисе свою славу придурковатого.       Но весь день корпение над нудными, по-прежнему не желавшими сходиться цифрами ему скрашивал тот факт, что вечером можно будет куда-то пойти с каким-то странным удивительным человеком, напиться – а напиться Мартин собирался как следует, – и хотя бы раз в его взрослой жизни всё пойдёт не так, как должно.       Дейв, как и обещал, действительно ждал его неподалеку от офиса.       Рабочий комбинезон он сменил на свою собственную одежду и выглядел щеголевато. Косуха была увешана значками и цепями, бордовые кожаные штаны заправлены в остроносые модные сапожки, и весь он являл собой тот тип человека, про которых миссис Гор высказывалась с откровенным пренебрежением – бездельники!       Мартину стало на мгновение неловко за свой потрепанный офисный вид, но он тут же об этом забыл – Дейв по-свойски подхватил его под руку и куда-то потащил, на ходу разговаривая так много и так громко смеясь, что у Мартина слегка закружилась голова.       Ещё не успев допить первые полпинты, Мартин уже знал, что Дейв моложе его на год, перебивается случайными заработками, у Дейва самые крутые на свете друзья, мотоцикл и он мечтает стать дизайнером.       Или музыкантом.       Или актёром.       Противоречие между образом жизни и намеченной карьерой, кажется, его совершенно не смущала.       Они сидели в шумном прокуренном пабе, вокруг толпились какие-то размалёванные юнцы, орала идиотская музыка – и Мартин мучительно пытался вспомнить, что же за ощущение он испытывает, как оно называется…       И только когда они, порядком надравшись, вывалились на улицу, распевая в две глотки какой-то летний хит с Top of the Pops, он вдруг вспомнил.       Это называлось счастье.       Утро началось с жестокого похмелья. Мартин не только опоздал на шестичасовой – он не смог подняться и к семичасовому. Одна мысль о поездке на поезде, толпах людей, душном офисе и рабочем дне скручивала желудок ледяной рукой.       Он позвонил на работу и сказался больным, по голосу Хили угадав, что тот ему не поверил.       Странно. Почему он раньше никогда так не делал?       Может, потому, что раньше никогда не позволял себе напиваться среди недели до такого свинского состояния?       Но было же весело. На самом деле весело.       К вечеру позвонил Энди, обеспокоенный – в отличие от Хили ему действительно было не всё равно, что с другом.       Мартин не стал ему врать. Энди частенько высказывал опасения насчёт алкоголизма, но в этот раз, слыша в голосе Мартина отчаянную похмельную слабость, великодушно не стал читать ему нотаций.       Дома было скучно, выходить особенно не хотелось, и Мартин, покопавшись в пластинках, поставил что-то. Головная боль к этому моменту уже отпустила, и громкость он себе позволил увеличить – рабочий четверг, никому не помешает.       Однако судьба не была благосклонна к страдающим в этот день.       В стену отчаянно забухали кулаком.       В своё время Мартина привлекла стоимость этой квартиры – какая-то рекордно низкая для этого района. И только въехав и прожив пару месяцев, он понял, в чём причина низкой цены.       В соседях у него был отставной военный.       Личность эта оказалась совершенно уникальной. Воевал он, кажется, всю жизнь и, выйдя наконец на пенсию – Мартин думал, что в тот день Армия Её Величества, наверное, устроила пушечный салют из всех орудий и, может быть, даже торжественный парад, – воевать не перестал.       Он страшно, зверски пил – впрочем, пили здесь все, в этом убогом пригороде из серых муниципальных домов, – а пьяным доставал наградное оружие и стрелял в стены.       Стенам не делалось ничего, но шум не давал покоя всему району.       Кроме того, треклятый ветеран был чудовищно сварлив. Его не устраивало в окружающем мире решительно всё.       В том числе – соседство с молодым тихим пареньком. Не проходило недели, чтобы Мартин не получил выговора от мерзкого Осьминога – так его прозвал Энди, за волосы, торчащие в стороны от головы подобно щупальцам; расчёсывал тот их, наверное, только в День Гая Фокса, да ещё, может быть, под Рождество. Мартин слишком громко ходил, слишком громко звенел чашками и вообще всё делал слишком громко. Будучи по натуре не скандальным и не умея отвечать хамством на хамство, Мартин извинялся и пытался сделать свою жизнь ещё тише. Разумеется, безуспешно.       Так что послушать страстно обожаемого Боуи ему не удалось. Он поспешно выключил проигрыватель и лёг, тоскливо размышляя, стоит ли предпринять вылазку за продуктами – он не ел уже почти сутки – или всё же не стоит.       Потом он уснул и видел во сне осьминогов, плававших вокруг его головы и визгливо упрекавших за то, что он слишком громко дышит.       Из тяжёлого мутного сна Мартина выдернула мать.       Разговор перетёк в ссору даже быстрее обычного. Прогул работы мать расценила, кажется, точно так же, как в детстве – прогул школы. Он был прилежным, способным учеником, почти отличником.       Ха. Ну и чем ему это помогло, скажите на милость?       Она ушла раздражённая, а у Мартина снова начала раскалываться голова.       А потом вдруг зазвонил телефон. Звонить ему могли, в сущности, всего несколько человек – Энди, Анна, кое-кто из родственников да ещё парочка дальних знакомых, таких же молодых неудачливых клерков. Из родного Бэзилдона Мартин не общался практически ни с кем, кроме Энди.       Но в трубке зазвучал совсем иной голос, едва знакомый, но почему-то принёсший Мартину ощутимое облегчение.       - Эй, привет! – сказал Дейв. – Я подумал, может, ты хочешь прошвырнуться?       Мартин представил себе следующее утро и отказался. Дейв расстроился так искренне, что несколько секунд Мартин всерьёз собирался согласиться, но врождённое здравомыслие победило.       Дейв, впрочем, кажется, умел быстро смиряться с поражениями.       Они договорились на вечер пятницы и распрощались.       И кажется, именно с той-то пятницы всё пошло кувырком.       Дейв потащил его не в паб. И уж тем более не на матч, как любил делать Энди, страстный болельщик красно-белых.       Дейв повёл его в клуб.       Предварительно переодев.       Он был совсем тощий, тоненький, как девчонка, и его вещи на Мартина мало подходили, но совместными усилиями они нашли пару, как выразился, Дейв, изящно повертев в воздухе кистью с видом заправского дизайнера, «аксессуаров».       Посмотрев в зеркало после ожесточённых дейвовских манипуляций, Мартин себя не узнал. Из-под светлой кудрявой чёлки сверкали накрашенные глаза, на руках болтались браслеты и, что было особенно прекрасно – он совершенно не напоминал унылого банковского клерка. Дейв примостился сзади, за его плечом, вызывая накрашенной хитрой рожицей ассоциации с бесом-искусителем; он был ещё симпатичнее в своём диковатом панковском наряде, и прошептал:       - Вот видишь. Я знаю, что делаю. А ты симпатичный.       Мартину стало безумно неловко от его слов. И вообще… Дейв, словно почувствовав это, быстро шагнул назад, снимая с плеч горячие цепкие ладони.       Лондонские клубы были для Мартина практически неизведанной территорией, а уж такие – с музыкой пресловутых «новых романтиков», раскрашенной, как черти, молодёжью в латексе и странноватыми названиями напитков…       Но Дейв, похоже, чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Схватив его за руку, он целеустремленно прорезал толпу в поисках чего-то, одному ему известного.       Увидев цель его поисков, Мартин нервно сглотнул.       На диванчиках вокруг низкого стола, уже заставленного многочисленными яркими стаканами, расположилась самая странная компания, которую Мартин в жизни видел. Отличить парней от девушек практически не представлялось возможным, готический макияж и вызывающая одежда делали их словно бы стайкой неотличимых друг от друга повторений группы, игравшей на сцене. У Мартина, однако, возникла стойкая ассоциация вовсе не с музыкой, а с кучкой офисных клерков – все одинаковые. Хоть и яркие.       Он усмехнулся этой мысли, и его усмешку отзеркалил высокий парень с залакированной причёской, напоминавшей по форме буханку хлеба.       - Мартин, это Алан, Алан, это Мартин, - скороговоркой выпалил Дейв в паузе между песнями. С остальными он и вовсе знакомить Мартина не стал, видимо, сочтя это излишней формальностью.       Его усадили, Дейв сунул ему в руку стакан с каким-то слоёным коктейлем и кокетливо изогнутой трубочкой и ускакал, якобы с кем-то поздороваться.       Мартин смотрел ему вслед с некоторым испугом. Он только теперь осознал, что жизнь его выходит из-под контроля, и с исчезновением из близлежащего пространства Дейва и вовсе… цепляться станет не за что, в этом водовороте музыки, раскрашенных лиц и странных костюмов.       Впрочем, долго рефлексировать ему не позволили. Налаченный Алан подсел к нему, согнав с места одну из девушек. Мартин уловил это только потому, что девичья рука с острыми коготками исчезла с его бедра.       - Как давно вы знакомы? – спросил Алан, очаровательно, но несколько рассеянно улыбаясь. Его лицо почему-то напомнило Мартину о сборнике китайских легенд о семихвостой лисице, прочитанном в детстве. Правда, там лисицы были женщинами, но всё равно – что-то оборотническое, лисье в его ухмылке присутствовало. Взгляд был тёмным и несколько более пронзительным, чем это могло бы быть приятным для собеседника.       - С неделю, - ответил Мартин, чуть заворожённый этим взглядом.       - И он уже притащил тебя в «Крокс»… Занятно, - пробормотал Алан и поднялся с места, тоже явно собираясь куда-то деться. Мартин не успел остановить его и спросить, что не так. Зато вернулся Дейв, с парой коктейлей и гораздо более блестящими глазами, чем у него были при уходе.       - Не скучал? – спросил он, без проблем перекрывая музыку. Группа на сцене исполняла что-то невообразимо тоскливое, Мартину не нравилось, но странно подходило к обстановке. – Что Ал от тебя хотел?       - Спросил, как давно мы знакомы.       Дейв усмехнулся, блеснул зубами. Потом сел рядом и непринуждённо обнял его за плечи.       - Он у нас немного зануда. Не обращай внимания. Хотя с ним бывает довольно весело. Ну. Если ты понимаешь, о чём я. Только, Март…       - Что?       - Ничего у него не бери. Ну. Ты понимаешь.       Мартин не понимал.       Что речь шла о наркотиках, он додумался только утром понедельника.       А пятничная ночь была весёлой. Они здорово надрались с Дейвом, в какой-то момент Мартин обнаружил себя на танцполе, ужаснулся, но почему-то танцевать не прекратил. Может, потому, что рядом был Дейв.       Стройный гибкий Дейв, прижимавшийся к нему всем телом, пьяно дышавший в шею и бесконечно что-то говоривший, словно убалтывая змею.       Мартину было всё равно, жизнь наконец-то свернулась вокруг него плотным клубком, у него было время, была выпивка, были отличные друзья, музыка и смутные планы на следующую пятницу.       В субботу утром он поругался с Анной. Она пришла к нему уже расстроенной – тем, что они провели пятницу порознь. А увидев его состояние, разозлилась ещё сильнее. Мартин был даже не в состоянии отвечать на её возмущённые вопросы.       - С кем ты был?       - С Дейвом, - честно ответила он.       - Этот твой Дейв…       А что Дейв, думал Мартин, пока она кричала. Он всегда начинал отключаться от реальности, если на него кричали.       Он нормальный. Он милый. Он вообще лучшее, что с Мартином случилось за последний год.       Нет, у него есть другие друзья. Спокойный рассудительный Энди, который так помогал ему в старших классах. Ну. По крайней мере, если Мартина били, то били не его одного. И ещё пара-тройка знакомых.       Хорошие парни.       Но Дейв был не «хороший парень».       Дейв был как фейерверк.       Анна, уходя, хлопнула дверью. По неписаным правилам межгендерного общения Мартин должен был немедленно всё осознать и броситься вслед за ней. И он даже попытался, проклиная последние три пятничных коктейля, но на площадке его остановил Осьминог.       - Эй ты! – рявкнул он. – А ну иди сюда.       Мартин подошёл, незаметно сжимая кулаки и вполне представляя, как сейчас выглядит – в домашних штанах и майке, с опухшим лицом и нечёсаной шевелюрой, ещё хранящей остатки лака, которым его щедро поливал Дейв.       - Ты что-то слишком шумишь последние дни, паршивец. Я ведь тебя предупреждал?       Мартин поднял глаза.       Ненавистная соседская рожа болталась в мареве головной боли где-то чуть выше.       И словно что-то включилось.       Само собой.       - Пошёл. На хуй, - отчётливо произнёс Мартин.       - Ах ты… - взревел собеседник, хватая его за майку.       Позже Мартин совершенно не мог сообразить, как ему удалось. Но он извернулся и со всей силы ударил мужика в живот. А потом добавил кулаком по голове. Осьминог повалился на колени и вдруг тоненько, отчаянно завыл.       А Мартин, пошатываясь и громко пыхтя, вернулся к себе и хлопнул дверью.       Всё воскресенье у него играла музыка.       Так громко, как только это было возможно.       Никто из соседей больше его не побеспокоил.       Офис и цифры счетов в понедельник стали ещё неприятнее. За окном никто не висел на помосте. Никто не скрипел щёткой по стеклу. Только небо по-прежнему жизнерадостно синело. Хили орал. Остальные шушукались и посмеивались. От запаха бумаги, звона скрепок, щёлканья клавиш хотелось то ли повеситься, то ли убить кого-нибудь.       Мартин кое-как продержался до обеденного перерыва, а потом вышел из офиса с твёрдым намерением больше никогда туда не возвращаться.       Он шатался по Лондону весь остаток дня. И словно ноги сами принесли его – на Кингс-роуд купил пару ботинок.       Пару отличных «мартенсов». Он переобулся прямо в магазине, наплевав на то, как странно будут смотреться ботинки с костюмом, а когда вышел…       Ему даже показалось – цвета стали ярче, воздух чище (это в Лондоне-то!), а головная боль, мучившая его полдня, испарилась без следа.       Энди на ботинки смотрел неодобрительно.       Как и на всё остальное.       - Тебя уволили, - сказал он в среду, едва они успели поздороваться. И отпил сразу половину кружки. Он всегда так делал. Сообщал что-нибудь важное и ждал, как отреагирует собеседник.       - Повезло, - ухмыльнулся Мартин. – Энди, слушай, не хочешь сходить в пятницу кое-куда? Я знаю отличное местечко…       - Дейв показал? – поднял брови Энди. И усмехнулся.       Иногда Мартину казалось, что друг детства старше его лет на двадцать.       - Ну да. Ты тоже, что ли?       - Что – тоже?       - Он не нравится Анне.       - Ты их познакомил?       - Нет, просто упомянул… А она разозлилась…       - Она не просто разозлилась, Март. Гренни говорит, Анна считает, что между вами всё кончено.       Мартин пожал плечами.       - Она хорошая девушка.       «Жаль, даёт по большим праздникам», - подумал он. А вслух добавил:       - Найдёт кого-то получше. Перс-пек-тив-нее.       - Март, что с тобой творится? – покачал головой Энди. – Ты как с цепи сорвался. Этот Дейв… Что вы делаете вместе? Кто он, чем занимается?       - Аааа… Я не знаю, - сказал Мартин.       И удивился.       Но и это его совершенно не беспокоило.       В четверг, неприятно рано для его новой, вольной жизни, в открытое окно кухни донёсся зычный вопль:       - МАРТ! МАРТИН!       Пришлось проснуться.       Внизу по подъездной дорожке кругами катался Дейв на мотоцикле. Видимо, том самом, который занимал значительное место в его рассказах.       Мартин быстро натянул первые попавшиеся под руку вещи, любовно натёртые кирпичной крошкой накануне «мартенсы» и спустился.       Мотоцикл представлял собой удивительное зрелище. Судя по всему, модель была ещё довоенной. Может и нет, Мартин не разбирался, но возраст этого мастодонта наверняка исчислялся не одним десятком лет. Судя по разнообразию звуков, которые машина издавала – развалиться он мог в любой момент.       Однако же Мартин заметил и любовно подновлённую краску, и до блеска начищенные хромированные детали.       И сияющее лицо Дейва.       - Прокатимся, детка? – сказал он, пародируя, кажется, Юла Бриннера, и горделиво подбоченился.       Никто в здравом уме и твердой памяти не смог бы ему отказать.       Мартин никогда не водил сам, боялся кого-нибудь сбить, зная за собой невнимательность и мизантропию, иногда принимавшую крайние формы.       Но скорость – скорость любил. А уж ехать на мотоцикле позади Дейва, чувствуя одновременно запах его кожаной куртки и геля для волос, чуть припылённого асфальта и машинного масла… Пожалуй, он начинал понимать, зачем люди этим занимаются.       И он даже не сразу заметил, что они миновали пригород. Теперь по обеим сторонам дороги тянулся прозрачный осенний лес, красиво было так, что дух захватывало.       - Куда мы едем? – прокричал он на ухо своему водителю.       - Увидишь.       Ничего особенного. Решительно ничего особенного здесь не было, просто поляна перед зданием недостроенной электростанции. Чёрт его знает, что пытались построить когда-то, может быть, очередной городок вокруг завода, но что-то не сложилось, и остались лишь мрачные стены и трубы в два человеческих роста диаметром. Но поляна в обрамлении осенних деревьев оказалась неожиданно уютной.       Дейв удивил его своей деловитостью – развёл костёр, хотя в нём не было надобности в такой тёплый ясный день, извлёк некоторое количество еды и, разумеется, фляжку. Мартин мельком подумал, что Дейву не следует пить, он же единственный среди них водитель, и что, если…       А потом подумал, что наплевать. На всё наплевать.       Они сидели и трепались, Дейв похвалил его ботинки и спросил про девушку. Странно оживился, услышав о разрыве. Словно это имело какое-то особенное значение.       Может и имело, подумал Мартин, когда солнце зашло. Он уже всё прекрасно понял и до странности спокойно к этому отнёсся. Вся его жизнь пошла кувырком и ему это страшно нравилось. Нет запретов для таких, как он. Все ошибаются насчёт него. Он не примерный ученик и не подающий надежды молодой клерк. Не будущий муж и не отец семейства, он не станет жить, как его отчим, – монотонной бессмысленной жизнью плесени, перемещающейся между работой и телевизором.       Он, Мартин, сделает всё, чтобы уйти от чужих надежд, возложенных на него, как можно дальше.       От алкоголя и свежего воздуха Дейв слегка раскраснелся, глаза его загадочно мерцали.       Мартин, разглядывая его красивое холёное лицо, ощущал волнение, которого не помнил со старших классов школы.       Когда он безотчётно облизал губы, Дейв замер, оборвал фразу на полуслове. А потом резко наклонился к нему и поцеловал.       Такие поцелуи запрещать надо, подумал Мартин, хватаясь за его плечи, за кожанку, приятно скрипящую в пальцах.       Дейв привёз его обратно заполночь и поцеловать под окнами у соседей не осмелился. Только обнял и прошептал:       - Дымом пахнешь. От костра.       Мартин на мгновение спрятал лицо в его куртку. Он никогда не был мастером слова.       И только когда Дейв отстранился, Мартин, пытаясь напустить в голос насмешки, чтобы не дрожал, бросил:       - Отличный байк.       Дейв счастливо гоготнул, показал ему большой палец и по-пижонски вдарил по газам.       Но окружающий мир не мог просто так оставить его в покое.       В следующий четверг, как раз между Боуи и Глиттером, пришла мать.       От её крика звенели стёкла.       Он разочаровал её. Он обидел хорошую девушку. Он должен был уже сделать ей предложение вместо того, чтобы прогонять, как паршивую собаку. Тут Мартин удивился – что? Он прогнал Анну? Она же сама ушла…       Мать стояла на кухне, возвышаясь над столом, забитым грязной посудой, и до странности ничем не напоминала Мартину родного человека. А ведь когда-то у них были прекрасные отношения. Они были отличной командой, она всегда вставала на его сторону в спорах с отчимом и никогда не ругалась, , как делали другие мамаши, если с прогулки он возвращался весь перемазанный грязью. И только мягко корила за пятна от травы – они не отстирывались.       Как же вышло, что вот теперь она словно пытается загнать его в какую-то узкую, не по размеру коробку?       Почему, разве они больше не любят друг друга?       Ему стало её жаль и вместо того, чтобы, как обычно, уныло отбрёхиваться, Мартин обогнул стол и поцеловал мать в висок.       От неожиданности она замолчала, беспомощно хватая воздух ртом.       А он набросил куртку, небрежно зашнуровал свои модные ботинки и отправился туда, куда давно должен был.       Он дал время. И себе. И Дейву.       Он дал времени достаточно, чтобы всё решить.       И даже больше.       Немного покружил по городу, зарулил на Кингс-роуд, полюбовался сборищем панков – интересно, на что все они живут? Выпил пива под мостом Кью, это место показал ему Дейв, и было уже чертовски поздно, когда он попал в Сохо. Ему пришло в голову, что Дейва могло не быть дома. Ну что ж. Тогда он его подождёт. И будет надеяться, что Дейв придёт не с кем-нибудь в обнимку. В отличие от Мартина, он безумно нравился людям, особенно женского пола. Мартин ни капли не сомневался, что Дейву всегда есть, с кем провести ночь.       Одно он знал точно.       Домой он больше не вернётся.       Дейв был один. И видимо, спал – открыл ему, слепо моргая даже на тусклый свет из коридора, сонный, помятый, взъерошенный, без привычной косметики, без привычного лоска.       И по-прежнему безумно красивый.       Мартин даже не успел ничего сказать. Дейв снова по-совиному моргнул, схватил его за воротник и втащил внутрь, уже потянувшись к губам.       Никого у него не было.       Только Мартин.       Было что-то около трёх утра пятницы, когда Дейв озвучил Мартину, лежавшему лохматой головой у него на животе, животрепещущий вопрос.       Где взять денег.       И ни до, ни после Мартин не мог понять, что заставило его тогда брякнуть:       - В банке. Всё же просто, Дейв. Если у тебя друг работает в банке.       А потом он поднял голову с его живота и они посмотрели друг на друга.       Энди сказал «нет».       Энди сказал «нет, ни за что, вы ополоумели».       Мы сядем. Сядем так надолго, что выйдем к воцарению правнуков Елизаветы. Если вообще выйдем.       Нет, Мартин. Нет. И убери ноги с моего дивана, и что за блядский вид у тебя, чёрт побери.       И это по-прежнему было «нет». Очень твёрдое. Упрямое. Ледяное, образцовое прямо-таки «нет».       И поэтому он сидел в автомобиле посреди тёмной улицы, курил одну за одной, неблаговоспитанно выбрасывая окурки прямо на тротуар и слушал, как сердце стучит; кажется, так громко, что слышно всей полиции Сити.       И он даже не удивился, когда всё пошло не по плану.       Нет, сказал он.       И нет, не удивился.       Мартин на заднем сиденье придерживал Дейва, у Дейва ручьем лилась кровь из простреленного бока, Энди молчал, хотя хотелось орать, и давил на педаль газа, Мартин шептал что-то Дейву, держал его, в зеркало заднего вида Энди видел, как его губы изредка касаются лба Дейва.       В условленном месте, у каких-то заброшенных ангаров они расстались.       Оглянувшись в последний раз и явно прощаясь с лучшим другом надолго, если не навсегда, Энди увидел сверкающие решимостью глаза Мартина, на котором безвольным телом повис его подельник, соратник… и любовник.       Где-то вдалеке выли сирены, и Энди поторопился прочь.       В середине января, в промозглейший влажный день Энди обнаружил нечто новенькое в своей утренней почте.       Открытку. На ней не было написано ни слова, но штемпель стоял необычный.       Багамы.       - Кто из твоих знакомых отдыхает сейчас на Багамах? – спросила Гренни, поворачивая ярко разрисованный кусочек картона так, словно из него могли вывалиться ответы на вопрос. Вместе с пальмами, морем и южным солнцем. Они недавно поженились и она всё ещё считала, что они мало друг друга знают.       Энди пожал плечами.       В понедельник, когда он шёл в контору, пробиваясь сквозь шквалистый режущий ветер, он вдруг подумал, что, пожалуй, уволится сегодня.       Может быть, свозить Грейн куда-нибудь?       Например.       На Багамы.