***
– Пап, а когда мама поправится? - Иккинг и сам бы рад заглянуть в тоненькую щелочку будущего и наконец-то узнать, когда именно настанет этот день, но вместо этого он с тяжёлой улыбкой глядит на сидящую на его колене дочь и с уверенностью кивает, мол скоро, пока на другое колено не заберётся сын, бросивший в тлеющий пред ними камин небольшой кусочек хвойного пласта. — Когда мама поправится, мы поплывем в гости к Беззубику? - устраиваясь поудобнее в отцовских объятиях, мальчишка озадаченно глядит на сестру, взгляд который уже давно не светится детством и маминой лазурью. – Поплывем, Нафф. – добро'тно насмехнулся шатен, – Обязательно. Чего только не помнит этот огонь... – Ты знаешь, что рано или поздно это случится. - так тихо и боязливо шепчет валькирия, сидящая пред распаленным камином в горячих объятиях Хэддока, который буравит тяжёлым взглядом выступающие позвонки на узкой спине любимой. – Я не готов к этому... - устало вздыхает шатен опустив на её хрупкое плечо свою потяжелевшую голову. Астрид до безобразия тяжело, но ни одна её мышца не сократится и тонкие руки как обычно обнимают за шею. — Неужели ничего нельзя сделать? — А кто готов к смерти, Иккинг? - так спокойно и умиротворенно интересуется валькирия, лелея понурившего голову мужчину. – Как же ты хотел? Прожить до ста лет и умереть в один день? - прохладная и плоская щека стремится к макушке мягких волос и Астрид устало прикрывает глаза чувствуя накатывающий приступ кашля, которому не оставила и шанса. — Так не бывает. – Не здесь, Астрид, не сейчас. Слишком рано. - полушепотом, боясь лишних осуждений, вождь качает головой. Он боязливо и неторопливо, но охотно встречается с тусклым взглядом напротив: – Мы должны уйти в глубокой старости. Успеть поняньчить внуков и посмеяться над первыми морщинами, застать седину. Я не... - Иккинг говорил бы безумолку, но тонкие пальцы касаются его нетронутых бородой губ и дева наконец улыбается более томно: – Я всегда буду рядом с вами, глупый. Одних слов недостаточно. Мало понимать неминуемое - страшно его принять и Иккинг, не выбираясь из слабых объятий, осторожно прислоняется частью лица к осунувшемуся личику Хофферсон, кончиком своего носа чувствуя её холодную скулу и влажную дорожку от горячей слезы: — Твои бы слова и до Одина. - боязливо добавляет вождь, пряча самые тёмные мысли в треск древесины. – Он нас обязательно слышит. Вероятно, он услышал, раз забрал её на третьи сутки после этого разговора. Астрид ушла так же красиво, как и ворвалась в жизнь подхватившегося посреди ночи Иккинга. Уснула однажды и больше не раскрыла уставших глаз, смотрящих на свою семью сквозь тонкую пелену слез, но зато с какой любовью... В последнюю минуту жизни Астрид была особенно прекрасна. На носу и щеках появился жизненный румянец, а серые глаза снова вобрали свой сапфирный перелив. Иккинг целовал уже непривычно тёплую щеку, чтобы не потревожить её тонкий сон, а через пару часов, перетянув посмертно улыбающуюся уголками губ любимую на свои руки — он уткнулся в уже остывшую кожу, согревая её лишь собственной слезой, которой хотелось удавиться. Астрид и правда всегда будет с ним — странным и смелым мальчишкой, которому отдала себя без остатка. Будет в дочери, будет в сыне. Будет в едва ли функционирующем сердце, что бьётся лишь ради них — детей, подаренных любимой женой и лучшей подругой, с которой ушла душа чудом стоящего на ногах мужчины с плотной бородой и неживыми глазами цвета уже грязной травы. – Пап, а дедушка о маме позаботится? Иккинг думал об этом когда провожает взглядом распалившийся корабль и прижимает к себе всхлипывающую Зефир, пока не наклонил голову, чтобы улыбнуться сжимающему в руках налобную повязку матери Наффинку: – Позаботится, дорогой. Обязательно. – Иккинг. - рука Плеваки с опаской ложится на недрогнувшее плечо и шатен оборачивается в сторону старого вояки одной лишь головой, а тот в свою очередь кивает на единственную цветущую бело-розовыми бутонами яблоню, на которую вдруг лёг белоснежный снег, навеивая воспоминания о красивом обручальном венке и о прекрасной деве в один из самых счастливых дней в их общей жизни, чтобы выбить застрявшие в горле слезы, выудить больную улыбку с опущенными к переносице бровями и убедиться в том, что она действительно будет жить вечно.《♤》
17 октября 2020 г. в 00:22
В просторной комнате, освещенной всего парой высоких свечей, было душно и сумрачно. Ласково заглядывая в закрытое окно, ночь охраняла жителей Нового Олуха от дневных напастей, из-за которых каждый второй бросался в осадок.
Большая кровать, застеленная мягкими шкурами, не знает покоя, а перьевые подушки сбиты к самому изголовью.
Только вожди не спят в эту лунную ночь.
Астрид беспорядочно водит ладонью по спине и плечам Иккинга. Его усыпанная веснушками кожа тепла и нежна. Это приятно. Тусклый свет жёлтым пятном проливается на густые каштановые волосы, приятно щекотящие кончик носа валькирии и она слегка закусывает губы. Мужские руки бережно обходят исхудавшее женское тело поглаживая подушечками слегка шершавых пальцев каждый миллиметр фарфоровой кожи. Астрид устало, но с наслаждением закрывает глаза и выпускает из глубин груди томный выдох. Движения Иккинга ласковы.
Она чувствует его полностью, а ещё чувствует, что это последняя ночь, когда её изнеможденное тело может сказать: "люблю".
Иккинг же чувствует сдавленное, но все еще горячее дыхание супруги своим плечом и зарывается в её тонкие волосы, раскиданные по белой шкуре.
— Я люблю тебя, Астрид. - замирая всего на секунду шепчет вождь, проникаясь красотой момента, в котором есть только долгая ночь, жар тела любимой женщины и её звуки.
– Я знаю. - признается блондинка, перебираясь прохладными ладонями к шее мужчины, движения которого вызывают тихие стоны.
Волосы Астрид изменились. Стали тонкими. Все еще приятно пахнущие и шелковистые, но не блестящие серебром и жизнью. Когда она расчёсывается – обязательно прячет выпадающие локоны в карман своей юбки, чтобы не напугать детей и супруга тяготящей неизбежностью.
Стала носить тунику с длинным рукавом и массивные наручи, чтобы скрыть безобразную худобу и бледность. Астрид держится лучше многих.
Лихорадка? Тиф? Вильенская холера? Готти в отчаянии разводила руками,когда выходила из спальни очередного тяжело болеющего викинга или валькирии. Болели и мужчины, и женщины. Никто не был застрахован от беспорядочной кары Одина за былые грехи.
Ласковый убийца сушил словно грибы на зиму и не'когда здоровенные олуховчане погибали один за другим. Астрид чахла долго, будто держалась для подходящего момента.
Высокая температура несколько недель измывалась над супругой вождя, а потом вдруг отступила на радость последнему, только радость эта была недолгой. На смену судорогам, жару и одышке пришёл новый недуг. Все началось с тяжёлого кашля, а закончилось прожигающей болью от каждого вдоха.
Астрид перестала ходить в парилку, как только теплая вода начала причинять боль. Сдерживая болезненный стон, она плотно стискивала зубы смывая с полуплоского тела бремя усталости и желание проснуться от всего этого кошмара.
Иккинг перестал целовать излюбленные губы, когда кожа Астрид стала покрываться сыпью и царапинами от его не такой уж и плотной бороды. Хофферсон запретила сбривать её даже под предлогом самой Смерти, ликов который так сильно боялся уже не совсем молодой вождь.
Как-то раз, лелея упавшую духом Зефир, Астрид бережно и долго обнимала её, а потом вдруг присела на корточки удерживая в ладонях лицо девочки и с улыбкой выпалила: "я всегда буду тобой гордиться". Ребёнку приятно, а вот Иккингу стало не по себе.
На возведенном монументе у памятника отца уже не хватало места для ушедших в Вальхаллу олуховчан. Каждая утрата - словно собственная, и Иккинг, крепко держа Астрид под руку, долго стоял в толпе провожая кого-то в последний путь или наблюдая за Плевакой, который машет киркой, царапая имя усопшего. Хэддок боялся, что придёт на это место со своей личной болью.
Лекарства не было просто потому, что не знали что именно лечить. Готти покинула свет раньше, чем проснулась с безумной идеей спасения, а Астрид держалась смело и гордо — все больше посвящала себя детям, с которыми мягко прощалась каждый Божий день и вечером ласково гладила Иккинга по волосам, нашептывая на его ухо о том, как прекрасна её жизнь и как чудесен этот Мир, который сотворил её милый.
Иккинг не хотел её слушать: ругался, бурчал, боялся агонии, искал выходы и пробовал сделать хоть что-то, но все же..тщетно.
Каждую ночь он просыпался по-нескольку раз и прислушивался – дышит ли тяжело провалившаяся в беспамятство Астрид? Каждую ночь он сторожил её сон и держал за руку, отгоняя прочь любые её страхи и боль. Каждую ночь бережно укрывал подрагивающее от холода тело, стирая рукавом зеленой туники собственный пот от духоты в спальне.
Она мёрзла практически всегда и все чаще задыхалась в кашле прижимая к лицу подушку или платок. Лишь бы никто лишний раз не услышал.