Красно-зелёное

Как часто, в жизни ошибаясь, теряем тех, кем дорожим. Омар Хайям

12.07.12       Я до сих пор не могу найти ответа на вопрос, почему мне нравится слушать рассказы из уст Музаффара. Может, потому, что звучат они слишком живо и слишком реалистично? Нет, Файсаль, например, тоже хорошо рассказывает. Хорошо. Но … не так…       Мы сидели вдвоём на маленькой кухоньке в нашей скромной съёмной обители и молчали. Я находился как раз напротив Музаффара и неотрывно смотрел ему прямо в глаза. Бывший снайпер тоже не отводил взгляда. Смеркалось. В пепельнице на столе тихо догорала недокуренная ливийцем сигарета. А игра в гляделки всё продолжалась…       Я не выдержал первым. Музаффар, словно испытав какое-то облегчение, тяжело вздохнул и откинулся на ледяную спинку железного стула. Вспышка зажигалки осветила медленно погружавшуюся во мрак комнату. Молодой бедуин поджёг сигарету и выпустил прямо мне в лицо струю едкого дыма. Я закашлялся. Чёрт, он ведь раньше не курил! А я не выношу запаха сигарет. Но каддафа, очевидно, придерживался на этот счёт совершенно иного мнения. Он преспокойно затянулся, немного помолчал для эффекта и лишь после этого заговорил…       Над постелью раненой Альфард, только привезенной из Каср-Бен-Гашира благодаря помощи Имада аль-Мухада, стояли шестеро. В их числе — Музаффар аль-Каддафи аль-Сирти, Эмир аз-Заман, Хадиджа, Карим ибн Вагиз, самый старший из снайперов, Омар, и ещё один юноша, племянник последнего. Все они торжественно поклялись Альфард, что позаботятся о Хасане, даже если им самим придётся погибнуть. Но выполнить клятву смогли далеко не все…       После проигранной Битвы за Триполи лоялисты спешно отступали по двум направлениям — в Сирт и в Бени-Валид. Альфард вместе с многими ранеными, а также Эмиром и Хадиджой очутилась в Бени-Валиде. Остальные снайперы попали в Сирт, а с ними и Хасан. Так, уже двое не могли позаботиться о мальчишке…        Джафар, брат Музаффара примкнул к своим несколько позднее, как раз тогда, когда провалилась первая попытка взять Сирт штурмом. Вскоре он погиб. Эта утрата сделала Музаффара крайне подозрительным, вследствие чего он в открытую заявил, что в рядах снайперов затаился предатель. И, надо сказать, основания так утверждать у него имелись: враг уже дважды на удивление точно накрывал огнём снайперские позиции, словно противнику было хорошо известно их расположение. Первый раз чуть не погиб сам Музаффар, второй раз повлёк за собой гибель Джафара. Впрочем, с остальными членами группы ничего подобного не происходило. Со всеми, кроме племянника Омара. Тот тоже заявил о подобном случае, происшедшем с ним, что лишь укрепило подозрения Музаффара и тот пообещал вычислить «крысу» и лично наказать. Впрочем, решимость его вмиг сменилась апатией.       В семье Музаффара и Джафара было шестеро детей. Двое старших, двойняшки, умерли, не дожив и до трёх лет. После них на свет появились Саид, Музаффар, Джафар и Фекда. С началом боевых действий отец и старший сын Саид ушли воевать за лидера в авиацию. Музаффар остался дома, дабы присматривать за братом, матерью и сестрой. И вот однажды Фекда пропала. Пропала очень неожиданно и её не сразу хватились. Последний раз девушку видели по дороге к городу, Сирту. Музаффар и Джафар с благословения матери отправились на её поиски. Почти месяц искали они сестру, но так и не нашли. Музаффару, благодаря одному журналисту, удалось выяснить, что Фекда уехала из Сирта в Триполи с целью примкнуть к правительственным войскам. Дали запрос в столицу — и действительно, девушка семнадцати лет от роду, по-имени Фекда аль-Сирти пыталась записаться добровольцем в зенитчики, но без особого успеха. Над ней лишь посмеялись и отправили домой. Музаффар принял решение ехать в Триполи, но не успел — по ливийской столице нанесли мощнейший авиаудар, после чего имя Фекды аль-Сирти всплыло в одном из неофициальных списков погибших… Братья опоздали всего лишь на день… Музаффар сестру не уберёг и чувство вины за её гибель осталось с ним навсегда. В душе его, конечно, ещё некоторое время жила вера в то, что, может быть, Фекда просто ранена и ей удалось каким-то образом выжить… Но вскоре и эта надежда угасла.       Фекду за её дерзкий и необдуманный поступок, безусловно, осуждали. Но в то же время и жалели. Но больше жалели её мать. Джафар же рвался на фронт и мать братьев всерьёз опасалась, как бы и он тоже не сбежал и не погиб, как и сестра. Музаффару тоже дома не сиделось. Почти все мужчины племени воевали и ему не терпелось к ним присоединиться. Но оставить маму одну братья никогда бы не смогли. Так шли дни за днями, отношения между Музаффаром и Джафаром с момента гибели Фекды портились с каждым днём, молодые люди периодически винили друг друга в происшедшем, хотя и прекрасно понимали, что это бессмысленно. С фронта вернулся дядя юношей, брат матери. Повоевать ему довелось очень недолго — его ранили и отправили домой. Этот мрачный, вечно угрюмый мужчина оказался очень хорошим хозяином. Несколько раз он даже говорил с сестрой, чтобы та отпустила сыновей на войну — он-то сумеет о ней позаботиться и присмотреть за верблюдами и овцами. После долгих уговоров женщина, как раз получившая письмо от мужа и старшего сына, в котором они сообщали, что у них всё хорошо, скрепя сердце согласилась. Музаффар и Джафар стали солдатами, но на первых порах не ладили. А потом получили сообщение о гибели матери и дяди. От отца и Саида с того самого момента, как братья ушли воевать, не было никаких новостей. Поэтому Музаффар и сказал Альфард во время их знакомства, что у него никого не осталось (Джафара, на которого был очень зол, он в расчёт не брал).       Помирились они, как ни странно, с появлением Альфард. По какой-то причине, которую не знали, пожалуй, даже они сами, братья осознали, что кроме друг друга у них нет никого. А гибель Джафара стала для Музаффара потерей чуть ли не единственного звена, связывающего его с этой жизнью. И если бы не клятва, данная им Альфард, он, возможно бы совершил страшный грех и пустил бы одну из тех, никогда не ведающих промаха пуль, себе в голову. Впрочем, в Аллаха он больше не верил и потому не считал самоубийство чем-то греховным. Лишь обещание удерживало его от шага в никуда.       Посидев немного на улице, Музаффар снова вернулся в штаб. Он принял решение. Ему надо было побыть одному. — Я ухожу, — с порога заявил снайпер. В полупустой комнате воцарилась тишина. Все взгляды были обращены в его сторону. — Ты намерен покинуть отряд? — спросил Омар, которого после гибели полковника аль-Самира в Триполи, снайперы единогласно выбрали командиром (капитан аль-Бурхан отбыл в Бени-Валид). — Нет, — покачал головой Музаффар. — Мне просто нужно побыть одному… — Ты что, задумал бросить нас, твоих братьев? — нахохлился Карим. — А как же твоё обещание заботиться о Хасане? — Я помню о нём, — кивнул молодой бедуин. — И потому не буду отсутствовать долго. Если же Хасан хочет, он может пойти со мной. — Ты рехнулся? — Карим выразительно покрутил пальцем у виска. — Взять с собой ребёнка в какую-то неведомую даль, где на каждом шагу притаилась смертельная угроза? Ну уж нет. — Карим, — Омар, обратил на юношу строгий взгляд. — Сделай одолжение — помолчи немного. У Музаффара великое горе — он потерял единственного родного человека, брата, и мы все его прекрасно понимаем. Также нам всем прекрасно известно, что Музаффар не из тех, кто нарушает данные им клятвы и обещания, и он не бросит Хасана и вернётся в кратчайшие сроки. Что же касается мальчика… да, опасно брать его с собой, но пусть он сам решает свою судьбу. И снова молчание. Впоследствии многие утверждали, что ошибочно было возлагать на ребёнка ответственность за его жизнь и предоставлять ему право выбора, но что сделано, то сделано. Хасан под прицелом десятков глаз, встал с табурета и ступил навстречу Музаффару. — Надеюсь, ты простишь меня, если я откажусь с тобой пойти? — тихо спросил мальчик. — Не сочти меня трусом, но тебе одному будет легче справиться со своим несчастьем. Музаффар молча кивнул. После этого он взял с собой аптечку, верную винтовку, ни разу не подводившую его, немного еды, патроны и воду и направился на выход. — Я буду отсутствовать несколько дней и по прежнему нещадно истреблять врага, — сказал на прощание он. — Прошу вас, братья, держитесь и простите меня за то, что решил вас внезапно покинуть. Снайперы лишь безмолвно склонили головы в знак не то понимания, не то скорби…        Сирт был его родным городом и он знал каждую улицу. Он провёл здесь свою юность. Каждый камень на мостовой был ему дорог. И хоть теперь город и лежал в руинах, а под ногами неприятно хлюпала вода, порой доходящая едва ли не до колен, он всё равно ориентировался на местности. Музаффар был частью своего родного города.       Он шёл осторожно, держась стен зданий и вздрагивая от каждого шороха. Затопленная часть Сирта осталась позади, передвигаться стало легче, но отнюдь не безопаснее. Лишь благодаря счастливой случайности снайпер не встретился тогда ни с кем из солдат противника. Заночевал он на втором этаже бывшего магазина. Съел малую часть своей пайки и уснул прямо на полу.       Утро 9-го октября 2011-го года выдалось холодным и неприветливым. Небо затягивали тяжёлые свинцовые тучи, а по улицам стелился густой туман. Вокруг не было ни души. И стояло безмолвие. Такое серое и пугающее. Наводящее уныние и тоску.       Музаффар обошёлся без завтрака. Передвигаться днём было опаснее, чем ночью. Но туман играл на руку ливийцу и тот, после некоторых раздумий всё же покинул своё временное укрытие.       Ещё вчера он не знал, куда идёт, а теперь в голове его был сформирован чёткий маршрут. Музаффар решил попасть в свою школу. И, может быть, если повезёт, посидеть за партой, за которой сидел сначала он, а потом — Джафар. Джафар. От одной мысли о брате, сердце у молодого бедуина сжалось от боли. Почему? Ну почему он погиб? «Вместо него должен был умереть я», — подумал Музаффар и от этого стало ещё хуже. На какое-то мгновение ему почудилось будто впереди, у покорёженного фонарного столба он увидел фигуру Джафара. Захотелось крикнуть, но крик застрял в горле. Музаффар бросился вперёд, забыв про всякое благоразумие, споткнулся и только чуть не упав, понял, что это было всего лишь видение… Но галлюцинацией дело не ограничилось. В гробовой тишине снайпер вдруг отчётливо услышал чей-то плач. Плакали рядом, на балконе придорожной пятиэтажки, одиноко возвышавшейся над руинами прочих домов. Музаффар тряхнул головой, но звук никуда не исчез. Напротив — даже стал как будто бы громче. Каддафа тихо выругался, обратив взор на пресловутый балкон, наполовину скрытый вязким туманом. Помедлив немного, ливиец ступил в прохладный полумрак разбитого подъезда…       Ветер с воем гулял по этажам, играя обоями в пустых, мёртвых квартирах. Лифт, ясное дело, не работал. Под ногами несколько раз хрустнуло битое стекло. А ступеньки на лестнице порой и вовсе отсутствовали. Как и перила. К тому же, неизвестно, что могло поджидать смельчака, залезшего в дом, за ближайшим поворотом. В общем, подъём на пятый этаж здания напоминал скорее восхождение на Эверест. Но Музаффар с задачей справился. Хоть и выдал себя в последний момент, наступив на какой-то осколок. Последовал тихий хруст. Плач моментально стих. Ливиец молча толкнул висевшую буквально на одной петле дверь…       Он очутился в некогда богатой, а теперь совершенно непригодной для проживания квартире. О былом величии напоминали лишь красивый узорчатый плинтус, обои, да нечто отдалённо смахивающее на лепнину. Музаффар сделал несколько шагов по коридору, в который выходили три двери. Первая вела в небольшую комнату, на стенах которой висели фотографии в рамках. Стекло на многих треснуло, некоторые изрядно покосились. Оконная рама тихо скрипела, покачиваясь из стороны в сторону… Помещение за второй дверью было намного просторнее предыдущего. Там даже остались диван, два кресла, заваленные осколками и щебнем, и журнальный столик с изящными кручеными ножками. Снайпер быстро пересёк эту комнату и вышел на балкон. Там было пусто, но выход туда имелся явно не один — на балкон вела ещё и вторая дверь, соединявшая его со спальней.       В спальне всё выглядело так, будто и не было никакой войны — огромная двуспальная кровать из дерева, люстра под потолком, ковёр, в котором нога утопала по щиколотку, плотные массивные шторы, две тумбочки и шкаф с разнообразными книгами. И всё это было окутано каким-то полумраком.       Музаффар несколько секунд стоял с винтовкой наготове, всматриваясь в самый дальний угол помещения. Там точно кто-то был, в этом молодой человек не сомневался. И его догадки подтвердились, когда он сделал несколько шагов в нужном направлении. В тёмном углу что-то зашевелилось и горько всхлипнуло. Ещё два шага и снайпер нос к носу столкнулся с девушкой. — Не надо! Не трогайте меня! — взмолилась незнакомка, в ужасе вжимаясь в стену. Музаффар опустился рядом с ней на колени, отложив винтовку в сторону. — Я вовсе не собираюсь тебя трогать, — спокойно сказал он. — Что случилось? Почему ты плакала? — Неважно, — опустив всё ещё полные слёз глаза, пробормотала девушка. — Уйдите, я боюсь вас. — Хорошо, — ливиец поднялся на ноги и подобрал оружие. — Хорошо, я уйду, но учти: одна ты погибнешь. — Как будто мне есть ради чего жить, — горько бросила обитательница квартиры. Музаффар вздрогнул. А ведь не так давно его посещали подобные мысли! — Жить всегда есть ради чего, — ответил он и резко отдёрнул штору. Яркий свет ослепил девушку и та зажмурилась, а снайпер смог получше рассмотреть свою новую знакомую.       Это было ещё совсем юное создание с большими перепуганными карими глазами в обрамлении густых ресниц. У неё были пухлые губы и маленький изящный носик. Она носила чёрный хиджаб, который был весь покрыт пылью и грязью, как и её абайя. Щеку девушки рассекала глубокая кровоточащая царапина, абайя была мокрой и, что самое страшное — на паркете спальни, от выхода на балкон, до угла, в котором засела несчастная, явственно проступали кровавые следы. Рядом же с самой жительницей разрушенного дома расплывалась небольшая кровавая лужица.       Музаффар вздрогнул и подскочил как ужаленный. Аптечка! Где же она? Ах да, нашёл. В мгновение ока он оказался рядом с девушкой. Та вытаращилась на молодого бедуина с нескрываемым испугом и даже попыталась отодвинуться от него подальше. — Да не бойся ты — я всего лишь перевяжу твои раны, — усмехнулся снайпер. — Вы точно их перевяжете? — с сомнением спросила она. — Да, — клятвенно заверил её каддафа, всем своим видом стараясь показать, что намерения у него самые что ни на есть мирные. — Тебя, кстати, как зовут? — Фатима, — тихо ответила девушка. — Очень приятно. Музаффар, — ливиец раскрыл аптечку. — Подожди секундочку… Так, спирт есть, вата есть. Чудесно. Просто замечательно. Кто это тебя так? — Я сама, — потупившись, проговорила Фатима, позволив снайперу снять с себя абайю. Холодные пальцы заскользили по смуглой атласной коже. От каждого прикосновения девушку пробирала дрожь, не то от холода, не то от страха, не тот от стыда… Но с мокрой от крови одеждой было покончено довольно быстро и теперь она сидела перед своим спасителем полуобнажённой, низко опустив голову и чуть не плача. — Сама, говоришь? — с лёгкой иронией в голосе переспросил Музаффар, глядя на жуткие синяки, многочисленные порезы и ссадины по всему телу. Картину завершала глубокая рана на боку, оставить которую мог либо осколок, либо нож. — Что-то не верится. С этими словами он осторожно поднял Фатиму на руки и перенёс на двуспальную кровать, которая была устелена лишь одним матрасом.       Затем Музаффар тщательно продезинфецировал руки спиртом и распаковал вату. Он бросил ещё один взгляд на свою пациентку. Девушка была так худа и измученна, что кости у неё буквально просвечивали, да и выглядела лет так на четырнадцать-пятнадцать. Груди у неё не было вообще. равно как и пышных округлых бедёр. Неужели родители забыли её в пустой квартире и уехали? Ливиец отогнал от себя эту мысль и решил сосредоточиться на ранениях несчастной.        Жутковатые порезы на теле Фатимы оказались несерьёзными, можно сказать, пустяковыми и почти не кровоточили. Гораздо хуже дело обстояло с раной на боку. Остановить кровотечение удалось не сразу. Никаких инородных предметов в ране обнаружено не было и ливиец сначала наложил марлю, потом вату и лишь после этого зафиксировал повязку бинтом. Проделав все эти манипуляции, молодой бедуин сложил всё обратно в аптечку и направился к ещё одному шкафу, стоявшему в глубине спальни. Одежды в нём, разумеется, не оказалось. Но после долгих поисков где-то откопалась старая голубая абайя со странным узорчатым рисунком. Именно её и отдал Фатиме Музаффар. — А теперь, — когда девушка оделась, велел он, — рассказывай, кто нанёс тебе эту страшную рану на боку? — Грабители, — немного помолчав, созналась ливийка. — Когда всё это началось, мой муж впал в странную апатию и не сразу начал вывозить вещи из квартиры. Забрать он всё не успел и лишь позавчера решил покинуть город. Я не думаю, что ему удалось выбраться. Но как бы там ни было, он оставил меня здесь, приказав охранять оставленное имущество. Его мало волновала моя дальнейшая судьба… А сегодня явились мародёры. Они взломали замок рано утром и разбудили меня. Я не позволяла им войти. Точнее — пыталась не позволить, — девушка грустно усмехнулась, — и один из них ударил меня ножом… Я потеряла сознание. А когда пришла в себя, то выползла на балкон. Я не хочу больше жить… Но вы пришли и спасли меня. Зачем? — Так сложились обстоятельства, — пожал плечами парень. — Надеюсь, ты не попытаешься покончить с собой? — Вы что! — в ужасе вскричала Фатима. — Как вы можете так думать — это страшный грех, я никогда не пойду на такое! — Ну вот и славно, — Музаффар выдавил из себя некое подобие улыбки. — А теперь ляг и поспи. — Но ведь сейчас утро. — И что? Ты ранена и потеряла много крови. Тебе просто необходимо поспать. — Хорошо, — она покорилась и вытянулась на грязном матрасе. Он накинул ей на плечи свою походную куртку. Фатима уже засыпала, когда вдруг страшное волнение охватило её. — Вы ведь не бросите меня? — вдруг как ужаленная подскочила девушка. — Я всё ещё боюсь вас, но без вас мне будет ещё страшнее. — Нет, спи, — был предельно краток он. Она успокоилась. Посидев с ней немного, он подошёл к разбитому окну и закурил. На улице было по-прежнему тихо и туманно. И стояло всё то же серое безмолвие…        Фатима проспала до полудня. Кровь стала проступать сквозь повязку и Музаффару пришлось повторить операцию. Ему было ужасно жаль её и он совершенно не понимал логики действий её мужа. Впрочем, на все вопросы о супруге ливийка лишь отмалчивалась. Сообщила только, что прочие порезы и ссадины получила, когда рядом с ней разбилось окно. «А синяки?»- подумал Музаффар. «Откуда синяки? Бил ли он её?». Ответа на этот вопрос каддафа так и не получил. Оставалось только гадать, да предполагать.        Никакого провианта в квартире не обнаружилось. На кухне нашлось несколько бутылей с водой, но хватить всего этого могло от силы на два дня. Снайпер поделился своим пайком с Фатимой, но водой поить наотрез отказывался. При ранении в бок это было категорически противопоказано.       Ночью Фатиме стало хуже. Она бредила и звала кого-то во сне. Возможно, своего мужа. Она часто просыпалась в холодном поту, тяжело дыша. А поняв, что увиденное ею — всего лишь сон, начинала плакать. И это вгоняло Музаффара в полнейший ступор. Он не знал, почему плачет девушка и не знал, как её утешить. — Не плачь, пожалуйста, — почти умоляюще попросил парень Фатиму, сев рядом с ней на кровати. — Я здесь, я рядом и никому не позволю обидеть тебя. Никто не посмеет тебя тронуть. — Простите, — взглянув на снайпера, сглотнула девушка и утёрла рукавом слёзы. — Тебе не за что извиняться, я, — договорить Музаффар не успел — в коридоре послышалось какое-то едва уловимое движение. Словно кто-то посторонний крался по квартире. — Подожди меня здесь, — ливиец встал, лицо его стало невероятно серьёзным.       Мародёры, а это были именно они, совсем не ожидали столкнуться в пустой, как они думали, квартире с хорошо вооружённым солдатом. Потому, когда на них направили винтовку и приказали поднять руки вверх, грабители буквально оторопели. — Что вы здесь забыли? — жёстко спросил Музаффар. — Мы это… явка у нас здесь, — по-идиотски улыбаясь, ответил один из преступников. — С повинной что ли? — ухмыльнулся снайпер. — Кто ваше начальство? В ответ прозвучали незнакомые имена. — Отлично. Оно будет проинформировано. О вашем расстреле по законам военного времени, — мародёры не успели даже опомниться, как две пули со свистом рассекли воздух. Первый был убит на месте одним чётким попаданием в лоб, второму повезло больше — он метнулся к двери и получил пулю в плечо. Оглашая округу дикими воплями, недобитый грабитель буквально слетел вниз по лестнице, но не учёл того, что некоторые ступеньки провалились. И это стоило ему жизни. Музаффар, выйдя на лестничную клетку, обнаружил лежащее двумя пролётами ниже агонизирующее тело. — Ты сам виноват, — вздохнул снайпер и послал мародёру пулю, дабы прекратить его мучения, которые могли бы продлиться ещё очень долго.       Фатима лежала на кровати ни жива, ни мертва от страха. Музаффар вернулся к ней на удивление спокойным. Он вошёл в спальню, перекинув винтовку через плечо и невозмутимо занял своё место в углу комнаты. — Кто это был? — дрогнувшим голосом спросила жительница квартиры. — Те, кто уже никогда никого не побеспокоят, — таким был ответ. — Вы убили их? — По законам военного времени за мародёрство полагается расстрел на месте, — Музаффар сонно зевнул. — Я привёл приговор в исполнение. Спи. Фатима не осмелилась больше ничего спрашивать. Она уснула. Но покой длился недолго.       Музаффар потерял счёт её внезапным пробуждениям. Ей становилось хуже. Лоб был горячий, несчастная вся горела и сердце парня сжималось от бессилия и жалости к ней. Сам он не спал. Редкий сон приносил старые кошмары, а это было хуже всего. Именно здесь и сейчас, в Сирте, они стали преследовать его. Он видел их всех, всех, кого убил и всех, кто погиб у него на глазах. Видел Джафара и Фекду. Они плакали и звали его. И всё время задавали лишь один вопрос. Почему? Почему он не сумел их спасти? И он просыпался с леденящим душу криком.       Потом приходили мысли об Альфард. Он любил её. Ведь она была как две капли воды похожа на его сестру. Такая же своенравная, гордая и упрямая. Такой же извечный борец за справедливость. И он пообещал себе, что будет защищать её. Раз он не сумел сберечь Фекду, то сбережёт Альфард. Но где она? Где она сейчас? Что с ней и жива ли? Последний раз он видел её в Триполи раненой и с тех пор о ней ничего не слышно. А в голову как назло лезут всякие ужасы. И напрасно он гонит их прочь от себя.       Утро. Утро принесло облегчение им обоим. Музаффар решил отправить Фатиму в больницу, ведь только так можно было ей помочь. Она не возражала. Казалось, ей было всё равно. — У вас ведь тоже есть свои скелеты в шкафу? — грустно улыбаясь, спросила хозяйка брошенной квартиры. — Я слышала, как вы звали какую-то Альфард и просили прощения у Джафара и Фекды… Музаффар вздрогнул, словно его резанули ножом по сердцу. — У всех есть скелеты в шкафу, — ответил он. — Сейчас я сменю тебе повязку и мы пойдём в больницу — вылечить тебя в таких условиях просто не представляется возможным. — Хорошо, — Фатима уже почти не боялась своего защитника и безропотно разрешила вновь снять одежду и перевязать рану. — Вот так, — Музаффар с видом художника осмотрел свою работу — законченную повязку и вернул девушке её абайю. — Интересно, сколько тебе лет? Я бы ни за что не поверил, что у тебя есть муж — ты выглядишь совсем ребёнком, хотя девушек порой и выдают замуж очень рано. — Мне девятнадцать, — ответила Фатима. — Я вступила в брак сразу же когда мне исполнилось восемнадцать. Никто не спрашивал моего согласия, а я и не привыкла к тому, чтобы моё мнение кого-то вообще волновало. — Предрассудок, — буркнул на это молодой человек. — Пойдём.        Впрочем, идти Фатима могла с очень большим трудом и Музаффару пришлось нести её на руках. — Тебе нужно больше есть — ты слишком худа, — не особо заботясь о тактичности фразы, заметил он. Девушка лишь молча кивнула и отвела взгляд. — Ты опять смущаешься, — заметил снайпер. — На этот раз почему? — Вы несёте меня на руках как невесту или жену, — едва слышно отозвалась Фатима. — А я вам ни невеста и не жена. И вообще я и так позволила вам слишком многое. — В противном случае ты бы погибла от потери крови, — парировал Музаффар. Его ноша лишь пожала плечами.       Пройдя несколько кварталов, они сделали остановку. Парень усадил девушку на тротуар и оглянулся. Местность была совершенно ему незнакома, хотя ещё каких-нибудь пять минут назад он был твёрдо уверен в правильности маршрута. «Только заблудиться ещё не хватало», — с досадой подумал снайпер. Он перевёл взгляд на Фатиму. Та была бледна и дрожала. — Тебе хуже? — взволнованно спросил Музаффар. Ливийка кивнула. Надо было что-то делать, а для этого в первую очередь не мешало бы сориентироваться на местности. «Где же мы можем быть?» — лихорадочно размышлял молодой бедуин. «Точно! Море! Я видел его с балкона квартиры! Если идти вдоль набережной, то обязательно выберешься к больнице. А это значит…»       Пообещав Фатиме, что вернётся, Музаффар добежал до ближайшего перекрёстка и свернул за угол. Но из-за тумана не было видно ничего и увидеть, ведёт ли улица, пересекающая ту, по которой они шли, к морю, было попросту невозможно. Ливиец решил положиться на удачу, да и чисто логически было понятно, что раз они, ни разу за всё время путешествия никуда не свернув, шли параллельно береговой линии, то перпендикулярная их дороге улица выведет к морю. Вот по ней-то они и пошли.       В этот день, 10 октября 2011-го года лоялисты провели контратаку на комплекс Угадугу, больницу Ибн-Сина и университет. Но Музаффар и Фатима об этом не знали. Как и не знали того, что очень быстро окажутся на поле боя.       Время близилось к обеду. Погода ничуть не улучшалась. Напротив — она намного ухудшилась после песчаной бури 8 октября. Тем не менее, ненадолго приостановленные бои возобновились. Повстанцы наступали, лоялисты оборонялись и контратаковали. Мирное население страдало от бесконечных обстрелов. А ситуация по-прежнему оставалась нестабильной.       Музаффар шёл и шёл, но ни одной больницы видно не было. Только руины и поваленные фонарные столбы. Туман то рассеивался, то вновь появлялся из ниоткуда, портя видимость. Силы покидали молодого лоялиста. А Фатима несколько раз теряла сознание и её только чудом удавалось привести в чувство. Отдалённая стрельба стала первым признаком того, что где-то поблизости вовсю идёт сражение. А держать одновременно и оружие, и полуживую девушку было очень трудно. Потому ничего удивительного в том, что Музаффар обороняться не мог, не было.       Новый поворот принёс неожиданную встречу с вооружённым отрядом революционеров. Повстанцы поначалу и сами не ожидали встретить одинокого вражеского солдата, но быстро пришли в себя. — Руки вверх! — приказал командир отряда — высокий коренастый мужчина в военной форме с густой чёрной бородой до пояса и автоматом через плечо. Люди за его спиной синхронно нацелили на Музаффара оружие. — Как вы себе это представляете? — скептически хмыкнул лоялист. Фатима испуганно прижалась к нему, но уже в следующий миг соскользнула на землю и покорно подняла вверх руки. Её спутник настолько оторопел, что последовал её примеру только после того, как командир повстанцев прикрикнул на него. — Повернулись! А теперь пошли! Руки за спину! — приказы отдавать мужчина с бородой умел отменно. Так Музаффар и Фатима попали в плен.       Их привели к полуразрушенному двухэтажному зданию бежевого цвета над которым гордо реял революционный триколор. Взглянув на развевающееся по ветру знамя, Музаффар мысленно попрощался с жизнью: снайперов обычно расстреливали на месте без суда и следствия и то, что его пленили, казалось просто каким-то чудом. «Ничего, не сейчас, так через пару минут тебя казнят. Радуйся. Скорее всего тебя просто застрелят», — с далеко не самым оптимистичным настроем подумал про себя молодой человек. Но судьба распорядилась совсем иначе.       Коридор, в который завели пленных повстанцы был очень тёмным и разделялся надвое. Все пессимистичные мысли мгновенно покинули Музаффара. Он уже знал, как действовать дальше. — Бежим! — крикнул он, дёрнув Фатиму за руку и бросился в правую ветвь коридора. Вдогонку беглецам полетела автоматная очередь, а затем последовал строгий окрик. — Побереги патроны! Там всё равно тупик!        Тупик! Сердце Музаффара сделало сальто-мортале от ужаса. Революционер был прав — коридор упирался в стену, но по сторонам имелись двери. Одна из них вела в маленькое помещение с узкими окошками. Наспех соорудив нечто вроде пирамиды, чтобы добраться до окна, снайпер потянул за собой Фатиму, но она не сдвинулась с места. И стала вдруг какой-то необычно тяжёлой, как каменная. Музаффар склонился над ней. На груди у девушки расплывалось огромное кровавое пятно — видимо, её задело автоматной очередью.       Дар речи покинул молодого бедуина. Остался лишь безграничный ужас. Он снова не смог. Не сумел сберечь ещё одну жизнь. А ведь она доверилась. Почти доверилась ему!       Моё воображение в очередной раз нарисовало картину, которая оказалась слишком реальной и слишком яркой, чтобы её можно было забыть.        В грязной сумрачной комнате, куда почти не проникает свет, на коленях у солдата истекает кровью девушка. Жизнь покидает её с каждым вздохом и с каждым выдохом. А солдат умоляет её не умирать. Девушка лишь грустно улыбается в ответ. Разрушительнице судеб не ведома жалость. Ей чужды людские мольбы… — Почему, Фатима? — голос солдата дрожит и срывается. — Почему именно ты? — Такова воля Аллаха, — тихо отвечает она. — Такова Судьба. — Нет никакого Аллаха! Нет его! — ярость сменяет безграничное отчаяние молодого лоялиста. — Ведь если бы был, то он не допустил бы страданий! — Каждое страдание — урок и испытание, — чуть дыша произносит раненая. — Я благодарна тебе как никто. Ты столько сделал для меня, почти незнакомой… Она делает судорожный вдох, который даётся ей с огромным трудом. Лёгкие невыносимо жжёт. И воздух — словно раскалённое железо. Но ей надо сказать ему это. Надо. — Ты должен жить, — еле слышно шепчет она. — Сражайся, Музаффар!        Тихое покашливание Музаффара возвратило меня к реальности. В кухне было уже совсем темно и единственным источником света была уже не первая тлеющая сигарета. Сколько мой сосед их выкурил — я не считал. Да и к едкому ненавистному дыму за время его рассказа я как будто бы привык. Он молча снова смотрел на меня, а я — на него. А за окном беспечно шумел город…